Одержимость

Фатуи. Это слово по всему Тейвату имеет одно значение и оно не самое приятное. Фатуи — организация, что приносит собой лишь беды и проблемы. Как от самых малых, незначительных, так и от разрушений целых городов, наций, руин и торговли. Они служат лишь своей неизменной госпоже — Царице. Тайная организация Снежной, что несет в себе лишь мрак и уничтожение. 11 вечных Предвестников, что отобрала лично Крио Архонт в свою свиту. 11 чудовищ, что служат ей верно и доверено. 11 сумасшедших, сильных людей, чья психика безвозвратно сломана, крыша давно протекла. 11 помешанных на определенном людей, что почти не отличаются от 7 Великих Архонтов своей сутью, только жестокой, мертвой душой. Рядовые дрожат в ужасе, перешептываются, недовольно хмурятся. С недавних пор их стало 12. Чайлд Тарталья по праву являлся самым опаснейшим среди всех предвестников. Не только за свою силу и опыт постоянных боев. Он был ими безумно одержим. А скорее за свою быструю адаптацию в любой ситуации. Владением множеством разных видов орудий. Своими пустыми, мертвыми глазами, что редко выражали светлые эмоции, если вообще он мог это делать. Чаще всего в них плескалась скука и безумие. Тарталья — имя, что Одиннадцатый Предвестник получил от свей Госпожи. Чайлд — титул, прозвище, что дали ему его коллеги за детское поведение его гражданской, дружелюбной маски. Предвестников долго было всего одиннадцать. Никто не видел и намека на появление нового. Пока в один из дней их благословенный правитель не привела за рукав черной, утепленной мантии, почти как у агентов, мальчишку. Действительно молодого юношу с пшеничными, длинными волосами, заплетенными в тугую косу, конец которой скрепляла обычная черная железка. Их Царица просто притащила к ним в крыло юношу, бросила в первую попавшуюся пустую комнату, сказав обычное «устраивайся» и ушла. Цоканье ее каблуков еще долго эхом раздавалось в коридорах лабиринтов крыла Предвестников. Это было… необычно. Непривычно. Если у них и появлялись «коллеги», то Царица представляла их лично, на общем собрании объявляя о новом предвестнике, его должности и других мелочах. Поэтому произошедшее сейчас стало для всех неприятным удивлением. Но вот маска, пусть и простенькая, на макушке сверху справа, над лбом и длинными прядями, спадавшими тому на лицо, характерный вычурный черный плащ с мехом на воротнике с опознавательными знаками их организации, мрачные короткие перчатки и серьга, напоминавшие стиль одиннадцатого, говорили об обратном. Больше всего Предвестников напряг более подозрительный факт: У мальчишки не было Глаза Бога. По правилам всего Тейвата было запрещено его прятать. «Боги не любили скрытность», как бы странно это не звучало. Поэтому отсутствие столь важной для всех, особенно для них, Апостолов Крио Архонта, вещи, было возмутительным и недопустимым. Но возмущаться никто не стал и они разошлись, как только мальчишка тряхнул головой, выходя из странного ступора и скрываясь за тяжелой, массивной дверью из черного кедра. Кого попало их госпожа не приведет и, уж что важнее, не назначит Предвестником. Следовательно парень силен, скорее всего умен и талантлив. Им всем интересно узнать про него, собрать информацию. Глаза каждого из них вспыхнули заинтересованностью. Эфир. Его имя Эфир. Царица, видимо, не стала давать личного имени, лишь назвала парня «Бездной». Подозрительно, если вспомнить не безызвестный орден Бездны, но мальчишка связей с ними, если и имел, то очень хорошо скрывал. Никто на него совершенно ничего не нашел. Словно его и не существовало ранее. Все бумаги были новыми, чистыми, только созданными и заполненными с личной печатью Её Величества. Везде было только одно и начиналось всегда одинаково пусто. Эфир. «Бездна». Двенадцатый предвестник. За пару месяцев, что парень мелькал то тут, то там, в самых разных углах Дворца, к нему успели привыкнуть и перестать дергаться, когда он бесшумно появлялся за поворотами или за спинами рядовых, посматривая в их бумаги, делая задания. Лишь бы чем-то себя занять и разведать больше местности в Снежной. Он был холоден, пуст и словно мертв. Напоминал практически их всех, больше, правда, Чайлда. Одиннадцатый с его появлением словно ожил. Стал активным, нахально-загадочно предвкушающе улыбаться. А что? Человек без Глаза Бога, что привела сама Царица! Сразиться. Сразиться. Он хочет сразиться с ним! СЕЙЧАС ЖЕ! Он стал для Тартальи личным помешательством сильнее жажды битв. Зажать его, поставить подножку, вжать за горло в холодную, каменную стену, получить с пятки в подбородок, прикусив собственную губу и сплюнуть кровь на пол. Довольно ухмыляясь, скалясь и оставляя следы своих пальцев на тонкой бледной, почти белой шее. Это стало почти ритуалом каждый раз, когда Одиннадцатый и Двенадцатый пересекались. Они ловили взгляды друг друга, и это смотрелось красиво. Пустой холодный золотой и вечная темная гладь замерзшего озера. Даже кровь на их лицах и одеждах смотрелась странно эстетично и совершенно естественно. И постоянно. Что за неугомонные дети. Все время легкие синяки, царапины. У Чайлда — разбитая губа, наливающееся фиолетовое пятно на подбородке под след подошвы чужих ботинок. У Эфира — вечные не сходящие следы тонких сильных пальцев с шеи. Фиолетовые отметины, что не успевали проходить и накладывались друг на друга. Ему это не мешало. Бездна был немногословен. Тарталья получал удовольствие, слушая хриплые выдохи и вздохи, сиплый кашель и под самый конец, когда то мертвое золото начинало закатываться внутрь — гортанные ругательства в свой адрес. Не менее приятно было поднимать его рывком за локоть, когда Чайлд отпускал руку с чужой шеи, и тело почти безвольно падало вниз, к его ногам. На удивление вид задыхающегося и валяющегося в его коленях Эфира Тарталью раздражал. Приходилось резко дергать вверх, прижимать теплое подрагивающее тело к себе и из-за разницы в росте утыкаться носом в эти светлые волосы, всегда пахнущие чем-то затхлым и пыльным. Чайлда вело от этого запаха не хуже безумных битв на грани жизни с серьезными противниками. Эфир болезненно протестующе шипит, пинается, старается вырваться из грубой хватки на шее. В этот раз кислород хоть попадает в легкие, но его выводит из себя совершенно другое — чужие губы на собственной бледной шее, что оставляют яркие, позже точно фиолетовые, следы от зубов. Влажные дорожки, проведенные горячим языком обдувает холодным сквозняком коридоров, вызывая мурашки по телу. Этот конкретный Предвестник вызывал в нем лишь жгучее раздражение. И это опьяняло. Было приятно ощущать что-то кроме холода в своей душе или черной дыры с цепями, звенящими в глухой тишине собственной черепной коробке. Шея и часть ключиц к утру действительно превращаются в одно большое разноцветное полотно, украшенное большим количеством разных по размеру фиолетовых неровных пятен. Некоторые неприятно чешутся от засохшей крови на ранках и легкого воспаления. Тарталья в своем репертуаре. Сначала вызвать на бой, неожиданно выскочив из поворота или прыгнув с верхних этажей прямо ему на голову, использовать все свои силы в битве против противника, насладиться сладким ощущением азарта и адреналина, бурлящего в крови. А позже, почти падая от бессилия, зажимать их два усталых тела у ближайшей стены, выплескивая остатки столь чарующих эмоций на его теле. Вот ведь сволочь. Но Эфиру все нравится. Это жгучее ощущение на шее, сильные, грубые руки, сжимающие его хрупкие кости/ребра/талию. Мурашки, что бегут по позвоночнику вниз каждый раз, когда острые зубы кусают нежную кожу. Жар, накатывающий в теле каждый раз, когда настойчивые губы мягко проходятся по выступающей косточке ключицы. Столь сильно констатирующий с холодом вокруг. Ощущение нехватки воздуха, что заставляет легкие болезненно колоть внутри. И эти наглые ладони, проходящиеся по поджатому животу, подгибая красную рубашку, скользящие под нее внутрь по разгоряченной ласками коже. А потом этот рыжий черт отстраняется, загнанно дышит, почти хрипит ему, Эфиру, в макушку, куда-то в район сгиба плеча, и наваливается всем весом вперед, практически падая от бессилия. В такие моменты хочется ругаться особенно сильно, скрывая в большом пушистом меховом воротнике своего плаща чуть румяные щеки. Но приходиться тащить этого придурка к ближайшей комнате, что оказывается по пути: его или Одиннадцатого. Эфир привык к грубой руке и ткани перчаток, что на утро сжимают его косу у линии роста волос, оттягивают сначала медленно и ласково, стараясь разбудить после длинного восстанавливающего от их битв сна. В тот момент, стоит лишь их глазам пересечься взглядом, как рука с его косой резко дергается в сторону, заставляя шипеть и прогибаться в спине. Ловить собственнический жадный поцелуй и пытаться спихнуть обнаглевшего парня с кровати. Губы кусают в кровь, урча от металлического вкуса во рту, и нагло углубляют поцелуй, вторгаясь в ленивый и податливый после сна рот. Эфир не остается в долгу, дергая своей свободной рукой короткие пряди, почти вырывая клок из них, второй в то время медленно, дразняще, зарывается под вечно распахнутую куртку. На задания их тоже постоянно посылают вместе. Царица и большинство Предвестников заметили тенденцию, что вдвоем разрушений от Тартальи меньше, чем когда он ходит на поручения Царицы в одиночестве. Все списывают это на хладнокровность Эфира, что не позволяет слишком возбужденному хорошей дракой Чайлду разбушеваться. В принципе, так оно на самом деле и является. С маленькой оговорочкой того, что Одиннадцатый Предвестник в такие моменты больше зациклен на своем напарнике. Их отношения неправильные, тонут в безумии и извращаются в своих желаниях. Но их все устраивает. Когда Царица отправляет обоих последних предвестников за Сердцем Гео Архонта, остальные делают ставки, как скоро от Ли Юэ ничего не останется. Да, если их посылают вдвоем, то разрушений меньше от Тартальи. Кто говорил, что Эфир его не может переплюнуть? Последняя их двойная дипломатическая миссия закончилась счетом с бешеным количеством нулей от Элементального взрыва Глаза Порчи Одиннадцатого и письмом правительства того континента о просьбе вернуть в исходное состояние один из их регионов, что был сожжен дотла черным пламенем вышедшего из себя Двенадцатого на дипломатических переговорах. Гео Архонта искать было… трудно. Несмотря на то, что он являлся одним из тех немногих Богов, что еще руководили людьми, появлялся тот только на Церемонии Сошествия в неизвестную дату раз в год, а в остальное время непримечательно жил среди людей. Эфиру хотелось плеваться проклятьями, как только они сошли с корабля в эту теплую солнечную страну торговли, от которой его уже тошнило. Тарталья прыгал от радости предвкушения битвы с самим Богом Войны. Он был уверен, что без боя тот Сердце Бога не отдаст. Решили разойтись. Тарталья никогда не любил действовать скрытно, что ему и не нравилось в принципах работы Фатуи, в то время как Эфир наоборот не любил светиться и привлекать внимание. Организацию Снежной здесь и так не любили и одних взглядов на корабле еще по пути сюда ему хватило выше горла. По истечению дневного времени они неизменно встречались в отеле, что принадлежал Банку Снежного Королевства для обсуждения собранной информации. Все было совсем не радужно и начинало раздражать обоих. Ровно до самой Церемонии, в ходе которой небезызвестный Рекс Ляпис был убит. Тарталья негодовал и злился. Убит? Не им, а кем то другим?! Отрицательные эмоции так из него и полыхали. Что удивляло и настораживало одновременно, так то, что к Эфиру он не лез, а стал сбегать… куда-то. Позже — практически не ночевать в выделенном им номере. Какого же было удивление Двенадцатого, заставшего своего компаньона в компании мужчины ночью за столом Глазурного Павильона. Он хотел уже вмешаться, хладнокровно и с тем же пустым взглядом просто приподняв бровь, таким образом высказывая все свое удивление, пока высокая фигура не повернулась в его сторону. Этот высокий рост меня бесит. — была первая мысль Бездны, смотрящего на Чжун Ли. Тарталья замер на половине своего приветствия Эфиру, когда уловил странные искорки, мелькнувшие на дне обычно совершенно безэмоциональных глаз. Это был… Интерес? Чтобы у его Эфира и было что-то в глазах? Он приподнял одну бровь, окидывая консультанта похоронного бюро новым взглядом. Я хочу эти глаза себе. — была вторая мысль Эфира, когда он перевел взгляд на необычный зрачок и оттенок глаз собеседника его коллеги. Островатые, слегка ромбовидные зрачки еще и в окантовке тонкого ромбового обруча… завораживали. Они были такие яркие, янтарные и теплые, невозможные, что хотелось присвоить это взгляд к себе, уронить в грязь, замутнить грехами этого мира, в которой плавают Фатуи и забрать. Они будут мои. Чжун Ли осторожно сглатывает. По его спине только что пробежала стая острых мурашек, что предупреждали… о чем-то. Этот взгляд золотых, тусклых глаз напротив не сулил ему ничего хорошего. Он был хищным, опасным и предвкущающим. Моракс знает этот взгляд. Он сам так смотрел на побежденных им Архонтов перед тем, как воткнуть свое копье в последнем ударе в их разрушающиеся тела. Но мальчишка, совсем еще юноша, в темном, внушающем ужас и трепет костюме Фатуи, отвел от него свой взор, теперь хмурясь и щелкая пальцами в коротких темных перчатках пару раз в грудь Тарталье. Тот лишь сильнее приподнимает бровь, пожимает плечами и удосуживается только недовольного цыка со стороны младшего, что резким движением развернулся на небольших каблуках и ушел в сторону балкона, спрыгивая вниз. Следующая их официальная встреча происходит сразу после помощи маленькой юной путешественницы ему к подготовке к Церемонии Возвышения. Чжун Ли стоял на выступе небольшой горы, смотря под ноги, где шумел водопад, заглушая мрачные мысли Властелина Камня. Время подходило к концу. Пора было скоро опускать занавес. Тарталья вот-вот мог достигнуть Золотой палаты и обнаружить подставу на месте с экс-телом дракона. Он резко дергается, когда его шеи под воротом плаща касаются холодные пальцы в перчатке, а вторая рука отводит ту, что дернулась на рефлексах, призывая копье. Его хвост прикусывают и смотрят так холодно-холодно, с нахальными азартными искрами на дне, что хочется поставить мальчишку на место. Но зубы плотнее сжимаются на тонких темных волосах, дергают в сторону, отпускают. Тут же быстрым слитым движением пальцы с шеи убирают, дергая ими за длинных хвост теперь сильнее, резко вниз, заставляя выгнуться почти мостиком, из-за чего Чжун Ли роняет собственное оружие. Под спиной твердое узкое колено, что уверенно не дает сменить положение на более удобное. Он болезненно охает, стараясь хоть как-то удержать равновесие. Рука неловко обхватывает чужой локоть, что выворачивает другую его руку и их глаза встречаются слишком близко. Лицо напротив бледное, словно фарфоровое, а мертвое золото странно переливается на фоне его растерянных янтарных глаз. Моракс закусывает губу, возмущенно мыча, когда прохладный кончик языка проходится по оголенной шее. Такой яркий, ни с чем не сравнимый контраст холодной мокрой дорожки и его горячей кожи. Наглый мальчишка… Он утробно рычит, не сдерживаясь, когда дерзкий человек резко впивается в шею зубами, и тело простреливает острой короткой вспышкой боли. Кончик языка слизывает стекающую по коже кровь, растягивая губы в азартной усмешке. Тело Эфира напряженно, в глазах, за всеми взбудораженными эмоциями кроется что-то жуткое, направленное сейчас совершенно не на сбитого с толку столь неоднозначными приставаниями Архонта. Чжун Ли не может отметить то, как сильно похожи Двенадцатый Предвестник Фатуи и юная наивная Путешественница. Он быстро сопоставляет факты, мимолетно хмурится, сравнивая яркую живую Люмин и парня, сейчас так жестко зафиксировавшего его, что удается не каждому, а то и вовсе единицам. Если от до приторности доброй Путешественницы и её раздражающе шумной компаньонши он был готов расстаться с завтраком от отвращения, то Бездна заставлял что-то внутри приятно скручиваться, посылая по телу волны удовольствия. Он нервно провел своим языком по ровному ряду зубов, почувствовав выступившие клыки и приподнимая уголки, поддаваясь предвкушающему порыву своей древней сущности. Моракс быстрым движением дергает ногой, что ближе стоит к ногам юноши, ставя подножку, подминая хрупкое тело под себя и скалясь, азартно блестя вытянувшимися зрачками, прижимая того к холодной траве собственным телом, нависая, удерживая запястья одной ладонью за головой и протыкая их же копьем, вновь призванным, заставляя Фатуи вскрикнуть и нахмуриться, ощутив влагу на пальцах. Темные длинные пряди растрепались от недавнего маневра, а колени плотно сжимают худую талию, совсем не давая Эфиру двинуться. Архонт наклоняется ниже, проводит кончиком длинного, раздвоенного языка по раскрытым ладоням, наполненным кровью и слизывает медленно-медленно, словно кошка, что лакает молоко из миски, следя более яркими глазами за чужим выражением лица. Бездна фыркает, наблюдая за его поведением. В такие моменты ему вспоминается усталый выдохшийся Чайлд, что льнет к нему точно так же, только более лениво. — Тарталья будет в бешенстве, когда узнает, — он хрипло смеется, запрокидывая голову сильнее, ударяясь затылком о древко копья. Дорогой консультант, что успокаивал вихрь эмоций Одиннадцатого Предвестника и был причиной этих эмоций! Вот умора! Двенадцатый резко замолкает, когда язык переходит с ладоней на его губы, нарочито-медленно лижет, пачкая в соленой крови и раздвигает, проникая внутрь. Невозможные, нечеловеческие глаза слишком близко, и Эфир скалиться, видя в них неприкрытый интерес и зарождающееся желание. Он тянется вперед, страстно отвечает, стараясь перехватить инициативу. Он все-таки приковал к себе эти глаза. Эфир был прав. Чайлд действительно в бешенстве. И нет, он еще не узнал о том, что Чжун Ли — Моракс. Предвестник снова сдавливает его шею до хрипоты и отсутствия воздуха. Он агрессивно рычит, стискивая вторую руку на его перебинтованных ладонях и ревниво кусает губы, специально оставляя ранки, что позже обязательно будут чесаться. Эфиру думает, что однажды окажется между мутной ледяной водой и холодным острым древним камнем. Бой за Сердце Бога проходит особенно ожесточенного со стороны безумного, помешанного на этом Тарталье. Он бьет в своей привычной манере, двигаясь плавно, как настоящая вода, совершая четкие выпады, умело сменяя элементальные клинки луком, стараясь попасть прямо в жизненно важные органы что с ближней, что с дальней дистанции. Но щит из Гео отказывается пробиваться. Бездна не вмешивается, стоит поодаль от всего разрушительного действия и лишь время от времени слегка отклоняя голову в сторону, чтобы стрела или копье его не задели. Он лучше лениво, привычно пусто наблюдает за боем, зная, что ни Одиннадцатый Предвестник Фатуи, ни Бог Войны Моракс не обрадуются, если он вдруг вмешается в их бой. Чертовы помешанные. Эфир усмехается, крутя на пальцах кончик своей косы. А на чем, собственно, помешан он сам? На голоде чувств? На эмоциях? На том, что заставляет его чувствовать хоть что-то? Растекаться раскаленной лавой по застывшей в венах крови… От мыслей его отвлекает сдвоенный полу-вскрик. Он лениво поднимает свои глаза мертвого золота, замечая, как прямо в него несутся заряженное гидро-электро элементом стрела, усиленная Глазом Порчи, и копье, объятое Гео элементом и камнями в округе для большей разрушительности. С такого расстояния он даже увернуться не сможет. Губы кривятся в изломанной усмешке. Что-то ему это напоминает. Как только два оружия оказываются в неподдельной близости от его лица, а два размытых силуэта пытаются перехватить собственные атаки, не успевая даже приблизиться на достаточное расстояние, как те тут же загораются черным огнем с голубыми проблесками. В сторону мужчин тут же повеяло жутким, мертвенным холодом, а земля в округе Двенадцатого и орудий, что тут же пеплом развеялись по ветру, покрыл глубокий, промерзающий даже землю, лед. Бог Контрактов удивленно замер, разглядывая почву под ногами, пока Тарталья нервно истерично посмеивался, вспоминая о данной способности коллеги. Предвестником он правда стал не просто так. Мертвый-мертвый юноша, пришедший из далеких, не этого мира, краев, что упал в самое сердце разрушенного и проклятого Кхаенри’аха и только формирующейся бездны, что скрыта от глаз Архонтов, став воплощением изломанной ненависти и мести. Моракс болезненно жмурится, хмурясь, когда к его горлу приставлен гидро клинок Тартальи. Предвестник наматывает его длинные пряди с ярко светящимися концами и оттягивает, заставляя откинуть голову назад, смотря узкими зрачками за спину. Но выражение лица Архонта резко меняется, и он тихо скулит, закусывая свою нижнюю губу, когда под ворот плаща проникают прохладные пальцы в черной перчатке, оглаживая глухо вздымающуюся грудную клетку, ловко расстегивая пуговицы бежево-белой рубашки, останавливая ладонь напротив гулко бьющегося сердца. Холодные тонкие губы Эфира проходятся по бьющейся жилке на шее, останавливаясь. Двенадцатый с наслаждением выдыхает теплый воздух в шею, и та резко покрывается приятными мурашками, и по телу Бога Контрактов бегут яркие импульсы подступающего удовольствия. Больно, его тело горит, пылает, хочется взвыть от пульсирующего чувства пустоты в груди. Перед глазами пустая усмешка Эфира, сжимающего ярко-сверкающее Сердце Гео Архонта. Фаути ласково проводит по рубцам, оглаживает грани сверкающего куба и в его мертвых золотых глазах пляшут азартные, безумные искры, пока Чайлд натягивает растрепавшийся окончательно хвост на кулак сильнее, с удовольствием смотря, как божество на коленях изворачивается в его ногах. Да, так определенно лучше. Бездна сжимает подобие шахматной фигуры в руке, вслушиваясь в легкий хруст, наблюдая за появлением трещин и лениво-заинтересованно переводит взгляд на захрипевшего Моракса, что попытался согнуться пополам от пронзающей его тело боли. Его вытянутые ромбовидные зрачки в потухающих, тускневших глазах цвета Кор Ляпис тоже трескаются, лицо искажается в испуганно-растерянной гримасе, он в кровь кусает свои губы, дергаясь в сильной хватке. Но при этом всем тускло-мутный янтарь глаз горит одержимостью контрактами, Эфиром и голодом. Даже без Сердца Бога, на грани разрушения, внутри Архонт остается древним опасным существом со своими грязными грехами. Эфир задумчиво кусает губу, переводя взгляд с поверженного противника обратно на фигурку в своих руках и под удивленно-завороженный вздох Тартальи жестко усмехается, заполняя трещины темной, мертвой энергией бездны, воплощением которой он стал. Архонт в руках Чайлда в этот раз не сдерживается, выгибается под неестественным углом и кричит, воет на одной ноте от растекающегося холода по венам, от тьмы, что заполняет немного очеловеченную за последние века душу, вырывая, сжигая ее в том черном огне, заставляя вырываться наружу то, что он так давно скрывал с окончания Войны Архонтов. Его безумную, беспристрастную сущность, что прозвали Богом Войны. Одиннадцатый растерянно замирает, когда его руку выворачивают, почти ломают, опрокидывают сильным, толстым чешуйчатым хвостом, поднимаясь со своего неудобного положения и перехватывая ладонь Эфира, заставляя пальцы перестать так жестко сжимать его Сердце. Он грубо и болезненно покрывает бледную тонкую шею поцелуями-укусами, впиваясь длинными клыками в кожу и агрессивно рыча, стараясь удерживать ревниво кричащего что-то Тарталью на расстоянии хвостом. Это — его человек. Бездна тяжело выдыхает, скулит, но продолжает удерживать добытый трофей в ладони. Он довольно жмуриться до цветных кругов перед глазами и шипит, когда кусают уж слишком неприятно.Словно помечают свою собственность. Становиться очень подозрительно, когда Чайлд затихает. Эфир протестующе мычит, когда коллега-напарник с электро-искрами появляется прямо перед ним, отводя вытянутую руку в сторону, проскальзывая под нее и прижимаясь ближе, впиваясь в губы напористым ревнивым поцелуем, сразу углубляя его, кусая губы в кровь. Младший Фатуи назло оказывается зажат с обеих сторон. Двенадцатый отстраненно думает, что был абсолютно прав, когда предполагал, что в конце-концов окажется между мутной холодной водой и острыми древними скалами.