Молчат дома

Невольно вдавив педаль акселератора в пол, он поскорей хотел убраться с этого проклятого места. От такой непривычной резкости, мотор бмв покорно зарычал, стал разрезать своими булькающими звуками трезвонящую ночную тишину улиц. Жила вёл рвано, то быстро, то медленно, неуверенно заворачивая за угол, рассеянно смотря по сторонам. Он обеспокоенно метался по улицам, пытаясь вспомнить, где же находится этот чёртов магазинчик. Годы отсутствия в этом городе дают о себе знать. Он еле как вспомнил где находится милицейский участок, а тут, надо вспомнить один неприметный ларек. Неприметный, но такой важный для него. Едкий запах свежей крови еще бил в нос, разбитые костяшки с противным жаром пульсировали, ярость острой желчью бурлила в нём, он изнемогал от этого неприятного чувства. Не самые лучшие воспоминания, которые невольно всплыли из-за того разговора с Игорем. Он уже был на пике, готовый выйти из автомобиля и яростно разхуярить все, что попадётся под его горячую руку. Хотя он уже выпустил злость на Игоря, разукрасив его по-царски, не только кулаками, так ещё и прикладом пистолета. Только стоило приехать в этот город, где большинству попросту на тебя похуй. И только пара человек ждали Жилу. Ждали как родного, несмотря на то, что их не связывали узы крови. То было чувство куда крепче, словно они были настоящей семьёй. —Сраный, блять, мент. Небось настроил против меня весь город. — Процедил он нервно, но четко, вкладывая весь свой гнев. Нервный взгляд Жилы переключился на часы, электронные оранжевые огоньки показывали четыре утра. Столь позднее время, когда улицы опустошены, а ты, как придурок, метаешься по этим холодным дворам, словно пёс, поджав хвост, ищешь своего хозяина. А ты точно знаешь, он где-то тут, рядом, и это до боли рвёт тебя изнутри. Где же, где? Точно, в мгновение проноситься одно приятное и животрепещущее воспоминание, да так, что в груди все сжалось, безвольное ощущение светлого прошлого настигло в итоге. Уже более уверенно крутанув руль в нужную сторону, он, как можно быстрей, не жалея мотора гнал, гнал в сторону того магазинчика. Невольно во время пути у него проскакивали скверные, сбивающие мысли. Он не хотел об этом думать, но разум сам ему подкидывал страхи, словно в голове плясали черти, которые хотят лишить его счастья. И своим мерзким, сладострастным голоском невзначай нашёптывали ему. "Это ты во всём виноват, надо было раньше думать. Беги, дурак." Но Жила лишь недовольно встряхнул головой, словно пытаясь выбросить этих приставучих бесов, пытаясь призвать свой внутренний голос разума: "Что было сделано, то сделано, черт возьми." Отчасти это помогло приглушить этих мелких засранцев, но в глубине души едко заело "Беги, дурак". "Не убегу" - вновь невольно он попытался отпугнуть от себя страх. Страх себя и того, что он натворил за все эти медленно тянущиеся годы. Недовольно, мельком рассматривая постепенно узнаваемые улочки, наконец-то он где-то рядом. Всё тут уже настолько знакомо, что уже мышечная память срабатывает сама собой, все эти паттерны проездов, которые отложились в голове, такие родные. Отдаваясь своим рефлексам, словно бмв ведет не он, а кто-то другой, его буйный разум пытается собраться воедино. Надо подобрать нужные слова, что сказать, как сказать. Для Жилы это была та ещё задачка, он не хотел показаться последним хамом. Постепенно из-за домов начал проявляться тот самый магазин. Тот, родной, что прямо хочется бросить бмв на дороге и рвануть туда. Но пресловутый страх заставляет цепенеть конечности, даже руль становится не таким податливым, словно его кто-то держит. Но в тихом и уверенном темпе он проехал возле магазина, встав в его слепой зоне, где не было окон, где сложно его опознать, где можно было спокойно выйти из автомобиля. Но он всё не выходит, а наоборот все крепче сжимает кожаный руль, неверно смотря на свои руки, на запёкшуюся кровь, разбитые костяшки, которые уже не так сильно болели. А черти все хотят вернуться и вновь сладостно шептать те ужасные вещи, от которых он сам не в восторге. Злость вновь накатила на него, та злость, которая с новой силой начала бурлить в нём из-за этих проклятых мыслей. Резкий взмах и удар о верхнюю панель, жалобный щелчок пластика. И только этот звук привёл его в чувство, он резко убрал руку, словно ошпаренный. Настороженно наклонившись к панели и своим нервным, уставшим взглядом пытался высмотреть ущерб, который он причинил машине. — Блять... Я не хотел. — Произнес с неким укором к себе. Аккуратно проведя ладонью по месту удара, он не обнаружил там повреждений. По крайней мере ему показалась, что всё цело. Он тяжело вздохнул и сжал кулаки. Время настало. Заглушив мотор, Жила аккуратно вышел из салона автомобиля, бесшумно закрыв за собой дверь. По привычке ссутулившись как собака, он отошёл от бмв лишь на пару неуверенных шажков вперед. Вдруг развернулся и посмотрел на капот. Его взгляд нервно бродил по округе, словно он оттягивал момент. То смотрел на этот злосчастный магазин, то на пустую улочку, а в конце на свой автомобиль: чуть угловатый кузов, который с каждым поколением становится все круглее и вытянутей; необычная для советского человека раскраска – скорей не сам цвет, а присущий ей некий интересный оттенок, который еле уловим взглядом; фирменные странные ноздри, свойственные лишь бмв; круглая, привычная эмблема, которая игриво отблёскивала от света фонарей. Привычное для Жилы зрелище, что ещё в ней рассматривать? Автомобиль как автомобиль. Одинаковые с завода, не имеющие преимуществ перед друг другом. Но в своём непростом пути на дороге, они приобретают особенности, отличительные черты, некий характер. Начиная от мелких кузовных изменений, неприметных царапин или замены отдельных частей, до каких-то внутренних махинаций. Может это даже одушевляло. А может это Жила пытался оправдать себя, за то, что практически напрямую просил свою Бешку о помощи. "Ну что, подруга, помогай, мы же через столько прошли." Странно конечно, но для него это уже привычное дело, может изначально это было в шутку, но сейчас появились некие сомнения. Он уже более искренне просит у неё помощи, ведь не у кого ещё просить. Ведь большинство его знакомых желают ему смерти, да и желательно поскорей, а те люди, которых он любит уже считают его мёртвым или окончательно потерявшимся в бандитской пучине, круговоротом страданий. "Ну что за хуйня." Недовольно промелькнула в голове шальная мысль. На последок Жила кинул свой нахмуренный, но с ноткой надежды, взгляд на свою ласточку. Размашистым шагом подошел к двери, переборов себя, схватился за старую ручку. Довольно массивным движением он потянул ее на себя, дверь издала протяжённый жалобный скрип. И вот, Жила стоит на пороге этого мелкого, но такого родного магазинчика. Стоило лишь увидеть его, до боли родного и любимого человека, как на душе стало легче, просто от понимания того, что с ним все в порядке, хотя никто не посмел бы тронуть то, что по праву принадлежит Жиле. Конечно, с ним все будет в порядке. Бандюгану невольно стало светло на душе, а на его уставшем лице появилась та самая настоящая, игривая, чуть наивная ухмылка. Которую он мог показать только своему самому любимому человеку, перед тем, кому он может без сомнений доверять, раскрыться, показать ту сторону себя, которую он так рьяно прятал от этого жёсткого и несправедливого мира. Сам Эдик, не успевший стряхнуть сон с ресниц, поникший сидел за прилавком, вновь бесцельно вычитывал очередное предсказание из неприметного эзотерического журнала. Даже не обращая внимание на то, что кто-то зашёл. Эдик хотел одного. Чтоб эта смена в одиноком и холодном магазинчике закончилась. Но затем он услышал тяжёлые, массивные шаги, которые постепенно становились всё ближе. Резкий, чуть оглушающий хлопок разнесся по помещению, а тот жалкий эзотерический журнальчик прикрыла массивная коробка конфет, на которую по-хозяйски положила деньги чья-то до боли знакомая жилистая рука. —Ну вот я — с привычной нежной издёвкой произнёс Жила. Эд невольно вскочил, наконец посмотрев на того, кто к нему пришёл. Встретившись с таким родным, знакомым, изученным взглядом, поневоле на него нахлынули те старые животрепещущие чувства, которые вернули к жизни его опустошённое сердце, сделав его хоть более живее. Это то, чего ему не хватало как воздуха. Когда Жила пропал, то от дикого отчаяния Эдик пытался найти тот хитрый, но такой манящий взгляд в прохожих, в знакомых, да что там говорить, в собственном отражении. Настолько он тосковал по нему. Он пытался зажать дрожащей рукой свой приоткрытый рот, чтоб не захныкать как дитя малое, но вдруг почувствовал, как слёзы предательски наворачивались на глаза. Жиле, видя всю эту бурю эмоций на лице своего возлюбленного, даже как-то не по себе стало, он тоже испытывал те же чувства, но не мог их попросту так ярко и искренне выразить, как его нежный и ранимый Эдик. Он попытался неловко, но как-то по родному, немного взбаламутить эту гнетущую тишину, в которой лишь иногда можно было услышать жалобные всхлипы продавца. — Это... Если что, я взял эту коробку с того, дальнего прилавка, ценник там, если что могу посмотреть, — вновь его нежный, но нахальный голос сладким медом потянулся по всему залу магазина. — Каков дурак! — прозвучало из глубины сердца. Эдуард нежно взглянул на Жилу, на этот комок, состоящий из ошибок прошлого, неверных решений и душевного тепла. Продавец радостно бросился из-за прилавка, звякая подковой, аки сайгак, и заключил нежданного, но желанного гостя в нежные и такие любящие объятия, в которые он вложил все свои переживания, тоску и боль. Эд уже не может сдерживать эту сладострастию пытку эмоций, и слезы накатывают на него с новой силой. Бандюган в свою очередь успокаивает, аккуратно прижимает, нежно поглаживает по спине, пока тот изливал наружу все те эмоции, которые безнадежно таились в нём. Они могли по-настоящему чувствовать тепло друг друга. То тепло, которое им обоим до боли не хватало.