Ригель

      Людям не нужны люди. Мэйв выучила этот урок еще раньше, чем научилась самостоятельно завязывать шнурки. Ты не можешь полагаться на других, потому что каждый из них оставляет на тебе свою метку и, доверившись однажды, ты уже не можешь остановиться. Вместо того, чтобы искать поддержки и утешения в себе, ты идешь к другим со слепой верой в то, что тебе помогут и что эту черную дыру внутри все еще можно закрыть.       Ты тщательно выбираешь человека. Один, второй, третий, четвертый - осечка. Увидев слабое место, метит прямо в него и тебя обжигает струей кипящей обиды. Горелый кусок доставляет нестерпимую боль первое время, и ты винишь себя за такой опрометчивый поступок. Прекрасно зная, чем закончится, все равно пошла на это. Как глупо.       Со временем боль постепенно уходит, и ты вновь решаешься на этот шаг, потому что все позади и такого никогда больше не повторится. А то предательство так навсегда останется розовым пятном на светлой коже - напоминанием. Поэтому Мэйв твердо решила: ты либо через боль отрываешь от себя человека, пока твое сердце замирает при виде него, и он остается светлым образом душевной теплоты, соскальзывающей с кончиков пальцев, либо ждешь достаточно долго, пока он же превратится в твой худший ночной кошмар.       Все рано или поздно это делают. Ты даешь шанс за шансом, подстегиваемая надеждой, что им так же жаль как и тебе. Но это ложь, потому что их главная цель - добраться до вымышленного счастья, и им абсолютно все равно, скольких страданий это будет стоить. Если им придется оторвать от тебя кусок плоти, они сделают это, не задумываясь, можешь быть уверен. Желание достать до недосягаемого мешает повернуть голову в сторону и увидеть, скольких пришлось оставить лежать за собой. Да, ты лишь маленькая часть от всех тех, которые наполнены так никогда и не пролившимися слезами       И все так делают со всеми. И все делают вид, что не видят этого. И всем все равно на всех.       Иногда Мэйв, наплевав на счета за свет, выходит ночью на улицу. После теплого застоявшегося воздуха трейлера ветерок снаружи заставляет голову слегка кружиться. Он освежает и расслабляет лицо своей прохладой, и под его едва заметными поглаживаниями хочется мечтательно закрыть глаза. Но сделать это невозможно, потому что взгляд мгновенно цепляется за бескрайний океан, разливающийся над головой.       В руке теплая кружка черного чая с лимоном. Ей всегда представлялось что чай - это она, теплая и горящая идеями, а все остальное - холодное и мрачное. И она сталкивается в неравной битве со всеми вокруг, храбро сражаясь. До вопроса за что именно она борется ее мысли заходят редко.       На небе мерцают миллионы звезд, и Мэйв, откинувшись на старый раскладной стул, проваливается в никуда. Она смотрит и смотрит, пока ее не переносит к далеким звездам и галактикам, где можно просто парить в невесомости. Ее проносит мимо одной звезды, второй, третьей и все они мерцают, завлекая поближе. Как же красиво они переливаются, приветливо испуская сноп искорок прямо в нос. Ей, как маленькой девочке, хочется сделать из свитера маленький мешочек и набрать туда звездочек, спуститься с неба и положить в шкатулочку прямо рядом с украшениями, подаренным когда-то мамой. Может даже отодрать эти ничего не значащие побрякушки от застежек и прикрепить звездочки туда.       Ее все устраивало: она построила свою реальность так, как хотела сама. Все происходящее было под ее строгим контролем: ни одна шальная мысль не могла проскользнуть в уме. Все либо имело значение, либо не удостаивалось ни секунды. Радуясь, как хорошо она все организовала, ей даже не приходило в голову, что, на самом деле, правда была куда дальше и глубже. И каждый раз, улетая в мир воображения, ее увлекало мысль за мыслью все глубже в себя, где были разбросаны ответы на самые сложные вопросы.        К каждому из них подходила как к сборке кубика Рубика: аккуратно брала в руки, внимательно оглядывала со всех сторон, позволяя огоньку интереса всколыхнуться в глазах, потом на пробу поворачивала пару раз и, уже не в состоянии отказаться, бралась за него основательно. В детстве ей могли понадобиться часы, чтобы перебрать варианты и, наконец, собрать весь, но чем больше она это делала, тем быстрее у нее получалось. Ей удавалось продумывать определенные алгоритмы, паттерны и тактики, которые она отрабатывала раз за разом. Раз за разом. Потом откладывала решение в сторону и, довольная собой, шла ставить чай, а кубик, одиноко лежащий на столе, так и оставался несобранным до конца.       Любовь. Это слово парализовало разум. Она, сама того не замечая, обходила этот вопрос стороной, просто слепо заменив свое мнение на то, которое было в книгах, не подвергая его никакому анализу, потому что знала - хотя бы взглянет в том направлении и все разлетится. Мужчины для нее были лишь обузой и абсолютно ненужным усложнением, а любые отношения - ожог третьей степени. Ей приходилось наблюдать за миром одной, через широко открытые влажные глаза, подведенные черным карандашом, пока в голове был один вопрос "Зачем это все?"       Впервые увидев Отиса, она подумала: "Какой странный человек". Голубые испуганные глаза смущенно бегали по классу, пока его мама на экране гладила какой-то овощ. Класс звенел от смеха, и Мэйв тоже не смогла себя сдержать себя. Она видела мир очень четко, но в нем не было места для проблем других людей - только для ее собственных. Но когда, выйдя под безоблачное небо, зажгла сигарету и выпустила изо рта облачка дыма, мгновенно устремляющиеся в небо, почувствовала как внутри все таки шевельнулась совесть - это было не очень смешно.       После некоторого времени она утвердилась в своей точке зрения - это одно сплошное и нелепое недоразумение. Отис был похож на огромную каракатицу, быстро летающую по коридорам школы. Длинный и несуразный, к нему невозможно было относиться никак кроме как несерьезно. В душе Мэйв беззлобно посмеивалась над его манерой говорить - быстро, с запинками и периодически дергающимися от волнения бровями. Она видела каждую его эмоцию и никак не могла понять - как кто-то может быть настолько плох в сокрытии своих эмоций. Было видно, как он пытается что-то утаить, наверняка уверенный, что все прекрасно получается, когда на деле абсолютно все в его виде указывало на обратное.       Сидя на одном из уроков, она поймала свой взгляд, бегающий по тощей спине в полосатой футболке. "Странно," - подумала Мэйв и повернула голову к окну.       Она читала людей также хорошо как и книги, разве что последним она уделяла больше внимания и времени. Пробежавшись по Отису глазами, пролистнув странички, решила - один стандартный рассказик ни о чем. Так, холодным зимним вечерком быстро пробежаться, может пару раз улыбнуться и поставить на полку. Ничего особенного, ничего необычного. Но чем дольше она проводила с ним времени, тем больше он стал походить на чертов детектив. Например, как кто-то настолько неуклюжий как Отис, тот кого в школе не трогают, потому что жалко, может помогать другим? Как он это делает? Как находит к ним подход? Как ему удается вытащить наружу самые искренние чувства человека, которого он едва знает?       Самой ей стало легко с ним, потому что все реальные проблемы казались нереальными. На одной планете просто не могут существовать голод и человек, который надевает свитер через рукав. Все его абсурдные действия щекочут грудную клетку изнутри, и смех сам собой поднимается наверх. Но впервые за долгое время у этого смеха нет цели унизить или задеть и, замечая, как Отис тоже начинает улыбаться в ответ, да так, что школьный холл кажется светлеет, Мэйв знает - не обижается.       Потом ей стало не хватать его спешной манеры ходить. Того как он налетает на каждого встречного и не пропускает ни одной мусорки, запинаясь обо все рядом стоящие. Мэйв тихо говорит "идиот" и улыбается одними глазами.       Она была уверена, что не влюбилась. Мэйв читала в книгах и знала, что происходит, когда влюбляешься. Никаких указанных симптомов не было: ни учащенного пульса, ни румянца, ни уж тем более бабочек в животе. Просто каждый раз когда Отис появлялся в холле, свет сходился на нем одном, а улыбка сама заползала на лицо. И спрятать ее никак не получалось.       Самым приятным завершением в череды скучных и бесполезных уроков стал он с руками, нервно теребящими куртку, и оглядывающийся по сторонам. Отис вставал почти вплотную к ней около шкафчика - совсем не подозрительно, по его мнению, - и совал в руки деньги. Мэйв чувствовала прохладный запах его одеколона и, улыбаясь в пол, брала плотно скрепленные резинкой купюры, засовывала их поглубже в сумку, потом поднимала взгляд вверх, замечая голубую вспышку метнувшихся от ее головы глаз.       Ей начали нравится его родинки, его полуулыбка, то выражение скромной привязанности, которое отражалось во взгляде исподлобья. То как он скрещивал в неловком жесте пальцы и удалялся, размахивая своими непомерно длинными руками.       Придя домой после очередного такого дня, Мэйв упала рядом с сумкой на старенький диван и, неожиданно для самой себя, расплакалась. Она чувствовала, как холодный свет изнутри просачивается наружу. Но слезы высохли, оставив на щеках черные от туши тоненькие следы соли.       И ее прошиб холодный пот от осознания - все таки влюбилась. Сердце забилось от страха в самую глубину грудной клетки, а нижняя челюсть слегка затряслась. Надо было срочно что-то делать.       С Джексоном было удобно: он был красивый, смешной, но, самое главное, любил ее, искренне и очень наивно. Ей нравилось ловить на себе мечтательные взгляды, которые он никогда не прятал, а наоборот смотрел открыто и с самоуверенной улыбкой. Ладонь была теплая, и в те редкие моменты, когда он, несмотря на острые шутки Мэйв про слащавость, брал ее за руку и крепко сжимал пальцы, осторожно поглаживая подушечкой большого, гул внутри затихал.       У него были прекрасные карие глаза. Они блестели хрустальным счастьем, мерцали в темноте для нее, но Мэйв не замечала этого блеска. Она не видела этих звезд. Зато каждый раз перед сном в полной темноте комнаты для нее зажигались две плящущие прохладные звезды и ласково грели в своем голубом свете.       Ей было стыдно поступать так, как когда-то поступила ее собственная мать. Давать беспочвенные надежды страждущему. Она стала все чаще замечать, что путается в собственных мыслях, как будто каждый раз кто-то раскидывал их кусочки по всей голове. Одна маленькая шальная мыслишка игриво мелькала хвостиком, каждый раз прячась за другими, и Мэйв все никак не могла ухватиться за нее.       Она знала, что ей давно уже было пора сделать выбор. Менять комфорт на гнетущую неизвестность было совершенно неразумным, но правильным решением. Лучше уж она сохранит в себе этот кусочек светлого необъяснимого для нее чувства, чем будет каждый раз отрывать от себя по одному, заставляя врать Джексону в глаза из раза в раз. Из раза в раз.       И да, она была зла на Отиса, за то, что произошло на выпускном. И не было ни одной причины, которая могла бы оправдать его, как не было ни единой причины, по которой она могла его простить. Но она это сделала без лишних раздумий, оставив лишь внешнюю суровость, потому что в отличие от него прекрасно умела это делать.       Награда оказалась тяжелой и с криво выцарапанным "Мэйв Уайли" снизу. Она повернула ее к солнцу, чтобы посмотреть со всех сторон, и ей в глаз отскочил золотой лучик. Маленькое хвотсатое нечто, увидев его, выскочило из своего укрытия понеслось навстречу. "Я должна сделать первый шаг. Как глупо было ждать"       Она выбежала из темного трейлера и, немного ослепленная яркостью окружающего мира, не видя дороги, побежала к нему. И не было страха, и не было мыслей о глупости этой затеи, зато желание, наконец, сказать все то, что было внутри, заставляло бежать в три раза быстрее.       Мэйв улыбалась тени листьев на песочной дороге и каждому вдоху леса. Каждый мелкий камушек, хрустнувший под ногой, вызывал восторг. Руки дрожали от предвкушения. Она знала, что поступила правильно и не жалела ни о чем. Пускай ей казалось, что мир глупый и жесткий - все допускают ошибки.       Начался спуск перед домом Отиса, и ветер, разбрасывая волосы, засвистел в ушах. Она уже видела как, сидя у него на втором этаже, в своей обычной резковатой манере рассказывает о своих чувствах, но так, будто это, в общем-то, и не важно - просто к слову пришлось, а он рядом с глуповатой улыбкой мямлит что-то невероятно милое в пол. И пахнет там свежим деревом, ее любимым запахом, и иногда кто-то робко чирикает за окном.       Но ее история оказалась без счастливого конца. Ноги с тихим звуком остановились у лестницы и Мэйв сразу же увидела Отиса. Рот открылся, а в голове даже промелькнула мысль что-то визгливо, дав волю эмоциям, крикнуть, потом бросить эту чертову награду на песок, развернуться и, бросив едкий взгляд через плечо, медленно уйти. Но она тут же закрыла его, сглотнула, развернувшись, а потом понеслась как ошпаренная.