Something's fucking wrong with me

       Дверь медленно приоткрылась, и в образовавшемся проеме показалась чужая рука, держащая небольшой ярко-красный мешок.        Кайл поднял взгляд, и уголки его губ дрогнули. Он знал почти наверняка, что единственный друг навестит его накануне Рождества, но не ожидал, что дыхание перехватит от светлого чувства радости, каково испытывать которое он давно забыл.        — Хо-хо-хо! — Из-за двери донесся громкий, деланно ликующий смех. — Кто вел себя хорошо в этом году? Кто был хорошим мальчиком?        Гость, не сдержавшись, засмеялся искреннее и звонче — голос его стал знакомее. Кайл засмеялся тоже, выбрался из-под одеяла и, скрестив ноги под собой, сел на середину кровати.        Кенни открыл дверь полностью. Его вид заставил улыбнуться еще шире: на голове красный колпак Санты с большим белым помпоном, поверх куртки — бархатный алый кафтан, перетянутый черным ремнем. Разве что искусственную бороду Маккормик не приклеил, чтобы завершить образ. Любопытно, почему ему позволили войти на территорию психиатрической клиники в таком костюме? Волшебство.        Завидев друга, Кенни просиял. Он всегда становился чуть счастливее здесь, несмотря на гнетущую атмосферу. А его появление, в свою очередь, делало стены одноместной палаты Брофловски более яркими.        В воздухе неизменно пахло лекарствами и нездоровьем, однако Кайл выглядел заметно лучше, чем подавляющее большинство пациентов. Неудивительно, в принципе: в этом заведении отношение к сыну известного адвоката было более чем особенным. Джеральда Брофловски знали лично многие врачи, занимающиеся больными, оказавшимися благодаря тому на принудительном лечении, а не за решеткой. Знали его и судебные эксперты, и судьи… Пожалуй, это отчасти повлияло на окончательный приговор, вынесенный Кайлу. И сказалось, конечно, то, что ровно год назад Кайл предпринял несколько попыток суицида после того, как совершил поджог. Он схватился за ебаное ружье, а после случившегося со Стэном бросился в полыхающий дом. Кенни помнил, как под истошные крики Айка сломя голову рванул следом, как, задыхаясь дымом, начал выволакивать отчаянно упирающегося друга. Пришлось избить его до полусмерти, чтобы успокоить…        Маккормик тряхнул головой, чтобы отогнать жуткие воспоминания. Тогда его трясло от рыданий, как младенца. Впервые в жизни, наверное, впал в истерику.        Но… но теперь все хорошо! Идущему на поправку Кайлу в начале зимы разрешили принимать гостей (очередная привилегия, не полагающаяся почти никому здесь). Кенни приехал к нему сразу же. Потом — снова. И снова. И сегодня тоже.        — С наступающим Рождеством! — громко поздравил он, осмотревшись. Палата повышенной комфортности, и все же, разумеется, никаких праздничных украшений: их человек, едва не покончивший с собой, может использовать не по назначению. От этой мысли передернуло.        — С Рождеством, — ответил Кайл, поправляя мешком повисшую на исхудавшем теле футболку. Попытался пригладить растрепанные волосы, но не вышло: слишком непослушными стали.        Маккормик тихо усмехнулся.        — Я принес тебе кое-что, — объявил он, водрузил мешок на постель и уселся рядом (матрас жесткий, без пружин). Кенни пододвинул подарок Кайлу, призывая действовать. — Смотри скорей!        Воодушевившись, как ребенок, тот подался вперед.        — Некоторые вещи не меняются, — умильно покачав склоненной набок головой, бросил Брофловски и раскрыл мешок. — Это… — задумчиво протянул он, извлекая подарочную коробку. Мельком взглянув на довольно улыбающегося Кенни, нетерпеливо сдернул ленту и открыл крышку. — Телефон? — Лицо Кайла выразило такое искреннее изумление, что почему-то стало смешно.        — Твой лечащий врач разрешил, — пояснил Кенни. — Конечно, тебе не позволят пользоваться им постоянно и доступ ко многим ресурсам заблокируют, но ты сможешь писать мне, а я смогу писать тебе.        — Кен… — выдохнул Кайл, прижав бесценный предмет к груди. Последняя модель, кстати. Пора было перестать удивляться, что Кенни тратится на подарки, но даже банальные слова благодарности застряли. — Спасибо. Ты такой…        — Брось, — отмахнулся Маккормик. Сияющие глаза Брофловски — это даже больше, чем ему нужно.        Кайл опустил взгляд на черный экран, провел по нему тонкими пальцами, оставляя длинный след из отпечатков.        — Сообщай теперь, если вдруг не сможешь приехать ко мне, ладно? — проговорил он, еле заметно морщась. — Я очень ждал тебя на прошлых выходных.        До сих пор любые негативные переживания казались Кайлу чересчур яркими, излишне болезненными, что, впрочем, доказывало: ему здесь нужно быть. Нервничать он боялся до дрожи: перспектива потерять над собой контроль, как тогда, год назад, была самым большим его кошмаром.        — Прости. Я ездил за подарками для тебя и Айка, — отозвался Кенни.        На секунду помрачнев, Кайл изобразил безмятежность.        — Как он? — Это тот вопрос, который задавать было сложно. Чувство вины возвращалось каждый раз, и от него, к сожалению, не избавляли ни сеансы психотерапии, ни даже лекарства. Врачи в один голос твердили, что это нормально, однако нормально в подобные моменты Кайл себя не чувствовал. Он натворил столько… Объяснить бы это самому себе хотя бы. Почему возненавидел мать? Почему решился убить не только ее, но и отца? Почему не пожалел брата? Почему не подумал ни о ком, кроме себя? Ответов не было.        — У него все замечательно, — ловя взгляд друга, заверил Кенни. Поднимать некоторые темы ему запретили доктора, но и врать не полагалось.        Пожарные в тот день прибыли быстро. Джеральда Брофловски удалось спасти, а Шейла, к несчастью, скончалась в машине скорой помощи. Для Айка это стало ударом. Он замкнулся, потерял веру в Бога. Однако начал становиться собой, когда отец вернулся из больницы, когда смогли, наконец, состояться похороны матери.        — Я часто бываю в вашем новом доме, — сказал Кенни. — Помогаю твоему отцу обустроиться, пока Айк и Карен гуляют. Они очень сдружились.        Кайл слабо улыбнулся в ответ.        — Отец не ждет меня, да? — спросил он. Не впервые уже, но сердце Кенни все равно противно сжалось.        Джеральд Кайла не ждал. Прошло слишком мало времени. Вполне вероятно было, что младший Брофловски стараниями старшего пробудет в психушке до тех пор, пока тот не простит его. Правда, Рэнди Марш старательно уговаривал друга быть снисходительнее: он знал теперь лучше других, как важно вовремя полюбить своего ребенка.        Кенни не ответил, взял подарочную коробку и принялся убирать в мешок: нельзя оставлять что-либо в палате без разрешения врачей.        — Я ненадолго сегодня, Кай, — сказал он, нехотя поднимаясь с места. — Мне нужно помочь Кевину приготовить праздничный ужин.        — Я понимаю. — Кайл активно закивал, и рыжие кудри упали на его лоб.        Кенни посвятил несколько секунд разглядыванию лица одноклассника и, подойдя чуть ближе, улыбнулся так, как улыбался и по сей день только ему.        — У тебя волосы отросли, — констатировал он, легко касаясь вьющихся локонов. — Мне нравится.        — Прекрати, Кен, — с трудом сдержав улыбку, Кайл кивнул в сторону камеры наблюдения, висящей в углу комнаты. — Не хочу, чтобы потом спрашивали, почему я краснею, когда ты здесь.        Кенни сразу же отстранился и засмеялся.        — Покорнейше прошу простить меня за мою дерзость.        — Дурак, — отмахнулся Кайл. — Может, созвонимся ночью? — Он потряс в воздухе мобильником.        Взгляд Маккормика стал более загадочным.        — Если у тебя будет время, — туманно бросил он.        Брофловски, вскинув брови, усмехнулся, развел руками и огляделся.        — Чем я могу быть занят здесь, по-твоему?        Кенни хитро прищурился, наклонился к юноше и прижался теплыми губами к его прохладному лбу.        — Будешь ждать чудес, — прошептал он, вдыхая горьковатый запах кожи Кайла и, выпрямившись, непринужденно поправил колпак на голове. — До встречи, Кай.        Тот опустил взгляд на телефон.        В этом году снега почти не было. В городе хотя бы нарядные ели и гирлянды напоминали о том, что сегодня Рождество. Здесь же — только мокрый асфальт и абсолютная серость.        Покинув пределы больницы, Кенни вздохнул с облегчением. Давящую атмосферу было сложно выносить даже ему, а понимание, что здесь находится дорогой ему человек, и вовсе удручало. Однако Кайл с каждым днем чувствовал себя все лучше: это было видно по его глазам, что не могло не радовать. Удивительно, насколько полезна для него оказалась грубая социальная изоляция. Возможно, именно здесь он смог получить тот отдых от формальностей, который был нужен ему давно. Либо сказывалось действие лекарств. В любом случае сегодня Кенни уверился: ничто не случайно. Пережить прошлой зимой трагедии ребятам было необходимо, чтобы стать самими собой.        Пройдя через КПП, Маккормик покинул территорию клиники, неспешно добрел до автомобиля, на котором приехал, и, прислонившись к капоту, закурил. Ебучая привычка, намертво прилипшая. Побочный эффект прошлого.        — Как он?        По неровному асфальту застучали металлические колеса, и Кенни еле заметно поежился. Слышать этот звук до сих пор было больно.        — Ты мог бы навестить его, — сказал он и глубоко затянулся. Выдохнул дым, посмотрел на Стэна.        Остановив колеса своего инвалидного кресла, Марш невесело усмехнулся, постучав ладонями по парализованным ногам.        — Рано еще. — Он окинул взглядом монолитный забор, обносящий психиатрическую клинику. Ему видны оказались лишь крыши ближайших зданий — привыкнуть к такому углу обзора так и не удалось. Стэн посмотрел на свои колени. — Когда смогу ходить, тогда и… — Он не договорил. Подумал немного и пояснил еще более безрадостно: — Не хочу, чтобы Кайл чувствовал вину за это. Он ведь толкнул меня.        Маккормик мельком глянул на друга и сразу же отвел взгляд: тот ненавидел теперь излишнее внимание, чужое сочувствие. Серьезные переломы тазовых костей напрочь лишили юного Марша возможности использовать нижнюю часть тела. Он ни одного малейшего движения не мог сделать, ни мочеиспускание, ни дефекацию не контролировал. Но хоть жив остался. Кенни называл это рождественским чудом, хоть и знал: Стэну иногда хотелось нахуй сдохнуть. В те моменты, например, когда он заливисто смеялся, вспоминая, как отец накануне аварии пообещал переломать ему ноги. Иронично.        Рэнди, правда, с тех пор стал другим человеком: бизнес на втором месте, а на первом — сын. Он помогал ребенку всячески, убеждал, как и в тот день, что все будет хорошо.        Кенни же свою заботу не навязывал и всячески старался вести себя так, как вел бы себя раньше, несмотря на то, что сердце на части разрывалось, когда он замечал, что Стэну тяжело. Тот за год даже не постарался научиться управлять креслом-коляской. Бессмысленный протест.        — Ты же понимаешь, что, возможно, никогда не…        — Понимаю, — прервал Стэн. Он не хотел всего этого, но иллюзий не строил: вероятность, что подвижность вдруг вернется, сводилась к нулю.        Откатив кресло назад, Марш развернулся и двинулся к пассажирской двери своего пикапа, не без труда открыл ее, нелепо съехав в сторону. Он позволял Кенни использовать автомобиль для того, чтобы добираться сюда: Кенни ведь был единственным человеком, убеждающим его не ждать чудесных изменений. Да и пожалуй единственным другом был тоже теперь только он.        Бросив на землю сигарету, Маккормик приблизился к Маршу, склонился к нему. Тот взялся за его спину одной рукой, другой — за дверцу: иным способом в машину не сесть.        Через минуту загромыхала складываемая Маккормиком инвалидная коляска.        — Ты напишешь Кайлу сегодня? — поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, направился к кузову, чтобы убрать ее. Стэн не успел разглядеть выражение его лица.        Почему-то Маккормик настаивал на том, чтобы Марш возобновил общение с Брофловски. Странно так… Другой на его месте ликовал бы, понимая, что будущего с инвалидом не может быть у Кайла, но, мать вашу, не Кенни! Идеальный, блять.        — Почему ты хочешь, чтобы я написал ему? — спросил Стэн, когда Кенни сел в водительское кресло, завел мотор.        Маккормик ответил не сразу. Несколько секунд он посвятил разглядыванию мрачного пейзажа перед собой. Затем — слабо улыбнулся.        — Я хочу, чтобы Кайл был счастлив, — мягко произнес он и посмотрел на одноклассника. — Мне все равно, что для этого придется сделать.        Стэн скривился, как от отвращения.        — С таким, как я, никто не может быть счастлив, — буркнул он, опустив взгляд на собственные ноги. Если их отрубить — он не почувствует даже. А под джинсами у него, к слову, ебаный подгузник. Лучший кандидат в любовники для парня с поехавшей крышей, однако.        — Кайл прощал тебе невзаимность много лет, — продолжил безмятежно говорить Кенни. — А ты, не раздумывая, простил ему его безумие. По-моему, уничтожить это банальной жалостью к себе — бесчеловечно.        Маккормик дернул рычаг, и пикап плавно двинулся вперед. Эта развалюха, оказывается, могла ехать так: не сотрясаясь и не громыхая.        — Я дал тебе его номер, — констатировал Кенни. — Надеюсь, ты поступишь правильно.        Стэн достал телефон из кармана куртки, открыл список контактов. Уставился на новый номер Кайла.        Вновь взглянув на Кенни, Стэн отметил, что тот улыбается. Искренне улыбается. Ох, Кенни… Насколько большое нужно иметь сердце, чтобы, вопреки собственным притязаниям, желать любимому человеку счастья с другим.        Марш набрал воздуха в грудь.        Стэн: С наступающим Рождеством

***

       Встав перед зеркалом, Крэйг натянул футболку на тело, чуть задержав взгляд на оставшемся уродливом шраме посреди живота. С тех пор, как сняли швы, смотреть на эту отметку, неумолимо напоминающую о случившемся год назад, с каждым днем становилось все легче. Такер разглядывал ее все дольше, все смиреннее. И вопреки логике иногда ему начиналось казаться, что не Твик ударил его ножом, а он сам проткнул себя, после чего остался жив только благодаря лишь везению.        Именно заботливый и внимательный Крэйг Такер не смог вовремя заметить, что происходит между его друзьями, и самолично отдал Твика на растерзание монстру. Из-за него добрый и невинный ребенок оказался изувеченным.        От мысли, сколько операций перенес Твик для восстановления обыкновенной способности испражняться, Крэйга передергивало. А понимание, как сильно случившееся сказалось на психике и без того эмоционально нестабильного человека, порой заставляло его думать, что Твику стоило постараться получше и вонзить нож поглубже.        И ведь кошмар не закончился, когда их обоих машина скорой забрала из дома Донованов. Только начался.        Бесчисленные экспертизы, обследования, вопросы, вопросы, вопросы. Снова, снова и снова. Забыть кошмар не удавалось, потому что приходилось рассказывать, что именно случилось, раз за разом, раз за разом.        — Крэйг, почему ты решил заняться сексом с Твиком?        — Я не знаю.        — Крэйг, Твик оказывал тебе сопротивление при соитии?        — Я не знаю.        — Был ли Клайд Донован мертв в тот момент, когда вы начали заниматься сексом?        — Я не знаю.        Поначалу от обиды хотелось рыдать. Крэйг не мог дать ответ ни на один вопрос: он просто не понимал, почему делал то, что делал, и эта глобальная растерянность бесила до спазмов в желудке. В тот день происходящее почему-то отчасти казалось ему чем-то правильным (они устали и захотели расслабиться). Теперь же — полнейшим безумием!        Чувство стыда пришло чуть позже. Правда, долго страдать не пришлось: оно выжгло вообще все переживания.        В конце концов, Крэйг, бесстрастно глядя в глаза отцу, смог рассказывать о том, что у него встал, когда Твик попросил его вставить в свой разъебанный зад.        Твика Крэйг увидел впервые только на последнем судебном заседании, по окончании которого того освободили от уголовной ответственности, признав на момент совершения общественно-опасного деяния невменяемым из-за болезненного состояния психики.        Выражения лица Твика Крэйг не забудет никогда! Эту тотальную обреченность и беспомощность перед прошлым, которое нельзя изменить. Твик не мог радоваться ничему. Как и Крэйг. Им, блять, обоим лучше было подохнуть в ту ночь: не было бы так мучительно больно.        Твика приговорили к принудительному амбулаторному лечению. Казалось бы, конец. Однако Томас Такер настоял на необходимости оградить сына от неадекватного одноклассника, и вновь начались разбирательства. То, что Твик был не в себе, когда убил угрожающего расправой ему и Крэйгу товарища и, не отдавая себе отчета в действиях, напал на последнего, не было для старшего Такера смягчающим обстоятельством. Напротив. И желаемого, мать вашу, он добился, несмотря на отчаянные старания Ричарда защитить своего ребенка.        Твику запретили приближаться к Крэйгу ближе, чем на пятнадцать метров, и в связи с этим Ричарду пришлось перевести сына на домашнее обучение, лишить его всяческой возможности социализироваться после пережитого. По итогу в стенах своей комнаты Твик, можно сказать, пропал.        А вот жизнь Крэйга почти не изменилась, хотя все теперь в ней было немного не таким, как раньше. И стать прежней она не обещала.        Накинув куртку, Крэйг окинул свою комнату взглядом. С полок были убраны все вещи, освобождены от одежды все шкафы. Даже постельное белье он уже убрал тоже…        Томасу оказалось мало наложенных на Твика ограничений. Будто бы свихнувшись от мыслей, что его дети могут оказаться в опасности, он принял решение уехать из Южного Парка.        Крэйгу плакать хотелось, но он не мог. Он вообще не мог плакать больше.        С отвращением оглядев чемоданы и полные ненужного барахла коробки, Крэйг вышел из комнаты в столь же пустующий отныне коридор, спустился в столь же пустующую отныне гостиную. Принципиально не смотря на голые стены, прошел к двери.        — Куда ты?        Расслышав властный голос отца, Крэйг закатил глаза. Удивительно, насколько навязчивое желание заботиться может сделать слепым.        — С друзьями попрощаться, — равнодушно бросил юноша, наклоняясь, чтобы обуться.        — С Блэком и Стотчем? — уточнил Томас.        Крэйгу даже оборачиваться не пришлось, чтобы почувствовать на себе пристальный взгляд отца.        — Да.        — Без глупостей, Крэйг, — сквозь зубы процедил старший Такер. Его прямо-таки бесило, что сын не собака, что его нельзя запереть дома или посадить на цепь.        Крэйг от недовольства скривился. Все глупости, какие мог, он уже совершил в своей жизни. Отмотать бы время. Просто поговорить бы с Твиком в тот день…        Впрочем, юный Такер не обманул отца, когда сказал, куда именно направляется. В этот раз одноклассники не стали договариваться отметить Рождество вместе (хватило одного раза), поэтому пришлось навестить друзей в их домах.        Прощание с Токеном и Лео оказалось довольно болезненным. Крэйг не был идиотом, и он догадывался, что, скорее всего, от их дружбы не останется ничего после его отъезда. А ведь эти два человека спасли ему жизнь.        Тогда, после полуночи, Блэк и Стотч, так и не дождавшись одноклассников на катке, отправились к Доновану. Зашли в его оказавшийся незапертым дом, поднялись на второй этаж, заглянули в комнату.        Раздавшийся крик (вопль даже) Баттерса Крэйг расслышал. Остальное он помнил смутно. Что-то — вовсе нет. По рассказам ребят, озвученным с десяток раз, его нашли еле живым в комнате Клайда. Твик же заперся в ванной, где до приезда полиции и врачей слушал в наушниках друга музыку. Ту самую песню, под звуки которой Клайд впервые тронул его в школе. Как, должно быть, хуево ему было.        Крэйг остановился у окон теперь уже небольшого кафе Твиков. Половину заведения Ричард продал, чтобы оплатить услуги адвокатов и лечение сына. А ведь его младший Такер считал самым безжалостным и корыстным человеком… Оказалось, что родители Твика никогда не желали зла своему ребенку — просто помогали так, как могли, как умели. Крэйг этого не замечал — идиот!        Войдя в кафе, Крэйг закусил щеку от охватившего его волнения. Здесь пахло кофе. Так обычно пахло от Твика.        Ноги стали ватными. К полу придавило воспоминаниями, но все же сделать шаг удалось.        — Здравствуйте, Ричард, — сдавленно выговорил юноша, приблизившись к возящемуся у прилавка мужчине. Зачем, блять? Стоило пройти мимо.        Тот обернулся. На долю секунды лицо Ричарда выразило удивление, но во взгляде осталось только недовольство. Ричард демонстративно сложил руки на груди, не посчитав нужным даже поздороваться. А с чего бы ему, собственно, любить Крэйга? Такеры лишили его сына возможности существовать хоть сколько-нибудь нормально.        — Мы уезжаем из Южного Парка, — констатировал Крэйг. — Я хотел бы…        — Не вздумай, — прошипел Ричард. Окинув взглядом помещение, чтобы убедиться, что никто на них не смотрит, он облокотился на прилавок, приблизил свое лицо к лицу Крэйга и вкрадчиво прошептал: — Не вздумай пытаться связаться с Твиком: ему хватило от тебя проблем. Катись ко всем чертям!        Пожалуй, Ричард Твик был единственным во всем городе, кто прямо обвинял в случившемся Крэйга. Справедливо.        — Я попрощаться хотел, — пояснил Крэйг.        — Попрощались уже, — выпрямившись, озвучил Ричард. — Убирайся.        Ответить было нечего.        На улице начало темнеть, зажглись вдоль дорог фонари, вывески различных заведений.        Крэйг взглянул на время. До отъезда оставалось часа два. Этого вполне хватит, чтобы посетить место, которое прежде он старательно избегал. Навестить того, о ком предпочитал не думать.        Городское кладбище встретило серостью и абсолютной тишиной. Никто в здравом уме не отправился бы сюда накануне Рождества. Но Крэйгу было необходимо здесь оказаться.        Куда именно идти, он знал: Клайд приводил его к могиле своей матери, когда было особенно тяжело выносить одиночество. Что ж, теперь они рядом.        Подняв взгляд, Крэйг в недоумении замер посреди дороги, слабо протоптанной между могилами, всмотрелся в хрупкий силуэт, суетящийся возле надгробья Донована.        Показалось сначала, что это какой-то урод, решивший осквернить место захоронения Клайда (кому-то из горожан могло хватить ума отомстить нарушителю покоя таким образом), но незнакомец лишь считстил рукой снег, насыпавшийся на могильный камень, и положил поверх блеклую мишуру. Бережно расправил.        Крэйг шагнул вперед. Нерастаявший до конца здесь снег заскрипел под ногами. Незнакомец взглянул на него. Его небесно-голубые глаза округлились.        — Нет! — взвизгнул Твик, поспешно отскакивая назад. Пятясь, он споткнулся о чью-то могилу, едва удержался на ногах. — Нельзя!        Крэйг вскинул руки, открыл рот, чтобы сказать, что вокруг никого, но не смог выдавить ни слова. Так и застыл в оцепенении. Чувство восторга от встречи с человеком, по которому скучал, смешалось с иррациональным страхом перед ним же. Блять. Да, Твик не отвечал за себя в ту ночь, но он воткнул в Крэйга нож. Оставшийся след от раны даже, показалось, заныл.        — Что ты тут делаешь? — сглотнув, спросил Крэйг. Собственный голос он не узнал. Язык в пересохшем рту будто бы одеревенел.        Твик нервно облизнул губы, продолжив смотреть по сторонам, но пятиться перестал. Что-то в нем изменилось. Взрослее стал, кажется. Спокойнее. На пользу пошел прием медикаментов, которые всегда были ему нужны.        Убедившись, что на кладбище сейчас только двое, Твик кивком указал на могилу.        — Больше некому, — пояснил он, делая неуверенный шаг вперед. Крэйг на всякий случай отошел. Расстояние между ними не сократилось. — Сюда не приходит никто. Я решил, что должен…        С одной стороны безмятежность Твика пугала до дрожи в коленях. С другой: Крэйг ведь и сам пришел сюда. Наверное, это проявление той самой человечности, которой был напрочь лишен Клайд: общего друга они оба не забыли, несмотря на то, что тот с ними сделал.        — Клайд не виноват, — словно прочитав мысли Крэйга, строго обозначил Твик, опускаясь на корточки. — Я знаю, каково это: когда перестаешь понимать, что делаешь, когда теряешь контроль. — Он провел рукой по выгравированному на камне имени. — Он был болен, и мне жаль, что… жаль, что я тоже оказался болен.        Крэйг поежился. Впервые он не стал отрицать это. Твик — псих. Нужно было понять раньше, принять его таким. От Такера было бы больше пользы, если бы он просто перестал отрицать, что любит нездорового человека.        Повисла тишина, нарушаемая лишь монотонным скрипом ветвей деревьев.        — Я уезжаю, — проговорил Крэйг, и горло сдавило обыкновенной грустью. Он посмотрел на темно-серое небо. — Насовсем.        — Насовсем?        Крэйг кивнул.        — Наверное, так будет… — начал говорить Твик.        — Не будет, — констатировал Такер. Речь шла о том эфемерном «лучше», о котором так просто было рассуждать другим. То «лучше», которое он эгоистично желал Твику, даже не подозревая, что может ошибаться.        — Далеко?        Крэйг не знал даже: было похуй. Зато знал, что хочет обнять Твика, но случившееся год назад не позволяло ему сделать это. Держало на месте, как капкан.        Чувство самосохранения оказалось сильнее чувства любви.        — Прощай, Твик.        Крэйг развернулся, чтобы уйти.        — Если тебе скучно станет в дороге… — догнал его дрожащий голос друга. Знакомый до нестерпимой боли в сердце, до выступивших впервые за год слез. — Может быть, тебе скучно станет в дороге, и ты… Между нами же много метров будет. Телефон не…        Крэйг слабо улыбнулся.        — Может быть.

***

       Полночь.        Тишину, царящую в палате Кайла, нарушил телефонный звонок. Юноша глянул на экран, и восторг сменился удивлением. Номер Кенни он помнил наизусть, а этот знакомый вроде, но чей?        Приняв вызов, Кайл различил сначала лишь пиксельное изображение чьего-то лица, а затем выдохнул ошалело, едва сдерживая смех:        — Баттерс?        — О! — радостно воскликнул Стотч, одетый в костюм ушастой серой мыши. То самое кигуруми, купленное в прошлом году. — Брофловски! Сейчас остальные подключатся.        Он не соврал. Уже через секунду удалось увидеть Токена. А еще через миг в темноте стали различимы черты Крэйга. Такер, судя по всему, находился в загруженной вещами до отказа машине.        — С Рождеством! — воскликнул Баттерс. — Мы уже скучаем по тебе, Крэйг.        Тот скривился от громкого звука, с демонстративным недовольством поправил наушники и все же улыбнулся:        — Я тоже скучаю.        — Ребята? — Даже на небольшом экране Кайл смог увидеть, что глаза Твика, удивленно глядящего в камеру, заслезились. — Крэйг?        — По всем вам скучаю, — полушепотом уточнил тот, и послышался в ответ несдержанный всхлип.        — Полегче, Ромео, — усмехнулся Стэн. Почти сразу же его голову сместила оказавшаяся перед камерой голова Рэнди.        — Кто там? — пьяно засмеялся старший Марш. — Пацаны?        — Пап, отвали! — бросил Стэн, выпихивая своего старика за пределы фронталки.        — Стэн… — тихо произнес Кайл.        — Привет, — сказал тот лично ему, расплываясь в счастливой улыбке.        — Еще не все на связи, — заметил Баттерс, и тут же подключился еще один участник.        — Кенни! — выкрикнул кто-то.        — С Рождеством, парни, — тепло улыбнулся Маккормик.        — Теперь все… — задумчиво протянул Баттерс. — С Рождеством! — крикнул он еще громче, чем прежде. — Люблю вас всех!        — И я.