❝ запомни меня таким, как сейчас — Беспечным и молодым, в рубашке, Повисшей на острых плечах, Пускающим в небо дым. Запомни мой образ, Когда в полутьме целую твое лицо, Запомни мой голос И след на стекле от выдоха хрупких слов. Горячим, горящим, влюбленным в тебя — запомни меня таким. Прижми свои губы к холодным губам, Заставь меня Вспомнить Нас. ❞ — джио россо.
История одной любви и вечной одержимости.
せいり
Раздался тягучий, остро режущий слух, скрип тяжелой входной двери, что еле отворилась с десятого толчка маленьких детских ручек. Девочка, не удержавшись на ножках, ввалилась в темное холодное помещение, приземлившись на коленки и ладошки так, что сзади ее аккуратное платье чуть взлетело и задралось. В темную комнату сразу же проник теплый свет из яркого коридора, разливаясь одной ровной линией вдоль всего помещения, попадающий через отворенную дверь. Тяжело переводя спешное дыхание, девочка подняла голову, бегая черными глазками по освещенным участкам комнаты в поисках чего-то для себя полезного. Поднявшись на ноги, малышка отряхнула по привычке ручками свое черное вельветовое платьице. Она заправила выбившуюся при падании из аккуратной прически черную прядку за ушко и уверенным шагом направилась вперед, шире раскрывая дубовую дверь. Дверь раскрылась шире, разрезая темноту и холодный воздух, плотно стоявший в отцовском кабинете с высокими потолками. Свет, которого стало еще больше, попал на огромную картину, что была раз в пятнадцать больше самой девочки. Внушительная картина в золотой толстой раме висела над старым камином из натурального высеченного камня напротив рабочего стола. Яркий свет медленно осветил написанные маслеными красками аристократические лица дедушки и бабушки малышки, что были родителями ее отца. Девочка видела эту картину в кабинете отца уже не один раз, потому оригинальный портрет молодой, на тот момент, пары, особо детского внимания не привлек и, взмахнув черными короткими волосами, она направилась прямиком к рабочему отцовскому столу, следуя своим целям. В поисках белых чистых листов формата а-четыре, которых у себя для рисования ей не хватило, девочка спешно и не особо внимательно блуждала по поверхности огромного стола ручками и взглядом черных глаз, серьезно и как-то по-взрослому, на манер отца, схмурив и сведя брови в переносице. Девочка обиженно надула пухлые маленькие губки, как попытки исследования поверхности стола обернулись для нее прахом. Задумчиво глянув на выдвижные стольные ящики с позолоченными ручками на них, она подумала, а будет ли ей что-нибудь, если она все же испытает судьбу и поддастся искушению открыть запретные ящики, если ей и без того было всегда запрещено входить в отцовский рабочий кабинет без разрешения и присмотра. Но в интересах и принципах дочери мафиози никогда не было правила отступать от своих желаний и не делать так, как она хочет. Даже наоборот — было строгое правило делать так, как только пожелают искусные демоны, что таятся в душе каждого из именитого рода. «Папа не узнает… — посчитала девочка. — Ну, или хотя бы не наругает». Отец ее обожает. Она это всегда прекрасно знала. Насколько позволили силы, девочка медленно выдвинула узкий верхний ящик, старательно дергая за золотую ручку. Изучив глазами содержимое полки, девочка не получила желаемого результата, но ее внимание привлек другой, более интересный, чем чистые листы для рисования, объект. Привлек настолько, что она уже и позабыла с какой целью вообще переступила границы дозволенного. Это был большущий черный пистолет, что так красиво поблескивал под светом ламп из коридора. Она удивленно раскрыла большие глаза и рот, изображая на лице дивный удивленный восторг. Эта штука очень напоминала девочке, как ей казалось, игрушечный пистолет, который несколько дней назад ей показывала кузина Катона, которая, в свою очередь, позаимствовала его у своего отца Какаши. Ну как позаимствовала? Увела. Но, кажется, в столе у отца, лежит далеко не игрушечный пистолет, как и тот, что был у кузины. В очередной раз не сдержавшись от искушения, маленькие ручки потянулись к огромному металлическому оружию. Не рассчитав свои силы, девочка выронила из мягких ладошек тяжелый объект, который моментально упал на деревянный паркет с характерным звуком, рассыпав по полу серебряные пули. В тот же момент раздался грохот от падения, казалось, по всему поместью. — Цуки! — послышался молодой женский голос за пределами темного кабинета, где-то из глубин коридора, сопровождая себя стуком каблуков, что становился с каждой секундой все четче и четче, от чего сердцебиение в груди девочки становилось тяжелее. — Цукиеми, ты где?! Выходи немедленно! Девочка опустилась на корточки, судорожными ручками спешно собирая с пола рассыпавшиеся из обоймы весомые пули, пытаясь как-то справиться с переживаниями, нет, даже страхом. — Цукиеми, как ты сюда попала? — голос молодой женщины стал громче и четче, как она забежала в открытый кабинет, заметив у стола малышку. — Господи, Цуки, что ты творишь?.. Женщина оттолкнула руками девочку в сторону и, заправив за уши короткие коричневые волосы, сама дрожащими руками умело вставляла все выпавшие пули обратно в магазин. Раздался характерный щелчок, после чего женщина положила тяжелое оружие обратно в верхний ящик стола и задвинула его на место. Глаза девочки залились соленными слезами от страха и удивления того, что мама расправилась с пулями так же быстро, как и ее отец, насколько она могла вспомнить. Схватив дочку за руку, женщина потянула ее за собой, быстро вон из темного помещения. Еле перебирая ватные ножки, девочка спотыкалась и не успевала за спешным ритмом матери, но все равно бежала за ней. — Мама, мама! Прости меня, пожалуйста! — через слезы кричала девочка, не поспевая за женщиной. — Замолчи. — резко выпалила в ответ она, даже не бросив взгляда на девочку. — Никогда больше не делай так! Папа… папа очень расстроится, если ты будешь трогать его вещи без просу, Цуки…せいり
Длинные крепкие пальцы вонзились прямиком в горячую куриную грудку, без каких-либо проблем растерзывая мягкое ароматное мясо изнутри, деля его на две части. Разорванные голыми руками куски белого мяса, медленно выпускающие из себя горячий и ароматный белый пар, были брошены в холодную пустую тарелку. Взяв первый ломтик жаренной курицы в виде сочной ножки руками, мужчина одним укусом отгрыз половину нежного мяса, ломая крепкими зубами острые куриные кости. Пережевав первый кусок, аппетитно хрустя жаренной корочкой, мужчина довольно хмыкнул и небрежно бросил оставшиеся кости назад в тарелку, к остальным остаткам курицы, после чего взял в руки бумажные полотенца, что были заранее приготовлены для хозяина прислугой еще во время приготовления ужина. Тщательно убрав все жирные следы с длинных искусных пальцев, мужчина бросил грязное использованное полотенце так же в тарелку, после чего заинтересовано потер холодными, как лед, ладонями друг об друга. Бросив взгляд на бокал с белым вином, немедля ни секунды, длинные пальцы грубо обхватили чашу бокала. Выпив содержимое до дна, мужчина вернул бокал на свое место и откинулся на спинку своего кресла, выпустив довольный и усталый после рабочего дня рык. По привычке дотронувшись пальцами до правой стороны лица, что была покрыта грубыми шрамами, мужчина задумчиво почесал выбритую кожу на лице. Он устремил внимательный, изучающий и искусный, но, казалось, бесчувственный взгляд черных глаз на женщину, что сидела напротив него, по другой конец стола. — Можешь скажешь чего? — начал мужчина, обращаясь к ней. — Или так и будешь молчать? Сверля равнодушным взглядом карих глаз мужа в ответ, женщина просто молчала. Казалось, она даже не моргала, что злило мужа только сильнее, заставляя кровь в его жилах вскипать и сильнее сжимать челюсти так, что желваки пошли ходом на когда-то красивом, но все еще с аристократичными чертами лице. Его это всегда злило, раздражало так, что он был готов задушить жену голыми руками. А она была чертовски спокойна, по крайней мере внешне точно вызывала такое впечатление. — Я задал вопрос. — до хруста стиснув острые зубы, продолжил он. — Рин. — Что ты хочешь от меня услышать? — ни один мускул на ее аккуратном лице не дрогнул, она была все так же спокойна и равнодушна. — Что нового, к примеру? — Учиха вытянул тяжелую руку вдоль ручки своего кресла, непринужденно стуча крепкими пальцами по темному дереву. — Как на работе дела? — Ничего. Все по-старому. — ее голос был не громким, был безразличным и отдаленным, раздражал своим холодом и абсолютной незаинтересованностью. Это был ее ответ. Больше ей говорить не хотелось, да и нечего было сказать человеку, которого она откровенно ненавидит. Ненавидит и он это знает. Он знает все. — Как дела у Цуки в академии? — продолжая нервно стучать ногтями по лакированной поверхности стула, поинтересовался мужчина, находясь, кажется, на краю своей выдержки. Несмотря на гневные чувства, что в данный момент Обито испытывал по отношению к жене, мысли о дочери немного заставили тепло разлиться где-то внутри, где давно он не испытывал ничего хорошего и светлого, что не касалось, конечно же, малышки Цукиеми. Ничто и никогда не может помешать улыбке появиться на его лице, когда в голове вспоминается детский и искренний смех девочки или ее круглое личико с заливными красными яблочками вместо щек. Обито сегодня застал малышку только тогда, когда она уже видела седьмой сон. Цуки видит папу от силы пару раз за неделю, если повезет конечно, сам же Учиха видит дочку чаще всего только сонной. Девочка понимает — у папы много работы, Рин тоже часто повторяет это девочке. У папы много работы. А когда у главы одной из влиятельнейших семей в Японии было мало работы? — У Цукиеми все хорошо. — отрезала женщина, так и не сменившись в лице и эмоциях. Мужчина нервно усмехнулся и поднялся с мягкой спинки стула, скрещивая добротные руки на плоском животе. Даже сквозь черную плотную рубашку, рельефные мышцы на мужских руках были хорошо заметны. — Ты сегодня не особо разговорчива, я погляжу… — Обито горько и ослепительно усмехнулся своим же словам. — Как, блять, и всегда… — ухмылка резко пропала с грубого лица, сменившись холодом. — Служанка сказала, что сегодня утром ты выходила из моего кабинета. — низким голосом произнес он, продолжая прожигать глазами жену и наблюдая за ее реакцией. — Может, это хоть заставит тебя быть посговорчивее? Что ты там делала, Рин? Карие глаза напротив распахнулись шире, а рот раскрылся в немом удивлении. Учиха довольно хмыкнул, уловив на вечно бесчувственном лице любимой хоть какие-то эмоции. Больше, конечно, его всегда довольствовала власть и способность завести Рин в тупик. Чем он в данный момент и желал насладиться сполна. — Я, блять, задал вопрос. — сквозь зубы процедил мужчина, вновь не получив ответа на свои слова и заданные вопросы, что не могло не выбесить его. Этого Рин и боялась. Она знала о гласном правиле, что в кабинет мужа заходить никому нельзя без его ведома и тем более, когда его на месте нет. Знала и всегда этого правила придерживалась. Но разбалованная Учиха Цукиеми посчитала, что для нее закон не писан. Посчитала, что папа не узнает, а если и узнает, то не наругает и была права. — Я искала Цукиеми. Честно ответила Нохара, сменив свое выражение лица на привычное, решив, что бороться со страхом лучше внутри, не показывая его. Ведь Учиха этого и ждет, поэтому тут на поводу она ему не пойдет — не станет тешить его самолюбие. — И все? — мужские губы расплылись в хитрой, жаждущей чего-то улыбке. — Это все, что ты можешь сказать в свое оправдание? Ты прекрасно знаешь, все поместье в твоем полном распоряжении, кроме моего кабинета! Продолжишь прятаться за дочь? — Это не оправдание, Обито. — ровно и уверенно ответила она, из-за чего Учиха недовольно свел черные брови в переносице. Далеко не уверенности и спокойствия он от нее ждал, только не сейчас, блять! Рин оказывается в этот момент умнее мужа, что раздражает последнего еще больше. — Это правда. Мне незачем врать тебе. Ты сам знаешь, я честна с тобой во всех аспектах. — с максимальным уколом закончила Нохара. Конечно, Обито понимал, к чему она это сейчас. — Всяко лучше твоего гребанного молчания… Как и всегда, ты, сука, молчишь! — прорычал мужчина, ударив широкой ладонью по столу так, что все блюда, приборы и посуда подпрыгнули на месте, ужин, к которому ни разу за всю трапезу не прикоснулась Рин, тоже. На секунду ей показалось, что глаза мужа загорелись ярко-красным цветом от злости, которую она всем своим видом провоцировала все больше. Ей показалось. Но если бы это было в действительности, то она в самом бы деле не удивилась. Две служанки, что все это время смиренно стояли у входной двери в комнату, ожидая очередного приказа или поручения от босса, тоже подскочили на месте. Как горевший от злости взгляд черных, как ночь, глаз перекинулся на женщин, на одну в возрасте, а другую моложе, то они готовы были провалиться сквозь землю, лишь бы подальше от гнева мафиози. Одним только взглядом Обито сказал служанкам — «Пошли вон!», и они это поняли сразу, как спустя несколько секунд в комнате их не было, оставляя женатую пару только наедине друг с другом и ненавистью, что так остро ощущалась в воздухе. Рин молчала. Резкий порыв мафиози тоже не вызвал у нее никаких эмоций, даже страха. Страх был только внутри. Она уже не боялась, что он ее ударит, что унизит, что повысит голос, срывая глотку, или что-либо разобьет в доме. Все это было всегда, на протяжении всех восьми проклятых лет их брака. Он ее бил в основном от злости, которую Рин сама провоцировала. Трахал грубо и принужденно, как и где он сам только захочет. Она всегда знала, чем ее поведение может обернуться для нее же самой каждый день, но даже если бы она захотела — она бы не смогла проявить к этому человеку что-то кроме равнодушия или ненависти. Точно не после всего того, что он делал с ней на протяжении восьми последних лет. — Все никак не пойму, чего тебе, блять, мало?! — оттолкнув тяжелый стул назад, Обито поднялся из-за стола, медленно идя навстречу молодой женщине, ни на секунду не отрывая от нее внимательного горящего от гнева взгляда. — Огромный дом, ахуенное состояние, любимая работа, толпы людей, готовые вылизывать задницы и делать все, что им скажут… — чем Обито становился ближе, тем сердце в груди билось с каждой секундой все бешеннее. — Дочь, которую ты видишь каждый день и имеешь возможность быть частью ее жизни. У тебя есть я, — мужчина наконец дошел до все еще сидящей в своем кресле жены, подойдя к ней вплотную и смотря на женщину сверху вниз со всей высоты своего приличного роста. — Который был готов всю жизнь носить тебя на руках и преподнести к твоим ногам весь блядский мир. — Учиха медленно и, казалось, нежно провел тыльной стороной ладони по женскому виску, опускаясь рукой ниже вдоль щеки. Рин пугала неопределенность и неуверенность в том, погладит он ее или грубо ударит. — Если бы ты не вела себя как последняя тварь! — в тот же момент сильные мужские пальцы обхватили подбородок девушки, до боли сжимая чувствительную кожу между пальцами и поднимая ее за голову выше с места. Обито в самом деле предпочел бы больше ненависти со стороны жены, чем то безразличие, что каждый чертов вечер выводило его из себя. Мужчина каждый день только и делал все то, чтобы заставить женщину больше ненавидеть, если уж точно не любить. И у него это получалось — Рин его ненавидела, но больше проявляла равнодушие, ей было уже все равно, что он с ней делает — ласкает, бьет, любит, ненавидит или трахает. Было плевать. И Учиху это раздражало. Проявление даже ненависти лучше, чем ничего. Ненависть — чувства и эмоции, которые лучше той кислой мины, которую глава мафии лицезреет каждый проклятый день. Ненависть куда сильнее любви. Нохара прошипела от боли, крепко зажав челюсть и закрыв глаза. Не было другого выхода, как подниматься с места, как безмолвно требует того муж. — Так и будешь молчать, сука? — Учиха грубо подтянул жену почти на один уровень со своим лицом, заставляя ее стоять чуть ли не носочках, крепче стискивая грубые холодные пальцы на подбородке молодой женщины. Они оба знали, что останутся характерные синяки на новый день. — Как ты меня заебала, Рин… Она ничего не ответила. Еще около полминуты Учиха продолжил испепелять гневным взглядом жену, наблюдая и довольствуясь ее мучениями из-за нехватки кислорода. Хватка у мужчины была сильная и натренированная, и выдержка у него тоже неплохая. Если бы она попросила отпустить ее — Обито сразу же так бы и поступил, но Рин молчала. Терпела и молчала. Мафиози отпустил женщину, грубо толкнув ее назад. Схватившись за шею и горящий подбородок, и переводя дыхание, Нохара оперлась тазом об ручку кресла, с которого минуту назад ее силой и болью поднял муженек. Учиха отвернулся в сторону, слегка разминая едва затекшую руку. — Ты делаешь хуже только самой себе, любовь моя. — со спины низким и хрипучим голосом произнес Обито, не смотря на жену. — Только самой себе. — повторил мужчина, как, не успев сориентировать Рин, с размаху ударил ее по лицу широкой грубой ладонью. Нохара и без того еле на ногах держалась, но неожиданный удар по лицу со стороны мужа и вовсе снес ее с ног. Громкий шлепок разошелся по всей комнате и все еще с эхом гудел в ушах молодой женщины, разливаясь горящим красным пятном по всей щеке. — Через час будь готова. — прорычал мафиози, по-прежнему обращаясь к ней. — Хотя нет, я сам тебе скажу, когда быть готовой. У меня еще дела. — последнее, что ответил Учиха, после чего скрылся за дверью. Рин знала к чему надо быть готовой, потому, размытым взглядом проводив мужа до выхода, слепо смотря вслед его широкой спине, она убедилась в том, что осталась в комнате точно одна. Торопливо, что хватало сил, придерживая горящую щеку одной рукой, Нохара поднялась с дорогого льняного ковра, судорожно ища кое-что в своей маленькой сумочке. — Только бы были здесь… — в истерике шептала она. — Пожалуйста… Только бы… Были… — через слезы молила она, продолжая рыться в карманах клатча, уже не обращая внимания на больное ноющее место на лице. Рин билась в конвульсиях до тех пор, пока из кармашка в сумочке не выглянул уголок ярко-зеленой плоской коробочки. — Наконец-то! Поднявшись на ноги, молодая женщина дрожащими от страха и боли руками выдавила из пачки одну белую маленькую таблеточку, быстро запивая ее водой. И так же спешно убирая ее на место, глубже и подальше в клатч. Но как они до всего этого дошли? С чего вообще это началось?せいり
После того, как пуля удачно прошла через грудь Учихи Сумитадо и Намиказе Минато — двух лучших друзей, двух напарников, соратников, двух людей, которые были готовы друг за друга свои жизнь отдать и двух людей, что рука об руку вели крупнейший незаконный бизнес во всей Японии, которых, проще говоря, в народе называли Мафиози. Фугаку, младший брат Сумитадо, что являлся капитаном военной полиции в Токио, прекрасно знал о том, чем на протяжении всей жизни занимался старший брат. И часто твердил тому, что пора бы с этим давно завязать, иначе ничем хорошим это не закончится. В принципе, как и оказалось в итоге. Фугаку оказался прав. Это было даже довольно иронично — два родных брата и две абсолютно разные судьбы: младший — слуга закона и народа, что стоит вечно на страже порядка, и старший — мафиози, проворачиваемый за спиной закона не самые чистые дела, начиная с экспорта и импорта наркотиков, заканчивая сотрудничеством с другими крупными людьми в преступном мире и убийствами. Ладно Сумитадо, от него всегда можно было ожидать чего угодно, и чаще всего плохого и незаконного, но куда уж лез этот Намиказе? Крестный отец и главный учитель близнецов Учиха. Минато не всегда любил заниматься подобными вещами и это его не особо-то и интересовало, но он любил и дорожил своим лучшим другом, почти братом, которому он всегда был нужен. Минато для Сумитадо всегда был глотком свежего воздуха, опорой, поддержкой и тормозом, что иногда был так необходим в нужный момент, чтобы не наделать дел. Минато был нужен, потому и сам погряз во всем этом дерьме по уши, но как удачно и умело! В двадцать лет Сумитадо женился на девушке из именитого и влиятельного рода Сенджу — принцессе Изуми, дочери когда-то лучшего друга его собственного отца. Минато в тот же период женился на девушке из семейства Узумаки — рыжеволосой красавице Кушине. Отцами они тоже стали почти одновременно. У Сумитадо родилось два наследника — близнецы — Учиха Обито и Учиха Сэйери. У Минато — старший сын Намиеазе Хикару, что был станет близнецов всего на пару месяцев, дочь Намиказе Кин, а через шесть лет и младший сын, взявший по некоторым обстоятельствам безопасности фамилию матери — Узумаки Наруто. Написанный маслом огромный портрет Учихи Сумитадо и Сенджу Изуми по сей день висит в кабинете Обито. Два лучших друга, что всю жизнь были стеной и опорой друг для друга, что держали в страхе всю японскую мафию. Их знали, их ненавидели, их боялись и уважали. По отдельности они были сильны, гениальны, талантливы — Желтая Молния и Хозяин Грома — так их называли. А вместе они были, казалось, непобедимы, собирая вокруг себя нужных и правильных людей. Пока, в один момент, Минато не принял пулю со спины, а Сумитадо эту же самую пулю в грудь, что прошла сквозь его лучшего друга и попав в него самого. Попался чересчур меткий снайпер, что буквально одной пулей осилил двух зайцев… вернее, мафиози. Обито на тот момент было двадцать два, как и его сестре, что была младше всего на каких-то жалких семь минут, двадцать три успело стукнуть Намиказе Хикару, двадцать два исполнялось тогда и Намиказе Кин, Наруто было шестнадцать, когда все пятеро остались без отцов. В тот же момент не оставалось ничего другого, как унаследовать дела своих отцов, что посвятили этому свои жизни, по итогу этими же жизнями и расплатились. — Рин? Ты что тут делаешь? — натянув на лицо слабую, но почти такую же солнечную улыбку, как и в детстве, спросил Обито, приятно удивившись. — Я пришла поддержать тебя и Сэйери… — невысокая девушка, все с такими же короткими каштановыми локонами, была одета во все черное, соблюдая дресс-код сегодняшнего мероприятия — дня траура именитых людей рода Учиха и Намиказе, держа в руках белый цветок. Рин была грустная, но старалась улыбаться искренне и по-настоящему рядом со своим другом детства. — Нет… Тебе не стоило… — запнулся юноша, покраснев. — Это вовсе необязательно, Рин… — Ты что, забыл? Я обещала тебе, что буду всегда тебя поддерживать! Несмотря ни на что! — юная девушка тепло улыбнулась. От одной девичьей улыбки в душе Обито словно все вновь стало как прежде, будто ничего плохого и вовсе не было, будто его отец не был убит неделю назад, будто не была подстроена авария, в которой погибла их мать год назад, будто юноша вновь вернулся в беззаботное детство, где можно ни о чем не думать, где можно продолжать кормить котов и переводить стариков через дорогу, помогая им с сумками. Рин всегда возвращала его в детство, где он мог быть настоящей и лучшей версией себя. За это он всегда ее и любил. Только он и только ее. — Д-да… Да, я помню, Рин! — неуклюже почесав затылок, забормотал Обито, по-идиотски улыбаясь. Нохара ничего не ответила, лишь прижала юношу поближе к себе, крепко-крепко обнимая. Учихе в тот момент показалось, что весь мир вокруг остановился, только для них одних. Это было неописуемое чувство. Миг, который он всей душой желал растянуть на всю жизнь. Только с Рин. — А… Обито… я хотела у тебя спросить… — чуть растерявшись начала Рин, уже выбравшись из встречных медвежьих объятий юноши. Учиха заметил на ее лице яркий, видимо неконтролируемый, румянец и не заметил, как от этой картины его щеки тоже залились краской. — Все, что угодно! — Какаши… Он сегодня пришел?.. — казалось, будто румянец на девичьих щеках стал в разы ярче, голос миловидно смягчился, а карие глаза заблестели. В ту же секунду весь внутренний мир Обито, миг любви и счастья, о котором он мечтал и планировал растянуть на всю последующую жизнь… Все в один момент развалилось, как только девушка произнесла имя его лучшего друга. Даже малейшая, едва ощутимая, призрачная надежда на что-то утекала прямо из-под ног, возвращая Учиху к реальности. К жестокой реальности, в той, в которой он, двадцатидвухлетний парень, с горящим сердцем, полным мечтами и амбициями, полный любви и тепла, остался сиротой. Которому в очередной раз словно прошлись ножом по сердцу, а до того намазав там медом. И которому нужно наследовать дела и грязный отцовский бизнес, поскольку они с сестрой последние представители и носители фамилии Учиха, не считая двух кузенов по дядиной линии, что пошли по стопам своего отца в военную полицию. В шестнадцать лет Обито и Сэйери узнали на чем в самом деле их отец поднял свое состояние и статус. Они уже догадывались, к чему их готовил Сумитадо, который сам отлично понимал насколько велика опасность его собственной жизни, которая может оборваться в любой момент. Обито знал и не хотел быть продолжателем этих дел, а Сэйери же наоборот, была даже в этом как-то заинтересована. Рин с самого детства была влюблена в Хатаке Какаши, который, в свою очередь, был влюблен в родную сестру Обито — Сэйери. Обито всегда знал о чувствах Рин к его лучшему другу, которые с каждым годом становились лишь сильнее и осознаннее. Было ли ему больно? Ужасно. Рин каждый раз неосознанно давала Учихе надежду в дружеских близких жестах и каждый раз разбивала его сердце всем, что только было связано с Какаши. Юноша знал о том, что его чувства далеко не взаимны, но никогда не терял призрачной надежды на то, что любимая девушка когда-нибудь станет его. «— Впереди тебя ждет лишь больше боли и разочарований, Обито. — как-то сказал своему сыну Сумитадо при очередном юношеском высказывании своих недовольств о своем предназначении. — И ты до сих пор уверен, что это не изменит тебя?». С того момента молодой Учиха часто думал о словах отца, считая, что, возможно, все это не так уж и неправильно, и что отец не был настолько не прав, как юноше раньше казалось. Но был до последнего уверен в том, что ничего и никогда не изменит его в худшую сторону. И одна очень раздражающая деталь в характере старшего Учиха никогда не давала покоя младшему — Сумитадо всегда оказывался во всем чертовски прав, а обоих своих детей он знал наизусть и читал как открытую книгу. Сэйери была копией своего отца, потому ему не составляло трудностей читать дочь, словно расписанный его же рукой лист. Обито же был копией матери, которую Сумитадо изучил за двадцать лет совместной жизни и безоговорочной отдачи от и до, потому прекрасно знал и читал так же просто сына, как и дочь. С Обито было даже проще, старший Учиха знал — когда-нибудь и что-нибудь или кто-нибудь очень сильно поспособствует тому, что солнечный и добрый парень рано или поздно встанет на темную сторону, поддавшись всем своим внутренним демонам, и разочаруется во всем гребанном мире. Обито разозлился, но не подал ввиду, стоя рядом с девушкой и продолжая внимательно смотреть на нее. На юношеском лице появилась улыбка, но она была не такой, как всегда — была недоброй. «Ты можешь говорить об идиоте Какаши сколько угодно, но, блять, не тогда, когда пришла на похороны моего отца и стоишь рядом со мной, на словах поддерживая… сучка. — эти мысли сейчас сопровождали юного парня, с горящим сердцем и дьявольской ухмылкой на лице. — Я, получается, уже, мафиози?..» Его характер с самого детства очень напоминал характер Изуми и вечно молодого и веселого дедушки Хаширамы. Обито был полной противоположностью своего отца. Солнечный и отзывчивый мальчик, вскоре подросток и юноша, в отличии от вечно серьезного, решительного, холодного и прямолинейного Сумитадо. Единственное, что молодой Учиха унаследовал от отца — внешность: высокий рост, крепкое телосложение, черные смолистые волосы с остроконечными прядями и такие же черные глубокие глаза, когда в его внешности ничего не было от смуглокожей матери с каштановыми волосами, кроме яркой и солнечной улыбки. Характер отца больше унаследовала Сэйери вместе с чертами лица матери и цветом волос отца. Обито мог вытерпеть эгоизм любимой девушки, связанный с ее собственными чувствами к другому человеку, терпел всегда, из года в год. Но только не сейчас. Не сейчас, когда закончился траур его отца и его учителя. Не сейчас, когда ему чертовски больно. Не сейчас, когда ему нужен рядом близкий человек и помощь. Ведь она решила поддержать его, а не добивать словами о Хатаке, в без того сложные минуты его жизни. — Какаши ушел с Сэйери. — Обито, сквозь душевную боль и терзания, хищно и самодовольно улыбался, с интересом наблюдая за тем, как улыбка и розовый румянец с лица девушки медленно пропадают. «Что с тобой становится, Обито?» — спросил он сам себя в тот момент, упиваясь сполна тоской, блестящей в карих глазах напротив. — Очень жаль… — вытянула Рин, опустив глаза. — Да, в самом деле… — опустив уголки губ в грустной ответной улыбке, что насквозь была пропитана фальшей, произнес юноша. Обито менялся. Менялся прямо сейчас, словно по щелчку пальцев и только под неосознанным влиянием девушки рядом. Только из-за нее. Обито менялся и далеко не в лучшую сторону. Его добивают все и всё вокруг. Он бы вытерпел что угодно, но не ее эгоизм в трудную минуту. Учиха расплылся бы сейчас в дьявольской ухмылке, если бы не осознавал, как это могло выглядеть в данный момент со стороны жутко. — Рин, может заедем ко мне? — Зачем? — вновь подняв глаза вверх на Учиху, заинтересованно и наивно поинтересовалась девушка, удивленно раскрыв рот. Рин никогда не искала ни в чем подтекст и скрытый смысл, чтобы надумывать себе всякое лишнее и непристойное… — Родная сестра и лучший друг кинули меня, и свалили куда-то вместе. Да и Кин слилась опять со своим Хьюга, хотя обещала сходить в бар. — невинно начал он, грустно нахмурив брови. — А мне сейчас, как никогда раньше, хреново. Ты обещала… меня всегда поддерживать! — Помню, конечно. — Рин улыбнулась. — Хорошо, поехали. Обито расплылся в идиотской улыбке и быстро поддался вперед, холодными руками беря маленькие женские ладошки Нохары с свои. — Ты лучшая, Рин… Припарковав у дома свой новенький мустанг синего цвета, который на двадцатидвухлетие подарил юноше отец, который никогда не был скуп на подарки детям, Обито вышел из машины и, обойдя ее, открыл дверь с другой стороны для своей драгоценной Рин. С широко раскрытым от удивления ртом, Рин шагала позади Обито по всей территории поместья Учиха, с восторгом разглядывая небольшой пруд, скульптуры, кустарники и деревья, что так любила Госпожа Сенджу — мать близнецов Учиха. Нохара смотрела с интересом на все вокруг, хотя видела все это далеко не в первый раз. С расширенными и горящими глазами девушка смотрела на все, что было по пути от входной двери дома и до самой комнаты юноши. Дом был пуст, не считая молодых людей, некоторой прислуги и охраны. В любом случае, Обито в этом доме отныне ничего не держало, разве что, кроме воспоминаний, связанных с детством, почившими родителями и все еще живой сестрой, но смысла оставаться здесь он тоже уже не видел. — Заходи. — широко распахнув высокую входную дверь, Учиха пропустил юную девушку вперед, после чего захлопнул ее за своей спиной, провернув ключ в замочной скважине два раза. Юноша закрыл дверь на замок и упрятал звенящую связку клячей в боковой карман своих брюк. Рин уловила на слуху характерный щелчок, но не стала акцентировать на этом внимания. И зря. — Это… Кабинет твоего отца? — в пол голоса произнесла она, оглядевшись по сторонам и повернувшись лицом к другу, что уже не спеша убирал руку из своего кармана. — Да. — глухо ответил юноша, подходя ближе к Нохаре, но вскоре обходя ее, направляясь к рабочему отцовскому столу, на который падали тусклые солнечные лучи через не зашторенные огромные окна. На столе стояла недопитая бутылка отцовского бурбона и пара бокалов. — Выпьешь? — поинтересовался Обито, уже держа открытый напиток в руках и разливая его на двоих. — Нет… Нет, спасибо. — смущенно покраснев, ответила девушка, держа руки за спиной, все еще стоя у двери, неуверенно перекатываясь с пятки на носок. Обито улыбнулся, посчитав ее внешний вид смешным и очень милым, но легче ему не становилось. Наполнив бокал чуть меньше чем почти до половины, молодой человек одним взмахом руки в пару глотков залпом высушил весь напиток, после чего вернул стакан на место. Учиха довольно хмыкнул, осознавая, что Сумитадо в самом деле отлично разбирался в алкоголе, имея отличный вкус не только на словах, но и в действительности, точно не как большинство. — Чего ты стоишь на пороге? Проходи. — Обито приглашающе махнул рукой девушке, что так и не сдвинулась с места. Рин мягко кивнула, нерешительно зашагав вперед, навстречу к парню. Она и подумать не могла, что друг пригласит ее распивать изысканные напитки в кабинет своего отца, а не к себе в комнату хотя бы или в гостиную. Не так она представляла сложные времена для Учихи Обито. Было в этом кабинете что-то такое… Особенная и, признаться, жуткая атмосфера. Тяжесть которой только усиливали старые картины на стенах, позолоченные коллекционные клинки и ножи, статуэтки в виде змей, некоторые коллекционные артефакты, от чего-то Нохара не сомневалась в подлинности всех этих вещей, от чего становилось только более жутко. Особенно ее внимание привлекала громадная картина, нет, это был портрет, в толстой позолоченной раме на стене. — Господин Учиха и Госпожа Сенджу… — удивленно раскрыв рот, с интересом и дивным восторгом, от которого внутри все сжалось, на выдохе прошептала девушка, подходя к небрежно сидящему на столе Обито. — Отец очень дорожил этим полотном, как и моей матерью. — сделав глоток жгучего бурбона, махнул рукой в сторону юноша. — Насколько нужно любить человека, чтобы увековечить его и себя в таком портрете? — горько усмехнувшись, произнес он. — Нужно просто любить, сильно и по-настоящему. Учиха перевел едва опьяненный взгляд черных глаз на девушку и задумался, после чего продолжил: — Отцу было всего двадцать, когда мама забеременела, а вскоре и родила нас с Сэйери… — юноша покрутил бокал в длинных пальцах, наблюдая за тем, как переливается алкоголь и как катаются кубики льда внутри. — И отцу было всего сорок, как он начал говорить о внуках и уже о наших с сестрой наследниках. Он этого хотел… — Обито рассмеялся. Громко, заразительно и слегка безумно, так, что по коже Рин забегали неприятные мурашки, что были очень ей непривычны, особенно в отношении к Обито. — Какой-то бред… — с одурманенной улыбкой и легким смешком качал юноша головой из стороны в сторону. — Внуки… Кто бы мог подумать? Несмотря на непривычные чувства — Рин продолжала слушать, внимательно наблюдая за ним и не спуская с лица добрую улыбку. Ему нужно было выговориться, она это знала и принимала. Понимала, что она — единственный близкий человек, готовый принять Учиху и его душевные терзания в данный момент. — Отец был так счастлив, когда Сэйери рассказала ему о беременности… — Что?! — улыбка в момент слетела с лица девушки, что до данной секунды с теплом наблюдала и выслушивала высказывания друга. Руки ощутимо неприятно запотели и задрожали, сердце в груди заколотилось словно бешенное, а глаза уже почти были на мокром месте. Конечно, мимо манипулятора Учихи это не прошло мимо. — Беременности?.. Обито ощущал, как внутри просыпается ликование, его это пугало и в тот же момент завораживало. Ему это нравилось. До него медленно но верно доходило осознание того, что он становится копией своего отца — хладнокровие, безумие и получение удовольствие от разнообразных видов пыток, в данный момент — психологических. Учиха Сумитадо всегда был прекрасным манипулятором. — Беременности. — едко подтвердил он, расширяя губы в дьявольской ухмылке, что уж очень сильно не понравилось Рин, от чего она даже слегка опешила с появившимся вдруг желанием отстраниться от близкого друга или вовсе сбежать от него подальше. Да, сбежать сейчас было бы лучшим решением. — Сэйери четвертый месяц ждет ребенка от Какаши, Рин. Что больше сейчас волновало Нохару, чем накаляющаяся обстановка между ней и Обито, так вопрос в том, действительно ли отец ребенка Сэйери, тот, чье имя сейчас Рин боялась услышать больше всего. И, к ее великому сожалению, ее самые страшные предположения только подтвердились. Четвертый месяц? Значит, Рин сегодня точно не показалось подозрительным, что ее бывшая лучшая подруга не просто так нацепила на себя свободное мешковатое, но как всегда стильное и элегантное, платье. Когда на памяти Нохары, Учиха всю жизнь носила исключительно облегающие вещи, которые только подчеркивали ее прекрасную подтянутую фигуру. А с другой стороны, что, было чему удивляться? Какаши и Сэйери были вместе еще со средней школы, после поступления в колледж их отношения стали еще крепче. Глупо было надеяться, что Хатаке за эти годы расстанется с любимой девушкой, с которой был близок с самого детства, из-за сотрудничества их отцов. Глупо было надеяться, что этот серебристоволосый когда-нибудь ответит на чувства глупышки Нохары, о которых знал с младшей школы. Он ценил Рин, как подругу и одноклассницу, прекрасно зная о ее чувствах к нему и считая, что не был обязан отвечать на это взаимностью. И был прав. Обито знал о чувствах Рин к лучшему другу, знал о чувствах сестры к тому же парню и искренне был счастлив за отношения сладкой парочки, только желая счастья сестре, которое всегда было для него на первом месте. В любви явно из них двоих ей повезло больше, когда любовь его жизни была больна другим. Обито знал, поэтому в данный момент и отыгрывался на этом, не из-за того, что Рин не ответила взаимностью, а из-за того, что отвечала эгоизмом, даже в сложную минуту. Учиха делал больно и получал от этого непередаваемое удовольствие. — Прости… Мне нужно идти, Обито… — предательски дрожащим голосом забормотала Рин, отводя заплаканные карие глаза от внимательно смотрящего на нее юноши. Девушка спешно поднялась с места, закрывая покрасневшее лицо руками и побежала к выходу. Учиха даже из вежливости не сдвинулся с места, нацепив на лицо дикую ухмылку, не спеша допивая уже четвертый бокал сладко-горького отцовского бурбона. — Ты никуда не пойдешь. — осевшим хриплым голосом прорычал Обито, резко впечатав пустой бокал от алкоголя прямо в покрытие стола. Стеклянные обломки полетели по сторонам, замаравшись в темно-алой крови молодого парня и остатками дорогого бурбона. От режущего слух дребезга разбившегося стекла, Рин подскочила на месте, прижавшись вплотную к входной двери, закрывая лицо руками в качестве инстинктивной защиты. Хотя, вряд ли ей это поможет. Перебирая ноги, Учиха наконец дошел до дрожащей всем телом девушки, сверля ее тяжелым диким животным взглядом. — Лучше бы ты в самом деле ушла раньше. — прохрипел он, расставив крепкие руки по обе стороны от хрупкой Нохары, с одной ладони вниз по белоснежной коже безостановочно стекала вишневого оттенка кровь, пачкая рукава черной мужской рубашки и только больше пугая юную девушку. — Не всегда все идет, как задумано… И далеко не всегда тебя придут выручать из беды… — Открой… Открой, пожалуйста, дверь… — сквозь горькие слезы молила Рин, сжимаясь от страха и пряча взгляд от черных глаз напротив, пряча нос, чтобы не уловить душащий запах алкоголя вперемешку с кровью и мужским одеколоном. — Обито… Я прошу… Пожалуйста! Прошу… Открой дверь!.. — Я сказал, — его лицо было в паре сантиметров от ее, крепкое тело почти вплотную было прижато к дрожащему от страха девичьему телу так, что он мог всем диким нутром чувствовать страх и пульсации, исходящие от нее. — Ты никуда не пойдешь! — во всю глотку прокричал Учиха, что хватило сил ударив окровавленной левой рукой, плотно сжав ее в кулак, по тяжелой толстой двери перед собой. Нохара громко пискнула, закрывая лицо руками, почувствовав, как на женскую кожу брызнули капли крови с пораненной руки обезумевшего друга. Рин было страшно. Безумно страшно. До дрожи в поджилках. Она никогда не видела Обито таким. Диким, обезумевшим, не предвещающим абсолютно ничего хорошего. На долю секунды ей показалось, что абсурдно дичайшие глаза загорелись ярко-красным цветом, на подобии цвета крови, что продолжала стекать с широкой ладони. Молодая девушка предвещала, что с ней может случиться, но, как могла, гнала от себя мысли, пытаясь зацепиться и даже утешить себя тем, что Обито ее друг, самый близкий друг с раннего детства. Обито прекрасный, добрый и солнечный человек, что сам всегда для всех был солнцем. Убеждала себя в том, что Обито никогда так ни с кем не поступит. Никогда так не поступит с ней… Потому что, она знала, любит. Убеждала себя — Обито не сможет. Сильные руки подхватили легкое девичье тело под бедра, словно оно было невесомым, впечатывая девушку спиной в закрытую позади проклятую дверь. — Обито, не надо! — прокричала сквозь слезы Рин. Он не слышал, как дикий зверь, сорвавшийся с цепей, сжимая мягкую нежную кожу окровавленными, грязными пальцами сильнее, оставляя на ней следы. Прижимал легкое тело к себе плотнее. Подняв ее голову, дикий взгляд вцепился в юное лицо. Ухмылка на лице Учихи стала шире и страшнее. Не прошло и нескольких секунд как грубые юношеские губы насильно вцепились в мягкие, желанные и сладкие губы девушки, принужденно углубляя поцелуй. Убеждала себя — Обито не такой. Юноша целовал хаотично, размашисто, грубо, неприятно, жадно. То отрываясь от желанных губ, жестко и бессовестно выцеловывая нежные скулы на милом личике, размазывая губами по нему девичьи горькие слезы и слюни, то вновь возвращаясь и терзая мягкие губы, словно впитывая в девичью кожу ядовитую горечь бурбона. — Пожалуйста! Прекрати!.. Прекрати, молю! — Рин умоляла, плакала, что хватало сил била маленькими кулаками широкие плечи и голову парня. Убеждала себя — это ниже его достоинства. Крепкие руки в один момент разорвали высокие капроновые чулки на шикарных женских бедрах, очищая себе путь к желанной нежной коже, от чего Нохара всхлипнула сильнее и громче. Слезы из карих глаз продолжали литься ручьем, а Учиха все не думал останавливаться, настырно продолжая начатое. «— Я обязательно изменю людей вокруг себя в лучшую сторону!» — когда-то громко провозгласил десятилетний Обито, крепко сжав перед собой кулак, в качестве гарантии своих слов и обещаний, не спуская с лица лучезарную детскую улыбку. Учиха прижимал молодое тело к себе, грубо размазывая по нежному лицу темно-алую кровь, что все еще не прекращала течь с его ладони. Девушка кусалась, сопротивлялась, что только вызывало веселую насмешку у молодого сильного парня, от чего кровь сильнее приливала к низу живота, стимулируя эрекцию и только больше его влекло в этот омут с головой. Его уже было не остановить. Пути назад больше не было. Девушка убеждала себя — нет, он не может. Обито рывком разорвал верхнюю часть ее платья, что пуговицы с гулким свистом разлетелись по сторонам, шумно падая друг за другом на пол, открывая обезумевшему парню прекрасный вид на красивую шею, аккуратные острые ключицы и миниатюрную эстетичную грудь под слоем нижнего белья. Не сможет. Учиха плотнее прижал ее к себе и девушка почувствовала бедром, как в нее упирается, что-то крепкое и… большое? От осознания этого ей стало еще хуже, что непрошенная истерика взяла над ней вверх. Она рыдала, она билась, она кричала, а он в ответ лишь насмехался и довольствовался этим. — Что, Рин, никогда не видела стояка? — оголив белоснежные зубы в чудовищной кровавой ухмылке, что кошмарно искажала красивые благородные черты лица, в усмешке поинтересовался Обито. Страшнее всего, что для своих двадцати и одного года она в самом деле не видела и не чувствовала ничего подобного. Страшно, что ее первый раз с мужчиной пройдет вот так вот. — Видишь, какие чувства ты у меня вызываешь? Это должно тебе льстить… Сколько помнит, Нохара часто представляла свой первый раз, вопреки стыдливым мыслям и неловкому румянцу на щеках. Рин часто себя за это терзала, но не могла избавиться от сладостных фантазий, где всегда в главной роли выступал как и прежде любимый Какаши. Пожалуй, только его она и видела в роли своего человека на всю жизнь. И никого больше. Но Нохара никогда бы и подумать не могла о том, что в ее первый раз все будет именно так. «— Я такой неудачник… Какаши всегда впереди меня. — разочарованно выговорил тринадцатилетний Обито, что в очередной раз в сухую проиграл лучшему другу на уроке, и сейчас во время идиотской детской игры, исполняя унизительное желание. — Даже Сэйери талантливей меня… — Не грусти, Обито! У тебя обязательно все получится! — громко и поддерживающе возгласила Нохара, крепко сжав кулак, на манер самого Учихи. Рин улыбалась так ярко, хоть и никогда не ярче своего, казалось, редко горюющего друга. — Я всегда буду поддерживать тебя!» Слезы не прекращали литься. Слез и боли внутри становилось все больше с каждым всплывающим в голове воспоминанием из беззаботного детства, связанным с когда-то добрым, чутким, светлым и теплым Обито. — Ты сказала, что всегда будешь рядом и будешь поддерживать меня! — в агонии оторвавшись от сладких девичьих губ, по-хамски прорычал Учиха, до боли стискивая дубовыми пальцами женские ноги, что подкашивались и дрожали. — Поддержи меня. Сейчас! — Обито… Перестань… Пожалуйста, перестань!.. — навзрыд рыдала юная девушка, впиваясь ногтями в широкие крепкие мужские плечи, что вызывало у него лишь возбужденный дикий рык при бесцеремонных грубых поцелуях в губы. Рин уворачивалась ровно до тех пор, пока крепкие длинные пальцы до боли не схватили ее за лицо, сжимая ее челюсть в тяжелой ладони. Юноша, словно дикий зверь в окровавленное свежее мясо, вцепился зубами в манящую и пульсирующую от страха шею, оставляя на ней багровые засосы и глубокие следы от двух рядов зубов, что на новый день будут до боли саднить и еще несколько недель от них будет точно не избавиться. Как острые клыки вонзились в чувствительную кожу, Нохара закричала напрочь срывая глотку, но жаль, что никто, кроме голодного хищника, ее крики о помощи и не услышит. Может, и услышит кто, но вряд ли что-либо сделает против своего хозяина — новоиспеченного мафиози и хозяина рода Учиха. Не сможет, потому что Учиха Обито — солнце, дарующее свой яркий свет для всех. Разорвав в клочья верхнюю рубашку с платья девушки, молодой мафиози откинул истерзанную ткань в сторону, где через несколько секунд оказался и разорванный на части нежно-голубой кружевной бюстгальтер, который не будет больше мешать и скрывать прелести молодого, желанного долгие годы тела. Окровавленные голодные зубы вцепились в аккуратную грудь, дерзко оставляя грубые укусы там, где только достанут. Умелый язык бродил по всем открытым участкам кожи, оставляя после себя влажные дорожки, особенно старательно работая на груди — вырисовывая незамысловатые узоры и рисунки вокруг набухших маленьких сосков, то жадно засасывая их в рот, то продолжая старательно вылизывать. От таких умелых и голодных ласк языком на очередном, полном безнадежности и безысходности, выдохе Рин предательски застонала всей грудью. Стон глухо сорвался с опухших губ. «— Не прячь от меня свои раны. — как-то сказала четырнадцатилетняя Рин, когда перевязывала неуклюжему и невнимательному Обито руку бинтами, а тот по-дурацки улыбался, с глупости и смущения почесывая затылок. — Я всегда позабочусь о тебе, Обито.» — Всегда позаботишься обо мне, да?! Учиха резко схватил тонкую девичью шею, почти до конца обвивая ее твердыми длинными пальцами, крепче их стискивая, медленно лишая Нохару кислорода. А другой рукой, сквозь разорванное нижнее белье, двумя пальцами проник внутрь, медленно растягивая горячее и узкое девственное лоно. — Я не прятал от тебя свои раны! Они всегда у тебя были как на ладони. И ты всегда об этом, как никто, знала, сука! — Обито ускорил движения пальцев внутри, ловя губами болезненные стоны с губ любимой. — Знала и продолжала мазать на сердце сладким терпким медом, а потом проходилась каждый раз раскаленным, как на горящем масле, ножом, продолжая трепаться о своем ебанном Какаши! Даже сегодня! Даже в момент, когда я, мать твою, был сломлен и нуждался только в твоей поддержке, тварь! — выкрикивал Учиха прямо в лицо Нохаре, что отчаянно уводила взгляд и голову в сторону в попытке защититься. — Где теперь твой сранный Какаши?! Трахает мою сестру?! — О-обито… — карие глаза, с засохшими на них слезами и соплями, следами крови, закатывались от накатившей стимуляции, боли и усталости. Кажется, Рин уже и не слышала всего того, что вылетало изо рта Обито в агонии обиды. — Да, Рин, — Учиха терпко выдохнул, не спуская с лица дикой улыбки. — Теперь я сделаю так, что ни о ком и ни о чем другом ты думать не сможешь, переключив все мысли на меня. Сделаю так… что на твоих устах ближайшие часы и всю остальную жизнь будет только мое чертово имя! Обито вновь подхватил юную девушку под таз, оторвав ее от входной двери, к которой она была прижата последние двадцать минут, и закинул ее голову к себе на плечо. Рин уже выдохлась. Она слишком много сопротивлялась впустую, когда самое худшее ждало ее только впереди. Нет, он не сможет. Не должен. Он не такой, нет. Донеся девушку, Учиха поставил ее на ноги перед рабочим отцовским столом, одним движением руки прижав ее лицом к холодной поверхности стола. Поставив колено между дрожащими и подкашивающимися ногами, парень раздвинул их шире, раскидывая по сторонам и удобнее самому пристраиваясь. Обито мечтал об этом. Мечтал о Рин. Мечтал быть всегда с ней. Но и он тоже никогда бы в жизни подумать не смел о том, что будет способен на такое. Тем более, поступить так с ней. Не сможет. — Пожалуйста… Не надо… Обито, пожалуйста… — через силу и боль шептала Нохара, уже прижатая щекой к холодному стеклу, что лежало поверх стола. Она снова зарыдала навзрыд. — Обито… Потому что. — Только мое имя… — хрипя голосом повторил Учиха, как женский слух словил звук расстегивающегося ремня и застежки на брюках. Через долю секунды тяжелый ремень с громким брязгом ударился об пол, падая к их ногам, больно задев женскую голень. — Будешь повторять только мое имя, когда от боли и оргазма отключится твой мозг!せいり
— Ты в самом деле сегодня какая-то невеселая, женушка. — хрипло и с едкой усмешкой произнес мужчина, бросив на молодую женщину краткий взгляд. А что, были поводы для радости? Они оба прекрасно знали, что нет. Подобные шутки-замечания со стороны мафиози в адрес пресной жены стали чем-то обыденным, чем-то больным и мозолистым для обоих. Обито молился каждый раз на то, чтобы его сука-жена выразила на бледном лице хоть какие-то чувства, пусть и самые негативные. Злил и выводил специально для этого, когда сама Рин делала это по отношению к мужу уже неосознанно, выводя каждый раз сильнее своим поведением. Они могли ссориться, хотя, чаще всего, Рин просто выслушивала все оскорбления, унижения и претензии со стороны мафиози молча. Он выводил на эмоции, а она терпела, после, наедине с самой собой выплакивая и вымаливая, чтобы этот кошмар поскорее закончился. А бывали случаи, что непробиваемая стена рушилась и у Учихи все же получилось вывести жену на конфликт. Нохара не любила его, только искренне ненавидела и он знал. Это было негласно, но известно обоим. А иногда у Нохары хватало смелости сказать об этом прямо или выкрикнуть на эмоциях во время очередной громкой ссоры, а реже всего — на эмоциях не совсем деликатно напомнить мужу о том, кого она любила всю жизнь на самом деле, от чего, в лучшем случае, получала удар тяжелой ладони по лицу, а в худшем… — Когда-нибудь я вытрахаю из тебя эту ебанную гордость. — мужчина повернулся к ней, ослабляя на мощных плечах трехточечные ремни для закрепления и ношения оружия, чтобы окончательно избавиться от надоедливых ремней и дать мышцам отдохнуть. Рин молчала. Молчала, сидя за туалетным столиком и внимательно, но все так же безэмоционально смотря на себя в зеркало, и терла руку об руку, растирая увлажняющий крем для молодой кожи. С «семейного» ужина прошло несколько часов. — Ты же врач, Рин. — продолжая освобождать себя от ремней, давая мышцам выдыхать, как бы с дружеским напоминанием произнес Обито, не отрывая изучающего взгляда от аккуратного миниатюрного женского тела со спины. — Так может скажешь мне, любимая, что с тобой не так? Или, быть может, мне сводить тебя к специалистам и уже они мне скажут, почему ты гребанных четыре года не можешь забеременеть? Раздался грохот, как тяжелый пистолет упал на прикроватную тумбочку, привлекая внимание женщины. — Все со мной так. — негромко произнесла Нохара, встречаясь с горящими черными глазами в отражении зеркала. — Скоро должно получиться. Поверь мне. Девушка развернулась на месте, но так и не поднялась с мягкого пуфика, впрямую смотря на мужа, который уже расчехлил и освободил себя от оружейных ремней и набедренной кобуры, уложив все свое оружие по местам, которое по утру вновь нацепит на себя в точном порядке. — Было бы оно так просто на деле — поверить тебе, любовь моя, — обойдя в несколько больших шагов широкую спальную кровать и распахивая черную рубашку, оголяя крепкую грудь и рельефный каменный торс. Обито приблизился к жене и опустился на колени, кладя тяжелую от всех мыслей голову ей на колени. — А не просто на словах. Несмотря на уродливые шрамы на правой стороне лица, которые даже очень шли и подходили его статусу, Учиха все еще выглядел достаточно хорошо, а его тело было все таким же внушительным и чертовски привлекательным. Рост и мощное телосложение Обито унаследовал конечно от отца, что при жизни считался одним из красивейших и привлекательных мужчин. Рин ненавидела его, но все равно было лучше каждый день спать с высоким, привлекательным и статным мужчиной, а не… Сейчас он был спокоен. В такие моменты Учиха мог быть даже нежен. В моменты, когда в голову не лезет ничего, что могло бы испортить настроение, когда жена не выводит из себя одним своим поведением и всем видом холодной глыбы льда. Что может быть прекраснее? Рин разрядила обстановку хотя бы тем, что дала мужу прозрачную надежду на то, что рано или поздно его давняя мечта и цель обрести нового наследника скоро осуществится. Но будет вдвойне хуже только ей самой, когда безбашенный Учиха узнает истинную причину того, почему не стал отцом и не увидел желанного наследника годами ранее. А может и не вдвойне. Обито обожал дочь, всем сердцем обожал. Цукиеми была для мафиози дороже всего на свете, но именитому роду Учиха нужны были наследники. Еще больше наследников. Племянники Обито взяли фамилию своего отца — Хатаке, но так или иначе все равно унаследовали кровь и величие Учиха. А кузены — сыновья дядюшки Фугаку, особо не торопились с отцовством. Да и что толку, если ни горячо любимый дядюшка, ни его сыновья не являются частью этой мафиозной династии, даже империей, что возвел Учиха Сумитадо? Обито хотел сына. Возможно, даже не одного. Учихе было мало того, что их с Рин связывала только Цукиеми. Мужчина повалил миниатюрное женское тело на прохладное одеяло, нависая над ним сверху и пробегаясь по полупрозрачному ночному платью изучающими и на сей раз довольными глазами. Обито нежно, но настойчиво целовал тонкую шею, проходясь горячими губами по заметным ключицам, возвращался и жадно выцеловывал все такие же чувствительные губы, бесцеремонно проникая языком и изучая все изнутри, принужденно играя с языком жены. Отрывался от женских губ и опускался к аккуратной небольшой груди, оголяя ее неторопливыми движениями, спуская тонкие лямки ночного платья с ее плеч. Трепетно выцеловывал каждый сантиметр от нежных губ до груди, ласкал губами и языком каждую выпирающую косточку. Занятие сексом с этим мужчиной для Нохары было мукой, но только не в такие моменты. Рин его ненавидела и презирала, но когда он был до безумия нежным с ней, то в душе появлялась неуловимая надежда на то, что он — это тот самый Обито, настоящий, искренний и такой же, как в детстве и юности, солнечный. Рин изо всех сил все эти годы пыталась зацепиться за эту надежду и не отпускать никогда, но она в самом деле была неуловима и с каждым годом становилась все дальше. Молодая женщина в этом убеждалась каждый раз, как тяжелая и жестокая действительность давила на нее все больше — с каждым ударом по лицу, с каждым выкриком или же разрушительным и тяжелым взглядом мафиози. И она понимала — прежний Обито не вернется никогда. Теперь вот настоящий Учиха Обито — жестокий, кровожадный, хладнокровный, и что Нохару пугало больше всего — непредсказуемый, способный пригреть и в тот же момент уничтожить. Способный одной рукой нежно и трепетно гладить по голове, а другой всухую придушить. Способный густо размазать по сердцу сладким терпким медом, а потом пройтись по нему раскаленным заточенным лезвием. Как когда-то неосознанно делала сама Рин по отношению к нему. «Это ты сделала меня таким, любимая». — сквозь зубы рыча, часто говорил ей Учиха. Но женщина терялась, она не могла думать много о плохом в тот момент, когда грубые мужские руки на удивление нежно и аккуратно могли ласкать ее тело под собой, когда чувственный мужской язык умело ласкал и обжигал каждый сантиметр ее кожи. Обито умел быть нежным, до сих пор, просто, она поняла — его не нужно злить. Горячие мужские руки хаотично гладили ее бедра, сжимали талию, теребили грудь и чувствительные соски. Те руки, на которых за последние годы было не мало боли и крови. Те руки, что девять лет назад грубо стискивали и сжимали молодое и девственное тело, опорочивая его и оставляя постыдные следы принадлежности. От неожиданно всплывших в голове болезненных воспоминаний тело неприятно свело и Нохара резко распахнула карие глаза, выпустив грудной громкий стон, в момент, как Учиха вновь заполнил ее собой, естественно, не предохраняясь. Ведь несмотря на то, что произошло в кабинете Учихи Сумитадо несколько лет назад, у Обито был шанс стать хорошим мужем, который Рин собственными руками у них обоих успешно отняла.せいり
— Ты какая-то бледная, Рин. — отметила девушка, сверкнув черными кошачьими глазами, внимательно смотря на приятельницу — уже давно не подругу, но и не сказать, что просто знакомую. — Случилось что? Учиха развернулась спиной от замешкавшейся девушки и прошла вперед, лениво махнув рукой к себе, пропуская Нохару в просторную квартиру. Походка, даже легкие движения руками молодой девушки не были обыкновенными, словно даже в них была видна ярко-выраженная роскошь и читалась принадлежность к благородной крови, что всегда смущало в бывшей подруге саму Рин. С годами это стало выглядеть только лучше, стоило признать. Но благодаря интересному положению походка молодой Учиха тоже изменилась, но не стала менее аристократичной. Ей очень шла беременность. Срок был всего в пять месяцев, аккуратный живот чуть округлился и Рин уловила новенькую привычку девушки — прикладывать руку поверх живота. — А… да нет, ничего не случилось… — смутилась Нохара, по давней привычке заправляя короткие пряди за ухо и следуя за девушкой. Учиха приглашающе кивнула на большое уютное кресло, на что в ответ Рин неловко улыбнулась и присела, подкашивая ноги и сводя их в коленях. — Спасибо, Сэйери. Двойняшка Обито, в отличии же от него самого, всегда была серьезная, местами стервозная, местами угрюмая, даже, бывало, довольно импульсивная. Но все это максимально компенсировала изысканная красота, острый язычок, хорошее чувство юмора и врожденный талант во всем, за что только она берется. Но не стоит забывать о сложности характера, что она унаследовала от отца. Сэйери с немым вопросом подняла холодный требовательный взгляд на девушку напротив, отчего та словно покрылась холодным потом и еле ощутимо задрожала. Нохара часто тянула с делом из-за своей скромности и нерешительности, что всегда раздражало строгую Учиха, которая привыкла говорить коротко и по делу, и получать информацию точно так же. Кстати говоря, это тоже было одной из причин, почему девушки разорвали свои дружеские узы, конечно, помимо того, что Рин была долгие годы влюблена в парня своей лучшей подруги. Нет, Сэйери не настолько глупа и наивна, чтобы из-за ревности и учиховского собственничества ссориться и обрывать связи с подругой. Ссориться из-за мальчика? Это так глупо. Если Рин не тянула ее вниз, то точно не давала двигаться дальше. Это раздражало. Учиху раздражала сама Рин, всем своим видом и поведением. Сэйери считала, что от этой глупышки одни проблемы и в самом деле иногда так и было. Еще родной брат с самого детства вечно треплется о ней, словно одержимый и словно нет вообще никаких других тем для разговора или объектов для внимания. «— Рин глупа и чересчур наивна. Она не знает, чего и кого хочет, — как-то обратилась Учиха с этими словами к Хатаке. — Еще пудрит мозги моему брату, а он как идиот ведется. Меня это, сука, выводит из себя, Какаши. — Рин действительно наивна, а Обито действительно идиот. — откинув надоедливую серебристую челку в бок, молодой человек поднял ленивый взгляд на возлюбленную. — Но почему бы тебе не относиться к этому проще, сладкая? — Этот идиот — мой брат, если ты помнишь, сладкий, — Учиха гневно нахмурила брови, крепко сжав руки в кулаки. — И я не хочу, чтобы она игралась с ним, а потом выбросила, как надоевшего плюшевого медведя!» Рин может и игралась, но не со зла и без четкого понимая того, что играется в самом деле, делая больно только самому́ влюбленному по уши Обито. Она по правде была глупа, наивна, невнимательно и часто любила витать в облаках, за что и поплатилась несколькими неделями раннее. — Я думаю, это девочка, — задумчиво произнесла Сэйери, уловив неотрывный взгляд карих глаз на своем кругленьком животе. — Какаши тоже так думает. Он всегда хотел дочку. — В самом деле? — как-то истерично, на удивление самой себе, усмехнулась Рин. — Да. — губы, покрытые яркой красной помадой, расплылись в насмешливой ядовитой и самодовольной улыбке, что Нохаре стало не по себе. Девушка поймала себя на неприятной мысли о том, что улыбки близнецов Учиха настолько идентичны, что это даже жутко, учитывая то, насколько они оба разные. Эта ухмылка… Так дико улыбался Обито, когда в клочья рвал одежду на любимой Рин, поддавшись похоти и инстинктам несколько недель назад. Шесть недель назад, если быть точнее. — Зачем ты пришла, Рин? — терпение Сэйери лопнуло, как она уже в лоб решила узнать, ради чего на самом деле пришла глупышка-подруга. — Хотела лично поздравить со скорым появлением ребенка, — Рин улыбнулась, подняв на подругу такой самоуверенный взгляд, который Учиха на своей памяти видела всего несколько раз с самого детства, что ее почти разозлило, но, кажется, только раззадорило, подливая масла в огонь. — Жаль, что Какаши я не застала. — Не испытывай моего терпения… — равнодушно, но наигранно мило, произнесла брюнетка, не спуская с лица всю ту же ядовитую ухмылку. — Учиха сидела в кресле напротив, закинув ногу на ногу, одной рукой нежно и трепетно поглаживая живот, а другой потирая палец об палец — так же одна из давних ее привычек. На безымянном пальце левой руки Рин заметила красивое обручальное кольцо с внушительным камешком. Значит, Какаши уже все-таки сделал ей предложение. — И не завидуй. Это плохо. Сэйери пыталась побольнее уколоть и у нее это получилось. Задеть Рин за живое никогда не было чем-то сложным и требующим усилий, особенно того, что касалось Хатаке и ее чувств к нему. Кто-кто, а близнецы Учиха имели дикую проницательность, выворачивая глупышку Рин наизнанку. — Я не завидую. — утвердительно ответила она, доставая из-за спины красивый подарочный пакет. — Я всегда знала, кто на самом деле нужен Какаши, если он счастлив, то беспокоится мне не о чем, правда? — Например о том, что на моем месте могла быть ты? — Я уже сказала, — тихий голос стал тверже, аккуратные пальцы крепко стиснули основание картонного пакета. — Для меня не было тайной или большим удивлением, к чему это может в итоге все привести. Я счастлива и искренне рада за вас… Рада за Какаши, — девушка подняла взгляд карих глаз на Учиху, что сидела напротив словно дикая львица. В ореховых глазах застыли невидимые обидные слезы и уверенность, которую провокаторша Учиха видела в ней пару минут назад. Рин выдохнула. — Даже если он всегда любил и любит, такую стерву, как ты. Сэйери громко засмеялась. Нет, точно насмехалась. — Вот это да! — сквозь сбившееся дыхание громко выговорила Учиха, сметая с кошачьих глаз воображаемые слезы от накатившего веселья. Нохара свела брови в переносице, даже не зная, как реагировать на это, что сказать или что сделать, внимательно смотря на суку напротив себя. — Я в шоке, Рин… Кто бы мог подумать, что ты вообще знаешь такие слова! — продолжила насмехаться беременная девушка. — Но… Мне это даже нравится. Не видя тебя, скромную девственницу, месяц назад на похоронах отца и крестного, то в самом деле посчитала бы, что ты наконец заматерела. — почти закончила она, поедая хищными глазами бывшую подругу. Рин становилось жутко от того, насколько ядовита обратная сторона близнецов Учиха и насколько эти двое друг на друга похожи в подобные моменты. Казалось, что иссини-черные глаза Сэйери, очень похожие на глаза брата или отца, тоже в момент загорелись красным цветом, от чего в голове Рин всплывали больные воспоминания. Это не могло не пугать и не обострять эту нагнетающую обстановку. Вот она — истинная душа Учиха. Вот о чем и говорил сам Обито когда-то в юности, тогда же Нохара посчитала его слова глупостью и какими-то детскими сказками. — А так… Дешевая, ничем не подкрепленная, — в один момент смех и веселье пропали с красивого лица, лишь оставляя прожигающий, дикий и до неприятных мурашек холодный взгляд кошачьих глаз. — И абсолютно ничего за собой не несущая самоуверенность. Хотела было Рин ей что-то сказать в ответ, открыв рот, как к горлу поступила неприятная рвота. Сэйери хоть и в самом деле была самой настоящей стервой, но в этот момент понимала бывшую подругу, как никогда — рвота в ее-то положении, конечно, знакома. Потому брюнетка сразу указала на ванную комнату, на последнюю дверь длинного коридора, куда Рин в ту же секунду, сбивая ноги, и побежала. Как молодая девушка сорвалась с места, подарочный картонный пакет упал с ее ног на пол, из которого выглядывала небольшая статуэтка или фигурка. Когда Нохара скрылась в коридоре, Сэйери, зацепив пакет пальцем за бумажную ручку, подняла его с мягкого ковра и достала заветный подарок. Это в самом деле была фигурка. Белая птица с широко разведенными по сторонам вольными крыльями, на фоне золотой металлической клетки, с открытой дверцей. — Что это значит? — Сэйери терпеть не могла чего-то не понимать, это ее злило, и сейчас был один из таких моментов. Так же в пакете была еще одна фигурка — серебристая небольшая лилия. Она была даже красивой, посчитала Учиха, и даже символичной. Небольшая лилия — такой смысл несло имя будущей матери, а серебро всегда ассоциировалось с будущим отцом — Какаши. Это вызвало приятную улыбку на лице девушки. — Если ты чем-то отравилась, то я могу вызвать скорую. — с легкой заботой произнесла брюнетка, опираясь на каркас входной двери в ванную комнату, из-за спины смотря на Нохару, что, вставая с колен, направлялась к раковине, дабы смыть остатки противной рвоты. — Хотя… я очень сомневаюсь, что это отравление. — Что ты имеешь ввиду? — открыв кран, встревоженно спросила Рин, раскрыв глаза и через зеркало смотря на бывшую подругу. — Ты беременна, Рин? — в лоб спросила Учиха, решив не ходить вокруг да около, не в ее это принципах. «— Нет, нет, нет… Этого не может быть. — в бреду шептала Нохара. — Нет. Только не это! Нет…» Когда все закончилось и Обито наконец пришел в себя — он был готов запустить пулю себе в висок. Учиха упал перед девушкой на колени, начав извиняться, убеждать в том, что это ошибка, он не хотел этого, он себя не контролировал… А Рин не слышала, даже не смотрела на него. Просто сжалась в углу, крепко обняв обеими руками себя за ноги. Молчала. После сорока минут жалких попыток извиниться или вытянуть из любимой хоть слово, Обито, наплевав на это, вернее, временно отложив этот разговор, подхватил все такое же легкое и испорченное тело сильными руками и отнес ее в ванну. Набрав горячую ванну, Учиха вымыл девушку, с болью и горечью смотря на фиолетовые синяки на нежной коже, на царапины, на дикие следы укусов и прочие следы своей животной несдержанности. Он возненавидел себя. Около двух недель Рин не говорила абсолютно ни с кем, закрывшись в своей комнате, пропуская учебу в медицинском, не отвечая на звонки друзей и знакомых, не говоря с родителями. С Обито они так и не поговорили, если быть точнее, то говорил в основном он, продолжая вымаливать прощения и уже даже не пытаясь оправдаться, приняв тот факт, что он в самом деле — дикий зверь. Обито эти недели звонил, ездил к ней домой — все в пустую. Рин просто молчала. Он виноват — он признает. Сломал жизнь юной девушке — признает. Он чудовище — он признает. Но ему нужно… хоть что-то услышать от самой Рин. Через шесть недель после произошедшего, Учиха был прижат к стене дулом пистолета, что беременная, на пятом месяце, сестра приставила к его лбу. Сэйери не выстрелила бы в любимого идиота-брата, это он знал отлично, но была готова нажать сию секунду на курок, поставив того перед фактом, что изнасилованная им девушка теперь носит под сердцем его собственного ребенка. Эти слова оказались для юного мафиози хуже пули в лоб. Но от ответственности юноша не ушел. Похоже, Нохара в самом деле глупая и наивная дура, но она была не в силах избавиться от этого ребенка, потому простила Обито за все то, что он натворил. Попыталась простить. И дала ему шанс, но прежде всего, она дала шанс самой себе. Возможно, не все было потеряно и у них обоих была возможность открыться и довериться друг другу. Учиха надеялся, что это искренне, что все это по-настоящему — Рин простила его не только на словах и действительно дала шанс ему. Им, как одному целому. Обито стал отличным отцом, мог остаться и отличным мужем, каким был в первые годы совместной жизни, воспитывая и взращивая прекрасную Цукиеми. Мог бы остаться хорошим мужем, правда мог, если бы любимая жена из-за своей глупости томно не вздыхала мыслям о своей истинной любви, с каждым днем только больше уничтожая все то хорошее, что оставалось в мафиози. Рин соврала Сэйери — она не смирилась с выбором Хатаке, но делала хуже только себе, отравляя собственную жизни, не в состоянии поступить иначе. Девушка болезненно смотрела и сложно относилась к маленькой серебристоволосой Катоне, что унаследовала светлые волосы от отца, от крови Учиха в ее внешности не было ничего, кроме дьявольских черных глаз, а вот характер и самые настоящие внутренние демоны… Обито видел отношение своей жены к его племяннице и конечно не стал об этом молчать. Рин не смирилась. Нохара продолжала любить Какаши, год за годом и только больше. Но встречаясь с ним по-прежнему так же редко, как и после выпуска со школы, несмотря на то, что они фактически уже являются друг другу родственниками. Любила и не скрывала этого факта от своего мужа и отца своего ребенка. Хатаке, как и прежде, абсолютно не интересовала ее жизнь. Он продолжил общаться и поддерживать связь с Обито, так или иначе, они все равно оставались хорошими друзьями и вели много общих далеко не чистых дел. Какаши нередко встречал красавицу Цукиеми и, даже вглядываясь в детское личико, он напрочь не мог разглядеть в ней черты давней подруги, видя в маленькой Учиха только маленького и вечно счастливого Обито. Разве что, она плакала меньше, чем ее отец в детстве. Об этом серебристоволосый тоже частенько упоминал в разговорах с другом, в ответ получая лишь несильные удары по плечу или встречные уколы, но уже не такие бурные и громкие реакции, как в детстве или же юношестве. С годами Обито сильно изменился и Какаши это видел отчетливо. Было ли это влияние его нового статуса и рода деятельности, что действительно кардинально меняет жизнь и, возможно, характер тоже, — или же, Обито так сильно изменили проблемы в семейной жизни? И то, и другое. Хотя, управление бизнесом, когда его руки были по локоть в крови, даже так не влияло, как блядское поведение жены, что вела себя, как последняя сука, что больше напоминала конечно глыбу льда — но не более чем подобие, чем самое настоящее раскаленное огниво, на подобии Сэйери. Обито мог стать хорошим мужем, но Рин не дала ему этого сделать своим несмирением с чужой судьбой.せいり
— Что это, блять, такое?! — сквозь накрепко сжатые зубы грубо процедил мужчина, испепеляя звериным диким взглядом миниатюрную женщину, что от страха забилась в угол большего дивана, прикрывая рукой горящую щеку. — Отвечай, гадина! — выкрикнул Учиха, подходя к жене широкими шагами ближе. — Я тебя спрашиваю, блять! Что это за хуйня?! — грубо бросив в закрытое ладонями женское лицо светло-зеленую коробочку, Обито потер тяжелыми ладонями лицо, в попытке хоть чуть-чуть успокоиться. — Если ты сейчас же не ответишь — я тебя пристрелю, ебанная ты сука. При очередной семейной ссоре, мафиози грубо схватил жену за руку, как у той из рук выпала приоткрытая сумочка, из которой при падении повылетали некоторые личные вещи, но зоркие черные глаза ухватились только за ярко-зеленую кислотного оттенка плоскую пачку. Долго думать не пришлось, что это на самом деле такое, как в тот же момент Нохара получила грубый удар в лицо, отлетев назад, благо, там оказался широкий диван. Рин знала, что ей очень может не поздоровиться, если Учиха все же узнает об истинной причине того, почему жена все никак не могла забеременеть вновь. Но очень надеялась, что этот самый момент настанет очень нескоро. Ведь даже у нее не было придумано каких-либо оправданий на этот счет. Учиха сразу понял, зачем и для чего эти таблетки. Не идиот. Противозачаточные. — Даже страх быть застреленной не выбивает из тебя ни слова, — до хруста тонких костей схватив женщину за руку, прорычал Обито. — Какая же ты мразь… — мужчина вновь замахнулся тяжелой ладонью на нее, но его рука застыла в воздухе, как он услышал… — Папочка, не надо! — раздался в кабинете мафиози громкий детский крик. — Папочка, это я виновата! Пожалуйста, не ругай маму! — девочка добежала до мужчины и крепко обвила руками широкое отцовское бедро в объятиях, прижимаясь к нему ближе. Обито отпустил жену и, сев на колени, опустился к дочери. Как мощная хватка ослабла, а потом и вовсе пропала, Рин упала обратно на диван, пытаясь изо всех сил не разрыдаться хотя бы в присутствии дочери. — В чем ты виновата, Цуки?.. — нежно и уже не так громко спросил Обито, гладя большим пальцем пухлые детские щеки, смотря в точно такие же черные, как у самого себя, глаза. — О чем ты вообще, принцесса? — Я… я искала тут листочки… для рисования… — на грани слез лепетала маленькая Учиха, пока папа заправлял ее смолистые волосы за ушки. — А мама меня искала! Пожалуйста, не ругай ее!.. Ругай меня! Обито рассмеялся. Так тепло и так солнечно, что самой Рин стало не по себе. Обито смеялся так всегда, в детстве и юношестве, но точно не последние годы, благодаря все той же Рин. Мафиози был таким только с дочерью. — Малышка, я очень горжусь тобой, — мужчина расплылся в теплой белоснежной улыбке, не спуская с девочки доброго и внимательного взгляда. — Ты такая добрая и честная, а главное — смелая. Это правильно. — Цукиеми шмыгнула носом. — Мне тебя ругать не за что. А вот твою маму… — Обито медленно перевел испепеляющий взгляд черных озверевших глаз вновь на жену, от чего та только сильнее вжалась в диван и покрылась страшными мурашками. — Маму я ругаю не из-за этого. — А из-за чего? — наивно спросила девочка, внимательно смотря на отца. — Мама плохо себя вела. — невинно ответил мужчина, снова светло смотря на малышку. — Очень плохо и сделала папочке очень больно, принцесса. — Это же не хорошо! — тут же воскликнула Цуки, уже посмотрев на Рин, так серьезно и по-взрослому сведя темные бровки, словно на нее смотрел маленький Обито. — Да, Цуки… — начала Нохара, как одна слеза, не сдержавшись на пышных ресницах, скатилась по щеке от боли, и физической, и душевной. — Да, Цуки. Ты права. — повторила она и услышала глухую и крайне неприятную усмешку старшего Учиха. — Беги, принцесса, — Учиха улыбнулся девочке, вновь тепло поглаживая большими пальцами ее пухлые детские щечки. — Мама скоро придет, как только я ее отругаю как следует. Цукиеми замешкалась. Для нее всегда было затруднительным — на чью сторону вставать, потому, чаще всего, придерживалась нейтралитета, либо принимала позицию того, что якобы было правильным. Потому что ей, как и всем, с самых малых лет прививали правило того, что плохо — неправильно. И если папа говорит, что мама вела себя плохо и сделала папе больно — это неправильно и она в это поверит. Да и к отцу ее всегда тянуло больше. — Хорошо, папочка. — тихо ответила младшая Учиха, смотря глазками-бусинками на Обито, проведя маленькой ручкой по правой половине его лица, ощущая под пальчиками складчатые грубые шрамы. Мафиози шмыгнул, словно на лице ощущались не детские ручки, а щекотливое перышко. — Только сильно не ругай маму! — Ваше слово для меня — закон, Госпожа Цукиеми. — важно ответил Учиха, будто говорил не с восьмилетним ребенком, а со взрослым состоявшимся человеком. Малышке нравилось, когда папа так делал — она ощущала себя такой серьезной и взрослой. Когда девочка спешно выбежала из отцовского кабинета к няне, что ожидала ее в коридоре, Обито медленно поднялся на крепкие ноги, вытягиваясь во все свои сто восемьдесят два. Когда черные глаза встретились с дрожащими карими. — Знаешь… дед Мадара как-то сказал, — хриплым низким голосом не торопливо начал мужчина, крепко сжимая пальцы в кулаке. — Что манипулируя тьмой в сердцах людей, можно с легкостью их подчинить. — он смотрел на Рин, долго и неотрывно, широкими шагами сокращая расстояние между ними. — Тьма в твоем сердце — страх. И я, только я… — Обито опустился к жене так, чтобы их лица были на одном уровне. — Питаю этот страх с каждым днем все больше. — сильные длинные пальцы грубо обхватили тонкую женскую шею, сильнее сжимая под собой светлую нежную кожу. — Пожалуйста… — чувствуя, как внутри спешно заканчивается кислород, прохрипела Нохара, закатывая глаза. — Прошу… пожалуйста, отпусти… Обито… Учиха не скалился, не улыбался и не ухмылялся, лишь с абсолютно равнодушным выражением лица дико сжимал пальцы на тонкой шее. Надавив посильнее и чуть подольше, Обито знал — задушит. А сейчас ему это не было нужно. Он любил ее, так или иначе, все эти годы любил, как и прежде. Но уже научился ненавидеть, так же сильно и по-настоящему, как и любить. Обито любил всем своим сердцем, но начало приходить осознание того, что это уже не любовь, а одержимость. Ненормальная и нездоровая одержимость человеком, которая душила его с каждым годом, днем и с каждой секундой все больше, сплетаясь крепким узлом на шее. Учиха отпустил бы Рин. Правда, отпустил бы, потому что давно научился мириться с жестокой действительностью. Срывать гнев и трахать он мог кого угодно, не было уж так обязательно для этого носить имя Нохара Рин и всей душой его ненавидеть — разницы нет. Но, отпустить Рин, значило — отпустить Цукиеми, а этого мафиози никак не мог допустить, потому что для него не было ничего дороже в этом прогнившем насквозь мире, кроме обожаемой дочери. Отпустить Рин, но оставить Цукиеми, значило — лишить дочь матери, и лишить саму Рин последнего смысла жизни. Хотя, на жену ему уже давно было глубоко плевать. Но лишать ребенка матери Обито не решался, когда сам, при всем своем желании, не мог проводить рядом со своей принцессой много времени. Ужасная дилемма. Но когда-нибудь женушка доведет Учиху своим ебанным поведением. Да доведет так, что он не посмотрит на то, что когда-то был готов мир к ее ногам положить, что когда-то всей душой любил, не посмотрит на то, что все еще любит, не посмотрит, блять, на то, что она мать его ребенка. Доведет, что Учиха, и глазом не моргнув, свернет шею, голыми руками задушит или запустит ей пулю в лоб. И они оба это знали. — Не испытывай моего терпения, сука. — утробно прорычал сквозь зубы мужчина, впечатав лицо жены щекой в деревянный стол. — И эти ебанные противозачаточные… — продолжил он, в тот же момент стягивая с женских бедер уже разорванные по шву черные капроны и вместе с ними нижнее белье. — Последний раз, когда подобная хуйня сходит тебе в рук! Тебе ясно?! Рин молчала. Она ничего и не могла ответить, даже при страстном желании, когда крепкая широкая ладонь прижимала ее к твердой поверхности, до боли сжимая чувствительное лицо. В ответ молодая женщина лишь болезненно промычала, готовясь к наказанию. Избавившись от надоедливого ремня, Учиха расстегнул ширинку на своих брюках, даже не удосужившись спустить их хотя бы до колен или же хотя бы ослабить давление рубашки на разгоряченные мышцы и расстегнуть пуговицы на шее. Ничего из этого ему сейчас не было нужно, ровно с тем, чтобы жалеть и готовить к проникновению женское содрогающееся тело под собой. Раздался мучительный глухой выкрик из женских уст, как пульсирующий разгоряченный член вновь наполнил миниатюрное тело собой почти до самого основания, потому что полностью никогда войти не мог. Ну, если бы постарался, то наверно точно смог бы всадить до самого разрыва мышц, но портить здоровье жене хотелось не особо сильно, он ведь надеялся, что любимая подарит ему еще парочку спиногрызов. Отвратительное это чувство… Когда обещали и давали надежду, в тот же момент эту же самую надежду вытягивая прямо из рук. Рин так делала всегда, как пятнадцать, двенадцать, девять дет назад, так и все последние годы. Уже слишком поздно о чем-то сожалеть. Реальность безжалостна в своем движении вперед. Мужчина вдалбливался в женское тело сильно, быстро и по-варварски грубо, так, что ноющая боль отдавалась по всему телу, выбивая из груди глухие страдальческие стоны и вздохи, что один за другим срывались с губ Нохары, с каждым жадным наказывающим толчком возвращая мысленно к тому самому злополучному дню девять лет назад. Почти такой же, но другой кабинет главы японской мафии, но точно такие же условия и даже положение — насильно прижатая к твердой поверхности стола, когда вновь ее грубо берут сзади. Рин была готова вновь жалостно разрыдаться, но у нее резко появилось ощущение, будто слезы закончились, либо до последней забились в угол где-то внутри, но даже плакать сил уже не было.せいり
— Мамочка, куда мы собираемся? — встревоженно спросила Цукиеми, когда Рин сильно схватила девочку за запястье и тянула ее за собой, спешно куда-то направляясь вдоль длинного, казалось, нескончаемого коридора. В другой руке держа небольшую сумку, в которую в спешке молодая женщина набросала некоторые нужные вещи, свои и дочери, два десятка шуршащих пачек денег, что она позаимствовала из сейфа в кабинете Обито, а также несколько дорогих украшений, что тот же Обито дарил ей за все время брака, ну и, так на всякий, тот самый пистолет из первой полки в столе мужа. — Узнаешь, Цукиеми… А сейчас, я тебя молю, — Рин не смотрела на дочь, спешно и уверенно шагая вперед. — Пожалуйста, ничего не бойся и не задавай вопросов. Я тебя очень люблю. — Я тебя тоже люблю, мамочка… — ответила девочка и, решив все же послушаться, не задавала больше никаких вопросов, полностью доверившись матери. Заведя машину ключом, что она так же зацепила из кабинета мужа, Нохара быстро выехала с территории огромного поместья, которое Учиха приобрел несколько лет назад. Оставляя позади несчастный дом, в стенах которого молодая женщина пережила и натерпелась того, чего бы никогда и никому не пожелала, она всей душой молилась, чтобы без каких-либо проблем и происшествий доехать до аэропорта, через который, она надеялась, увести себя и свою дочь куда-нибудь подальше от этого ада, даже неважно куда. По счастливой случайности, Нохара услышала за тяжелыми дверьми разговор мужа с Сэйери и Намиказе Кин о том, что последняя сделка, которая могла стать очень удачной, с треском провалилась. Теперь у молодого мафиози появится больше работы, чтобы разгрести все это дерьмо и уладить все проблемы с капитаном полиции — любимым и душевным дядюшкой Фугаку. Который, лишь спустя девять лет после смерти старшего брата, решил прижать племянников и наконец прикрыть все дела, что Учиха Сумитадо начал еще очень и очень много лет назад. Если Фугаку думает, что так легко справится с близнецами Учиха. Если думает, что все пройдет гладко с закрытием этой лавочки после смерти старшего брата, которого капитан полиции откровенно боялся и остерегался, потому и не лез на рожон. То Учиха очень сильно ошибается, даже не представляя, какие люди стоят рядом и за близнецами и какие сами близнецы на самом деле — собственными руками уберут, если рискнешь встать на их пути. У мужа некоторые проблемы на работе, значит — ему будет не до дома и не до семьи, а значит — идеальная возможность попытаться спасти себя и своего ребенка от этого кошмара. Проезжая по знакомым городским улицам, по порядку сворачивая на перекрестках, Рин невольно задумывается, как ее собственная жизнь, которая, в принципе, по юности шла очень даже хорошо, пришла к такому. Это абсолютно ненормально — бояться собственного мужа, бояться каждого его непредсказуемого шага и движения, и из-за этого бояться за свою жизнь. Потому что каждый раз, когда молодая женщина находится в компании мужа, появляется неконтролируемое, тягучее и душащие чувство страха. Самый настоящий первобытный панический испуг берет верх, когда Рин думает о том, а что если прямо сейчас ничего не выйдет, если их с малышкой сейчас или потом найдут, поймают и вернут в грязные лапы мафиози? Нет, этого не должно случиться. Все слишком идеально выходит, чтобы вскоре обернуться против. Все получится, Рин уверенна. Даже если случится худшее, в случае того, если именно Обито их найдет, женщина могла не волноваться за ребенка, потому что одно она знала точно — дочь мужчина никогда не даст в обиду никому и выпотрошит голыми руками любого, кто только подумает о том, чтобы тронуть Цукиеми. Нет никакого смысла оставаться в этой стране. В Японии абсолютно все схвачено Обито и его людьми, даже полиция, под носом капитана. Если не сам Учиха найдет сбежавшую из клетки птицу, что решила почувствовать себя свободной и вольной, так это сделают другие вражеские группировки и будут использовать для шантажа. К несчастью, что Сумитадо, что его дети, нажили себе очень много врагов и вольная, но очень глупая Нохара могла оказаться в опасности. Она в самом деле могла бы попытаться жить скрытно и тихо, но это было бы невероятно сложно с восьмилетней дочерью. Единственное хорошее, что осталось в жизни и составляло важность — принцесса Цукиеми, совершенная копия человека, который испортил жизнь ее матери. Черные глаза, черные смолистые волосы — настоящая маленькая копия Учихи Обито. Даже улыбка — его улыбка. Когда малышка Цукиеми улыбалась или смеялась, то Рин сразу же возвращалась воспоминаниями в детство и юность, с режущей болью вспоминая того Обито — настоящего и яркого. Но сейчас, Нохара думала, что, возможно, она сама виновата во всем том, что произошло за последние годы. Но ее сердце пусто, разве что, в нем все еще живет частичка того, что она когда-то чувствовала и чувствует, возможно, до сих пор по отношению к Хатаке, и, конечно, сердце ее бьется только ради Цуки. «— Ты можешь и сама заполнить пустоту в своем сердце. Без чей-либо помощи.» — крепко до боли сжимая кожаный руль, со слезами на карих глазах, что одна за другой стекала по щекам, Рин вспомнила слова Обито, которые он ей сказал когда им был примерно по пятнадцать. Из горьких воспоминаний Нохару будто силой выдергивает скрежет резкого торможения, и она видит, как ее машину с двух сторон сжимают два больших тонированных гелендвагена. Машины, на которых разъезжала личная и прочая охрана мафиози, женщина узнала сразу. Городская улица была почти пустая и безлюдная. Так что, свидетелей тут бы не нашлось, а если бы и увидел кто, то это точно не послужило бы проблемой для людей мафиози, которые называли себя «людьми кровавых облаков». — Нет, нет, нет! Только не это! — Рин даже не успела сориентироваться и хотя бы догадаться заблокировать машинные двери, как их распахивают сильные руки Какузу, одного из телохранителей. Сасори, распахнув заднюю дверь, аккуратно и даже с некой заботой и трепетом вытаскивает Цукиеми из детского кресла, обнимая ее за черную макушку и говоря, что папочка ее очень сильно ждет. Услышав о папе и тем более о том, что он ее очень ждет, принцесса моментально расплывается в счастливой детской улыбке, крепко и радостно обнимая красноволосого за шею. Рин могла только поразиться тому, как эти отъявленные маньяки и убийцы могли быть так осторожны и трепетны с ее малышкой. Потому что Нохара знала, что Обито лично вместе еще с несколькими людьми отбирал людей в телохранители, буквально доверяя им свои жизни и жизни близких людей, потому не набирал кого попало. Ему необходимы люди способные и защищать, и убивать, если это будет нужно. Люди кровавых облаков, как раз, были именно такими. — Госпожа, — вежливо и крайне сдержанно обратился Какузу, стоя возле открой двери. — Выходите из машины. Женщина настойчиво качает головой, только сильнее дрожа и судорожно вжимаясь в сидение. Она боялась, до дрожи в поджилках — боялась. Боялась не Какузу, не Сасори и никого из телохранителей, что сейчас ждали только ее по приказу босса, она боялась только одного человека в этой жизни — Учиху Обито, с которым теперь точно ничего хорошего ее не ждет. Учиха был прав — он контролирует ее, манипулируя одним только пожирающим страхом в ее сердце, что в данный момент было готово разорваться от этого страха, вперемешку с горькой болью и обидой. Все вель было почти у нее в руках… — Какузу, я молю тебя! Отпусти! — в нарастающей истерике кричит она… — Умоляю, дайте нам уехать!.. Какузу… Он же убьет меня… Мужчина еле сдерживается от того, чтобы не отвести тяжелый взгляд зеленых глаз в сторону, не в силах смотря на рыдающую и умоляющую его женщину. Несмотря на то, что, казалось, этот монстр был готов на все ради денег, ему было сложно, потому что он знает… Они все до единого знают, что босс с ней делает за закрытыми дверьми. Но молчат. Никто ей никогда не поможет и никогда не помогал — в полиции каждый прекрасно знает, кем являются близнецы Учиха с парочкой своих компаньонов в лице Хатаке Какаши, Намиказе Кин и именитого семейства Хьюга. У всех этих людей есть связи и влияние везде. Против всех них, Нохара — никто. — Госпожа Учиха, — так по приказу босса и против ее собственной воли, называли Нохару все: и подопечные, и коллеги, даже служанки в их доме, абсолютно все, кто только знал Господина Учиха и прислуживал ему. — Не вынуждайте меня Вас силой доставить к боссу. — Лучше пристрели меня, Какузу! Умоляю… — Нохара даже вырываться из хватки мужчины не стала, понимая, что это это все равно не имеет никакого смысла. Чтобы малышка Цукиеми не стала случайным свидетелем жалостливых криков и безуспешных попыток молить о чем-то Какузу, который все равно сделает так, как поручил босс. Рин сейчас отдала бы все абсолютно только для того, чтобы прямо здесь и сейчас, сидя в тонированном внедорожнике, зажатой между Хиданом и Дейдарой, вскрыть себе вены или вспороть чем-нибудь живот, нет, конечно, в идеале было бы прокусить какую-нибудь капсулу с ядом, как тайные агенты из фильмов. Все что угодно, лишь бы никогда не встретиться с безжалостными черными глазами. Час спустя Нохара безэмоционально стояла в кабинете Учиха, уже, вроде как, смирившись со своей участью. Или всего лишь делая вид и убеждая саму себя, что смирилась. Мужчина сидел в кресле спиной к жене, сжимая длинными пальцами края бокала, на дне которого не спеша переливался полюбившийся с юности бурбон. Сидел долго, только оттягивая момент, пока молодая женщина стояла на дрожащих и от животного страха подкашивающихся ногах. Учиха чувствовал этот страх, наслаждаясь им, как хищный зверь. Ему нравится это ощущение ровно с того момента, как девять лет назад его мозг отключился, давая волю инстинктам. Тогда он чувствовал страх юной и наивной девушки — маленького хрупкого зверька, зажатого в угол голодным хищником, что выдыхал горячий паром прямо в лицо своей жертве. Обито помнит этот самый момент именно так. По-животному. И все последующие годы до сегодняшнего дня и данного момента Учиха питался этим страхом со стороны своей жены, только больше разжигая его в хрупком сердце. — Каким ты видишь будущее нашей дочери? — осевшим голосом негромко и не спеша начал мужчина, сидя все еще спиной к Рин. Он был так спокоен, вернее… его голос был так спокоен, будто пару часов назад его жена не вздумала сбежать, за одно и выкрасть его драгоценную дочь. Был спокоен и это пугало в разы больше. — О чем ты вообще?.. — словно в бреду думая о чем-то своем и не услышав слов мужа, спросила она. — Не выводи меня, мразь. — грубо прохрипел Учиха, сжав в руках стеклянный бокал. — Я задал вопрос, — повторил он, не поменяв интонации. — Каким ты видишь будущее моей дочери?! — Счастливым… — подрагивающим голосом прошептала Нохара, чувствуя, как к глазам поступают слезы. Получив ответ, на вид спокойный Учиха залпом осушил все содержимое бокала и гневно свел темные брови в переносице, резко поднявшись с кресла. Как неожиданно темный внушительный силуэт поднялся с места, но не спешил направляться к женщине, ее тело будто отдало хорошим разрядом тока. Именно тот момент — она просто не знала, что сейчас от него ожидать. — Счастливым… — вытянув так, будто пробуя на вкус, повторил мафиози ответ жены с горькой усмешкой на лице, в тот же момент внимательно рассматривая большой черный пистолет в своих руках. Тот пистолет, который несколько часов назад бросила к себе в сумку Рин, чтобы был рядом в случае чего… — Ты был так добр… и всегда заботился о людях… — сквозь спешное и сбившееся дыхание, начала Рин. — И стоило тебе попасть во тьму… твоя безграничная доброта превратилась в безграничную злобу. Почему, Обито… Почему ты стал таким?.. Учиха внезапно резко повернул голову в сторону заплаканной жены, широко и агрессивно расширив глаза и сузив зрачки, гневно нахмурив брови. Разозлился. Хоть и без того был на грани по ясным причинам. — Почему?! — несдержанно выкрикнул он. — Ты действительно настолько слепая или тупая, раз не понимаешь и спрашиваешь почему я стал таким?! Мужчина обошел свой стол, хотя уже давно бы сорвался к места, стремительно сокращая расстояние между собой и Нохарой, чтобы лишь бы сделать ей физически больно, а своим психологическим давлением сделать пиздецки больно и морально. Но он держался, сам не зная ради чего. — Какая же ты идиотка! — выкрикнул он, после чего внезапно громко рассмеялся, срывая глотку. — Какая же ты… идиотка… В самом деле. А я-то правда все эти годы думал, что ты эгоистично притворяешься.— Рин ничего не ответила, сверля глазами пол и только глухо всхлипывая. — Моя глупая… глупая Рин… — от души насмеявшись продолжил Обито, оперившись задницей об край своего стола позади. — Это ты сделала меня таким… своим эгоизмом и, как оказалось, своей тупостью. — подытожив, мужчина свободно развел руками по сторонам. — Своим блядским поведением ты превратила всю мою безграничную к тебе любовь в самую настоящую безграничную ненависть. — Разве это была любовь?! — истерично выкрикнула Нохара, подняв на мужа мучительный взгляд и едва покачавшись на месте. — Да, блять, это была любовь! — не истерично, но тоже громко ответил мужчина, сохраняя смиренную позу. — Любовь, которую ты сама, лично, взяла и превратила в тот ад, в котором ты, сука, живешь. Только ты одна уничтожила все то светлое, что у меня было по отношению к тебе и ко всему этому гребанному миру! Уничтожила, выпотрошив мою блядскую душу на части. Учиха умолк, переводя тяжелое дыхание, после некоторой паузы спокойно продолжил: — Порой кажется, что… внутри меня ничего нет — там пустота, я даже, сука, боль не чувствую. — Обито, я… Хотела было Нохара что-то сказать, как ей это не дал сделать очень разочарованный муж, что в считанные секунды стремительно сократил между ними всякое расстояние и прервал реплику жены ударом по лицу. Ноги молодой женщины и без того до данной секунды еле ее держали, так в тот же момент и вовсе не удержали ее, и она свалилась обессиленная на колени перед мафиози. — Мало того, что ты, тупая идиотка, решила сбежать, — грубо перебил ее мужчина, вскинув голову и смотря на упавшую жену сверху вниз, со всех ста восьмидесяти двух своего роста. — Так еще и хватило смелости выкрасть мою, сука, дочь. Раздражение и гнев, что все предыдущее время по неясным причинам он пытался сдерживать, начали заметно нарастать в его голосе. Сделав пару широких шагов, Учиха вновь отдалился от жены. На самом деле, он был готов закрыть глаза на все для нее одной, разве что, только поднять руку или «наказать» за нарушение правил или же непослушание, не дальше этого. Но сегодня Рин перешла все границы, покусившись на самое дорогое и на самое запретное — решила отобрать у него ребенка. Этого он просто так не оставит и не простит даже горячо любимой Рин. Женщина не может подняться. Слишком бьются в судороге ее ноги и все тело, слишком горит щека, отдаваясь болью, вибрацией и шумом в мозгу и висках, а перед глазами лежит слепая пелена. Она должна из последних сил встать на ноги, что-то сделать и что-то сказать, но она не может. Нохара слишком слаба и сейчас она это понимает, как никогда раньше. Она ничего не может сделать против этого человека, особенно в тот момент, когда сквозь режущий писк в ушах на слуху все же ловит характерный щелчок заряженного оружия. Теперь она думает ни о чем другом, кроме своих попыток вспомнить о том, какие последние слова она сказала Цукиеми прежде чем их догнали люди красного облака. Что же она сказала малышке? «— Все будет хорошо, солнце, — Рин сквозь едкие слезы, через силу улыбнулась девочке, на что та улыбнулась ей в ответ. — Чтобы не случилось — знай, мама всегда будет любить тебя. — Цукиеми улыбнулась еще шире, сказав маме в ответ, что она ее тоже очень сильно любит». Сейчас молодой женщине не хотелось ничего на свете, кроме как оказаться возле дочери, крепко-крепко обнять ее, вновь повторить слова о любви, выбрать вместе с ней какое-нибудь красивое платье, чтобы впечатлить папу, заплести малышке красивую прическу или же прочитать очередную сказку о том, как принц влюбляется в прекрасную принцессу и они живут долго и счастливо. — Как же ты меня заебала, Рин! — в голос выкрикнул Обито, вновь в агонии развернувшись к жене. После этого Нохара не слышала ничего абсолютно, кроме нажатия щелкнувшего курка и выстрела, что полностью охватил слух, полностью заполняя своим шумом и вибрацией. Не почувствовала ничего кроме льющихся с глаз горячих слез и… острой боли в самой груди. Лучше бы ничего этого не было и Рин осталась дома — с дочерью, не рискнув испытывать на прочность судьбу. Это стало последней каплей. Аккуратное маленькое женское тело с глухим стуком свалилось на пол, приоткрыв рот, из которого начали вытекать густые ручейки темно-алой крови. Падая головой на пол, она уже даже не чувствовала градом катящиеся из глаз по щекам слезы, не слышала собственного плача. В глазах темнело, но сознание, на последних секундах жизни еще каким-то чудом, оставалось при ней. И это ужаснее всего. — Оби-то… — единственное, что из себя смогла выдавить молодая женщина, переведя почти безжизненный пустой взгляд ореховых глаз на мужа, встречаясь с его пустыми и глубокими черными. В черных учиховских глазах больше нет злости или же радости, нет боли, нет разочарования, нет любви или ненависти, нет даже ебанного сожаления. Нет ничего, кроме убивающей изнутри пустоты. «— Внутри меня ничего нет — там пустота, я даже, сука, боль не чувствую.» — как и оказалось. Даже на последних секундах по-прежнему девичье сердце билось для своей первой и единственной любви, которой не был и никогда бы не стал Обито. А еще это сердце билось, вспоминая о прекрасной малышке Цукиеми, что связала их, хотя бы, словно как во сне. Счастливая семейная жизнь — это всегда было чем-то далеким и непостижимым для них двоих, что-то из области фантастики или же мечты, сладкого сна, сценарий которого Учиха вырисовывал всю жизнь у себя в голове, в своем мире грез, в котором они с Рин навсегда могли остаться вдвоем в счастье и любви. Мужчина медленно подошел к телу, как и всегда любимой женщины, упав перед ним на колени. Учиха опустил тяжелую голову, вглядываясь в застывший стеклянный взгляд карих глаз, что так внимательно на него смотрели. Протянув к маленькому лицу дрожащую крепкую руку, он нежно провел ладонью по скуле жены, очерчивая аккуратные ровные линии. Стеклянный и уже безжизненный взгляд был жуток, особенно в упор смотря на мужчину, потому тот трепетно и не спеша опустил женские веки. Это тоже… своего рода освобождение. — Спи, Рин, — спокойно и даже не дрогнув голосом, прошептал Обито, обнимая тело жены за плечи и укладывая его к себе на колени. — А я буду оберегать твой сон. — зарывшись длинными пальцами в короткостриженые каштановые волосы, бережно поглаживая легкую голову. — Я люблю тебя.