Seasons feelings

***

Ченле не знает в какой момент все пошло не так. Прикладывается обветренными губами к ледяному горлышку бутылки и делает последний глоток терпкой жидкости. Водки он слишком боялся и как-то недолюбливал после одного случая, а вот пиво и сидр разных вкусов ему вполне нравилось. Только теперь он пьет не для удовольствия. Он вдыхает через зубы и характерно кривится. За полчаса, а может и больше, проведенные на улице в обнимку с бутылкой вишневого сидра, он даже не замерз. Градус поддерживался изнутри, но нос все равно почему-то был холодным. Ченле выдавливает из себя улыбку, хотя рядом нет ни одного человека, которого пришлось бы убеждать с адекватности своего состояния. Голова гудит и непроизвольно опускается на сложенные на согнутых коленях руки. Он снова чувствует, как в носу предательски щиплет, а глаза болят. Поднимает голову, чтобы обмануть самого себя и свои эмоции, надеясь, что слезы все-таки не польются. Изо рта вылетает облачко пара, и парень не сводит с него глаз, пока оно полностью не растворяется в морозном воздухе. Ченле смотрит наверх, где под желтоватым светом фонаря кружится хлопьями снег. Такая зима ему нравится. Холод притупляет чувства и мысли. Ненужные чувства. От яркого света в глазах появляются темные круглые пятна, и он их просто закрывает. Теперь вокруг него темнота, в которой тихо слышен мягкий ветер, нежно несущий в своем потоке снежинки. Они тают на коже прохладными капельками и стекают по шее. На улице достаточно низкая температура, почти минус 10. Все дорожки парков и тротуары застелены скрипучим одеялом. Уже который день идет обильный снег. Нормальные люди стараются поменьше выходить на улицу и одеваются максимально тепло, из-за чего похожи на капусту. Ченле же сидит в расстегнутой парке, прислонившись головой к ледяному металлу и спокойно дышит. Так приятно находиться одному. Может быть из-за количества выпитого сегодня сидра, а может просто от усталости он не думает ни о чем. Точно ни о чертовом Паке Джисоне, который как по велению судьбы именно сегодня решил выйти на ночную пробежку. Он всегда предпочитал занятие физическими нагрузками, если сон не шел в голову. Себе на уме, он бежит по основной дорожке. В ушах играет музыка из проводных наушников. Кто-то скажет старомодно, а он ответит – классика. Парень не тепло одет, совсем не по погоде. Но жар от бега разливается по всему телу и не дает мерзнуть. Ченле почти засыпает, и в очередной раз вздрогнув от проезжающей машины решает все-таки поднять свой мокрый от снега зад. И сразу же чувствуется тяжесть во всех конечностях, будто на них повесили свинцовые грузы. Охает и медленно, опираясь на столб пытается встать. На голодном желудке плещется сидр, и хочется блевануть прямо сейчас. Он собирает в кучу все оставшиеся силы и прислоняется к металлу спиной. Ноги медленно разъезжаются, он теряет равновесие и падает. - Похер - бормочет под нос Ченле и остается лежать на снегу. Над головой красивое черно-синее небо без единой звезды. Так тихо и красиво. Из приятной меланхолии его выдергивает внезапно появившееся обеспокоенное лицо Джисона, с округленными глазами уставившегося на друга. - Что? – безэмоционально спрашивает старший и сверлит взглядом. - Почему ты лежишь на улице? Ночью. - Хочу. Многословности можно позавидовать. Джисон замечает валяющуюся рядом опустошенную бутылку и его глаза становятся совсем как у совы. - Ты пил? – в голосе явное беспокойство. - Нет, мне подкинули. Старшему хочется язвить, грубить, избегать нормального общения. Уж лучше видеть нахмуренное чужое лицо, или не видеть его вообще. Невозможно сдерживать собственную улыбку, когда чужая светит так ярко, что можно ослепнуть. Смех заставляет что-то в животе сжиматься, а легкие касания отдают электрическим разрядом по телу. Он не хочет падать в эту яму еще глубже, но в глубине души уже сам понимает, что давно зарыл себя. Это приговор. Джисон протягивает свою руку с длинными и худыми пальцами, чтобы друг за нее ухватился и встал. - Я не просил тебя о помощи – все менее уверенно твердит Ченле. - Пойдем, пожалуйста. Ты простудишься, если останешься здесь лежать. Забота младшего неприкрыта, ему действительно не наплевать. А так хотелось бы. Джисон выглядит расстроенно, на лице ни следа улыбки. Он не понимает, что происходит с его лучшим другом, почему его начали избегать и отталкивать. - Тогда я останусь с тобой здесь – решительно заявляет он. Ложится на снег рядом и тут же чувствует, как ткань спортивного костюма пропитывается ледяной влагой. Приятного мало, но он не двигается. Он хочет знать, что в голове у другого и медленно пытается найти чужие пальцы. Они совершенно холодные и твердые. Кажется, старший даже не почувствовал прикосновения к онемевшей руке. Перед собой они видят одно небо, но мысли у каждого в голове такие разные. Постепенно отогреваясь, Ченле понимает, что его пальцы сжимают чужие. - Зачем ты это делаешь? - Хочу – тихим и низким голосом отвечает Пак. - А я нет – парень дергает руку и поспешно пытается встать – Если собираешься и дальше лежать здесь, то удачной ангины или воспаления легких, идиот. - Ченле, не нужно так. Спокойный и печальный голос действует на нервы. Нельзя поддаваться на сострадание, нельзя снимать маску безразличия. Он смотрит гневно на младшего и сжимает кулаки. - А тебе не нужно вести себя как идиот – уже явно напряженно цедит – Мне не нужен этот акт сострадания, спасибо. Мне было хорошо и без тебя. Грубые слова звучат из самого сердца, по крайней мере он пытается себя в этом убедить. Совершенно не хочется чувствовать вины сейчас, но она подкрадывается к горлу все ближе и ближе. Сказанная нарочно острая фраза была скорее адресована себе. Джисон поджимает губы и встает, отряхивая одежду от снега. Смотрит перед собой, пытается в чужих глазах разглядеть хоть что-то. Но видит только холод. Старший надевает капюшон на черную лохматую макушку, стремительно разворачивается и уходит. Сердце готово разорваться, нос снова щиплет. Он не слышит за собой шагов и оборачивается. Парень все так же у фонаря. На лице гримаса боли, по щекам бегут слезы, и он задыхается. - Плачь сколько влезет, мне все равно – все так же резко выдает парень. На это младший только прикрывает рукой рот и оседает, не в силах держать дрожащее от холода и эмоций тело. Ченле старается смотреть безразлично на зажмурившегося брюнета, чьи тихие всхлипы режут идеальную ночную пустоту. Внутри кровью истекает, но виду не подает. Нельзя. Нужно оставить все, даже если придется резать по живому. Джисон поднимает красные глаза и смотрит снизу, встречаясь с карими глубокими сферами, затягивающими на дно. Он делает попытку встать, и когда понимает, что может идти, двигается навстречу. Будто скованный невидимыми цепями, старший не может пошевелиться, ждет. Пак подходит почти вплотную, все так же опустив голову. Ему страшно и больно от осознания того, что он совершенно не понимает своего лучшего друга. За последние две недели тот сильно изменился. Перестал громко, заразительно и заливисто смеяться, улыбаться своей очаровательной улыбкой, что делала весь мир ярче. Взгляд становился все более задумчивым и печальным, а причины знать никто не мог. Младший не хочет ссориться, но другой видимо не поддерживает его взглядов, общаясь грубо и кидаясь колкими фразами. - Ченле, давай поговорим – голос дрожит – Прошу тебя. - Прежде чем ты что-либо скажешь, я предупрежу. Вряд ли мое решение измениться, и ты меня удивишь, но я готов тебя выслушать. Начинай. Джисон вдыхает и выдыхает. Старший чувствует пар на своем лице, так близко они стояли. Он предпринимает попытку снова дотронуться до чужих красных пальцев, и к неожиданности его не отталкивают. Тогда парень сжимает их в своих. - Я не знаю почему ты так себя ведешь сейчас и на протяжении всей недели, но я вижу, что что-то не так. Ты ничего не рассказываешь, только огрызаешься и уходишь. Мне очень дороги наши отношения, но я не могу тебе помочь, я даже не знаю, как. Пожалуйста, что бы ни было в твоей голове, какими бы мыслями ты себя не изъедал – он делает паузу, собираясь с мыслями – не уходи. Ченле по-прежнему не смотрит в глаза, сфокусирован на переплетенных пальцах и в очередной раз его сердце сжимается. Джисоновы тонкие и красивые, теплые и готовые согреть, чего не скажешь о своих, ладошка маленькая по сравнению с чужой и всегда мерзнет. - Я тебя очень люблю, ты мне дорог. Пожалуйста, не разрывай все – шепот пробирается под череп и отпечатывается в голове. «Он снова имеет в виду дружескую любовь, как нелепо». Тяжело понимать, что на твои самые искренние и нежные чувства не могут ответить взаимностью. Видимо стереотип о невозможности романтики между двумя лучшими друзьями все же не такой фальшивый. Чжону наплевать что будет и как тот отреагирует. Ему хочется в последний раз позволить себе слабость, вобрать в себя всего младшего и хранить воспоминания о нем. - Дело в том, Джисони, что наши с тобой понятия об этом чувстве кардинально расходятся. Я чувствую к тебе другую любовь - со вздохом он продолжает, выкладывать уж все придется – Ты поселился в моей голове еще давно, и я с чего-то решил, что тоже нравлюсь тебе. Ты всегда был добр и нежен ко мне, помогал, слушал, поддерживал. Никогда не подставлял и делал все, чтобы я был счастлив. Сам того не осознавая, ты овладел всеми моими мыслями. Я уже не мог смотреть на тебя, и не представлять, как твои объятья греют кого-то другого. Мне хотелось быть вместе с тобой постоянно. Держать за руку, целовать, делать все, что делают парочки. Но я понял вдруг, что ты ко всем такой - Джисон резко поднял голову, на заплаканном лице хмурое выражение – Ты всем улыбаешься своей милой улыбкой, всех обнимаешь. Я не особенный. Ты скорее всего и не думал обо мне в таком плане. Что ж, я думал, и очень часто. Именно поэтому я старался тебя избегать, чтобы не причинять самому себе боль. Закончив говорить, Ченле не почувствовал кома в горле или камня на душе. Будто наоборот с него сняли всю тяжесть с земли, и он свободен от чувств. Он решает посмотреть в любимые темные глаза. Его не понимают. «Я так и думал». - Я все сказал. Если что-то есть, говори. Джисону будто рот зашили. Он даже не открывает его, просто молчит и смотрит, но глаза будто говорят за него. Читается сожаление, вязкая печаль, боль, непонимание. И что-то теплое. - Честно говоря, я не знаю, что мне сказать – он чувствует себя полным идиотом. Парню пришлось пережить столько внутри самого себя, в одиночку. Он боялся довериться, сомневался. Почему-то он даже не думал о взаимности, будто изначально обрек свои чувства на провал. Младший вдруг понял, о чем ему когда-то говорил Джено, его друг из старшего класса. «Если сейчас ты отрекаешься от своих чувств к этому парню, будь готов что ты забудешь их значение. Сначала ты думаешь, что это все дружба, что на самом деле ты не по уши втрескался в этого громкого пацана, но потом ты действительно в это поверишь, перестав считаться со своим сердцем. Нельзя это задвигать, малыш». Ли был ему как крутой старший брат, с которым не стыдно обсуждать взрослые темы и у которого всегда можно попросить совета. Джисон ощущал себя в раю, когда Ченле висел у него на шее в крепких объятьях, не желая разрывать контакт. При этом дышал в ухо и посмеивался, от чего по телу проходил табун мурашек. Как друзья держались за руки и прятали их под партой на уроке, как друзья по пьяни целовались в ванной одного из друзей, как друзья спали друг на друге, боясь даже лишнее движение сделать, чтобы не спугнуть. Слишком много моментов всплыло в памяти младшего. Он понял, что все случилось, как и пророчил Джено. Он просто не замечал своих чувств, как и чужих, упорно игнорируя все намеки. Какой же он идиот, Чжон прав. - В таком случае… Пока, Джисон. Я тебя очень любил. Он с горькой улыбкой разворачивается и снова уходит. Надо что-то предпринимать прямо сейчас, но глупое тело отказалось слушаться. Голосовые связки отказали, все остолбенело. Когда фигура уже была плохо различима из-за обильного снегопада, с парня сошло проклятие. - Ченле! – во все горло закричал Пак и рванулся с места как по щелчку. Не боясь упасть на скользкой дорожке, а боясь потерять все, ради чего он жил, младший бежал, пока в легких и горле не начало болеть. Он резко развернул к себе опешившего Ченле и сцепил за спиной прочнейший замок из рук. Старший уткнулся головой в шумно поднимающуюся и опускающуюся теплую грудь парня и закрыл глаза. Как приятно. Его снова обвивают заботливые руки, и пока что не собираются отпускать. Но когда проходит три минуты, уже становится странно. - Джисон, ты чего? – с некоторым волнением спрашивает он. На него сверху смотрят два черных глаза, совсем изменившихся. В них видна целая вселенная, каждая галактика и звезда. Они обволакивают теплом и заставляют чувствовать, как внутри что-то сжимается. Мягкая но уверенная улыбка означает лишь одно – ему не противно, он не отказал. - Мне очень жаль, что я позволил своей глупости и эгоистичности взять вверх. Из-за этого я отрицал не только себя, но и тебя. Я и представить не мог, что ты тоже так себя чувствуешь – он говорит на одном дыхании – Я не отпускаю тебя. Ты… ты мне нравишься. Глаза Ченле как блюдца, он не верит собственным ушам. Но сердце уже стучится в горле и готово прыгнуть Паку прямо в руки, а тот и рад хранить эту драгоценность. «Пусть мне это не снится». Он закусывает губу, чтобы не выдавать подступающую истерику, но выходит плохо. Крупные слезы уже стекают по подбородку и дыхание сбивается. Джисон расцепляет руки за спиной парня и нежно берет его лицо в ладони, стирая большими пальцами соленые дорожки. Он не уверен в правильности своих действий на все сто, ведь он еще глупый подросток с огромными чувствами к парню, переставшему быть просто лучшим другом. Наклоняется вперед и проводит по щеке носом, как бы спрашивая разрешение на продолжение. Ждать и не нужно, старший сам приподнимается на мысочки и настойчиво целует. И это невероятно. Его губы немного солоноватые и мягкие сминают чужие точно такие же теплые. В горле ком, но на душе легко. Он прижимается к младшему всем телом. Поцелуй разрывается, чтобы оба смогли снова дышать. - Ты мне так сильно нравишься, что я теперь не могу думать ни о чем другом, Ченле – ухмыляется Пак. - Ты и правда идиот, раз заставил меня чувствовать всю эту боль – он давно простил парня, но все равно говорит – Обещай, что будешь рядом. - Я от тебя не отлипну, даже если очень попросишь. Они глупо смеются и ураганы на душах обоих постепенно утихают. Все несказанные слова обязательно произнесутся, и все потраченное время восполнится. Теперь они не боятся чувства собственничества, и готовы показать все то, скрытое за многие месяцы.