Рисуй на моей коже

- Эцио! - Роза, свернувшая было что-то на рабочем компьютере при виде вошедшего клиента, облегчённо вздыхает и взмахивает рукой в качестве приветствия. - С чем на этот раз? Ответом ей служит широкая улыбка, с которой Эцио похлопывает ладонью по предплечью, пока что свободному от цветных узоров, отчасти вплавившихся под кожу. Но совсем скоро это изменится. - Чай, кофе? - Роза поднимается со своего места и смотрит на него отчасти игриво, так, как смотрит на всех, отчасти дружески, потому что он в этом салоне столько денег оставил, право, можно и лучшим другом считать. - Потанцуем? - подыгрывает Эцио и склоняется в полупоклоне. - Ничего не нужно, bella. Антонио свободен? На выразительном лице девушки пробегает тень, такая быстрая и лёгкая, что её едва можно успеть заметить. - Нет, - она немного нервно кусает нижнюю губу и опирается локтями о стойку администратора, беспощадно сдвигая в сторону рекламные брошюры. - Уволился. - Я у него забивался месяц назад. - А на прошлой неделе он решил, что хочет поступить вот так, - Роза дёргает плечом, и Эцио понимает её досаду: имя Антонио приводило в этот салон многих, как и его мастерство, теперь начнутся сложности, придётся найти такую же талантливую замену. По-дружески Эцио даже может её пожалеть, как и всех сотрудников на пару с руководством, но он в первую очередь клиент, готовый выложить за сеанс круглую сумму. - Уго? Не Антонио, конечно, и вместе с тем глаз у парня намётанный. Роза уныло качает головой. - Заболел. - Бьянка? - У неё выходной. - Merda, - сквозь зубы произносит Эцио, когда выясняет, что из более-менее приличных мастеров никого нет на месте, а связываться с новичками, окончившими недавно какие-то вшивые курсы - нет, спасибо, ему ещё дорога его кожа. - И что ты предлагаешь? Вообще-то это нагло с его стороны. Прийти без записи, просто потому, что захотелось, и требовать правильного обслуживания, но здесь Аудиторе знают достаточно давно, чтобы привыкнуть к его приливам вдохновения, которое выражается в срочной и острой необходимости добавить очередной рисунок. Роза задумчиво постукивает короткими ногтями по стойке и, внезапно просияв, почти падает на свой скрипнувший стул. - Есть один мастер, буквально вчера взяли, - она одновременно щёлкает мышью и говорит так быстро, что голова почти начинает болеть, - не смотри на меня так, я знаю, как ты внимательно относишься к своим татуировкам, но у него золотые руки, может, попробуешь? И смотрит при этом такими глазами, что отказать просто невозможно. Эцио остаётся лишь вздохнуть. В конце концов, никто не мешает ему взглянуть на этого чудо-мастера и отказаться, если не придётся по душе. - Хорошо, давай. Роза мгновенно начинает улыбаться, в очередной раз заставляя удивиться её переменчивому настроению, выскальзывает из-за стойки и стучит в одну из плотно закрытых дверей. - Лео, ты скоро? - Uno momento, - доносится оттуда, и за отличный итальянский Эцио готов накинуть пока что незнакомому мастеру как минимум один балл. Пока длится ожидание, они с Розой всё же успевают выпить чаю. - Приходите ещё, - напутствует приятный - ещё плюс балл - голос выходящего из комнаты парня, который доходит до стойки, где ему тут же начинают в подробностях рассказывать, как ухаживать за татуировкой, чем обрабатывать, когда можно будет снять специальную плёнку, и так далее, и тому подобное. Проходя мимо, Эцио замечает ошалевшие от чрезмерного количества информации глаза и невольно вспоминает свой первый визит, когда он, мало что понимая, но испытывая прилив удовлетворения, прижимал плёнку плотнее к запястью и старался запомнить сразу всё. А затем дверь за его спиной закрывается и становится не до воспоминаний. Потому что он залипает мгновенно. На лёгкую улыбку, сразу заметно, что не вымученно-обязательную, на фигуру, на светлые глаза, отчасти скрытые чёлкой, в них столько азарта, что становится понятно, насколько этот человек любит свою работу, горит ей, как принято говорить, и на... - Леонардо. - А? - абсолютно глупо спрашивает Эцио и, чего с ним не случалось уже очень давно, смущённо краснеет, взглянув на протянутую ему руку. Нужно очень постараться, чтобы вогнать в ступор кого-то из рода Аудиторе. - Меня зовут Леонардо, - повторяет мастер и плавно поводит ладонью в воздухе; чёрт подери, нужно немедленно прекратить так смотреть на его пальцы. - М, - односложно отзывается он и понимает, что упустил свой шанс, когда Леонардо скрещивает руки на груди, так и не дождавшись рукопожатия, в выражении его лица читается искреннее расстройство и немедленно начинает хотеться всё исправить, но, к сожалению, жизнь - не игра, чтобы можно было загрузить последнее сохранение и сделать правильный выбор. - Прошу прощения, я задумался. Эцио. - Эцио, - задумчиво повторяет Леонардо, будто пробуя это имя на вкус, и от его тягучих интонаций мысли стремительно улетают абсолютно не в ту степь. - Что ж, давайте посмотрим, что я могу для вас сделать. О, у него неожиданно много идей на эту тему. К примеру, светлые волосы Леонардо собраны в очень соблазнительный хвост, который можно расплести несколькими быстрыми движениями, а затем запустить пальцы, чтобы проверить, такие ли они мягкие на ощупь, какими кажутся. Но приходится сосредоточиться на эскизе. - У вас отличный вкус, - одобрительно произносит Леонардо, когда внимательно выслушивает описание будущей татуировки, и его взгляд обретает мечтательный оттенок, присущий истинным творцам, которые только что уловили своё вдохновение. Эцио крепко сжимает зубы, так, что те чуть слышно скрипят, и надеется, что бурное воображение в кои-то веки над ним сжалится. Куда там. Дома он, наплевав на все инструкции - как и всегда, спасибо организму за умение заживлять повреждения быстрее, чем положено - открепляет плёнку, касается кончиком пальца тёмной линии, блестящей из-за мази, ведёт вверх, прослеживая узор, и только сейчас осознаёт, что Леонардо сделал всё идеально. Именно так, как Эцио хотел, опираясь лишь на не особо умелый эскиз. Либо это талант, либо Леонардо продал душу дьяволу за умение вот так схватить момент, потому что орёл, угнездившийся на предплечье, выглядит так, словно вот-вот сорвётся с места и взлетит, выслеживая ничего не подозревающую добычу. Уже позже, обработав татуировку, Эцио падает на кровать и неожиданно начинает вспоминать. Память выдёргивает из его визита, наполовину расплывшегося в сознании, всё: мягкий и спокойный голос Леонардо, обсуждающего Италию, откуда, как оказалось, они оба родом, прикосновения его рук, затянутых в специальные перчатки, сосредоточенно закушенная губа, кто бы знал, как хотелось самому её укусить, светлая вьющаяся прядь, выбившаяся из хвоста, которую то и дело приходилось сдувать... неизбежно болезненные, но в этот раз отчего-то и приятные уколы иглы, может, всё дело в том, в чьих именно руках она была, кто работал над тем, чтобы украсить кожу очередным рисунком, воплотить их общее видение в реальность. В том, чьё именно мастерство останется с ним теперь до конца жизни, проникнув в плоть. Эцио почти не удивляется, когда его собственная рука опускается под одеяло, он лишь с шумом выдыхает через нос, закрывает глаза и мысленно извиняется перед Леонардо, не думает о том, что слишком странно дрочить на подобное, слишком неправильно, слишком... Кончая, он утыкается носом в горячую кожу на предплечье и вспоминает, как умело по ней скользили чужие пальцы, стирая кровь и остатки краски. Кажется, придётся найти другой салон, думает Эцио, потянувшись к коробке с салфетками - держать нечто подобное у кровати в его возрасте абсолютно нормально - а затем чётко и беспощадно понимает, что не сможет больше подпустить к своему телу никого. Никого, кроме Леонардо. То, насколько быстро, сильно и крепко он влипает в человека, которого несколько дней назад даже не знал, вот что по-настоящему удивительно. - Клаудия, аккуратнее, - шикает Эцио на сестру, когда та, не рассчитав сил, крепко обнимает его и задевает только начавший подживать участок тела. - Опять? - мать вздёргивает брови и смотрит вроде бы укоризненно, но Эцио прекрасно знает, что семья никогда и ни за что его осуждать не будет. Даже за эти странные чувства, которые он испытывает к своему тату-мастеру, господь бог, он уже и мысленно говорит о Леонардо так, словно тот ему принадлежит. - Снова, - фыркает средний Аудиторе и ерошит волосы Петруччо, который в ответ забавно морщит нос. - А что на ужин? Лазанья, собственноручно приготовленная Марией Аудиторе, заставляет всю семью собраться вокруг стола, даже самых занятых, и, получив по рукам за попытку украсть кусочек раньше времени, Эцио почти готов забыть о своём непривычном и тревожащем отношении к Леонардо. Почти, потому что мастерство самого Леонардо остаётся с ним, под кожей, чернеет ровными изящными линиями, когда он закатывает рукав рубашки, чтобы показать родственникам результат. - Я всё ещё не понимаю, зачем так много, - произносит мать, для которой, наверное, и правда странно видеть, как её некогда маленький сыночек постепенно превращает своё тело в художественное полотно. А ведь всё началось с одного маленького рисунка между ключицами, набитого едва ли не на спор. Говорят, на одной татуировке безумно сложно остановиться, и вот оно, живое подтверждение. Эцио слишком беспечно для своих двадцати трёх лет пожимает плечами. - Надоест - сведу. Это не так уж сложно. Ничто не вечно, даже татуировки. Так он думал всегда. Но это было до того, как в его жизни появился улыбчивый светлоглазый художник, которому и впрямь бы писать картины, а не сидеть с машинкой в руках над многочисленными клиентами; почему-то мысль о том, как руки Леонардо касаются других людей, оседает на языке горьковатым привкусом. Эцио твердит мысленно самому себе о том, что это неправильно, и знакомится в клубе с симпатичной рыжей девушкой по имени Катерина. У неё низкий смешливый голос, а Эцио пьян до искр перед глазами, у неё резкие манеры, а Эцио зажимает её прямо на выходе, она вся как на ладони и она совершенно точно не Леонардо. И в этом заключается главная проблема. Леонардо двадцать шесть. Когда Эцио узнаёт, сначала не может поверить, потому что у Леонардо слишком мальчишеская и увлечённая улыбка, широкие жесты человека, не успевшего повидать в жизни некоторое дерьмо. Но Роза, с явным интересом наблюдающая за попытками узнать о Леонардо хоть что-нибудь, уверена более чем твёрдо. Двадцать шесть. И ни годом меньше. - Влюбился, что ли? - проницательно интересуется она однажды в баре, где в честь дня рождения Эцио собираются все его друзья, потому что с характером Аудиторе было бы странно не завести кучу друзей и теперь вот приходится думать, как этот ворох подарков унести домой. Но в итоге их забирает Федерико, у которого своя машина - да здравствует Федерико, лучший старший брат на этой долбаной планете. Вопрос доходит немного с опозданием, Эцио давится своим пивом и смотрит на Розу удивлённо, а она лишь закатывает глаза. - Ой, вот только не ври мне. Ответить Эцио не успевает - в дверях появляется знакомый силуэт, заставляя сердце пуститься в бешеный пляс. - Надеюсь, вы не против, - немного скованно улыбается Леонардо, но в его улыбке столько всего, что становится жарко без всякого алкоголя, - Роза сочла нужным сообщить о празднике. Эцио спиной чувствует, как Роза за его спиной довольно улыбается, и не может оторвать взгляд от этой чёртовой белой рубашки, небрежно распахнутой на груди, от виднеющегося в вырезе разлёта ключиц и от собственных мыслей о том, как замечательно под одной из ключиц смотрелся бы багровый след укуса, отвлечься тоже не может. В полутьме бара, пропитанной чувственной музыкой и редкими вспышками, так легко ненадолго закрыть глаза и представить себе реальность, в которой Леонардо можно было бы поцеловать прямо здесь, у заставленной стаканами стойки. В этот вечер он пьёт гораздо меньше обычного, чтобы сохранить в памяти каждую мелочь, даже самую незначительную. То, как Леонардо улыбается его сумасшедшим историям. То, как запрокидывает голову, ловя языком последние капли напитка, и как от этого простого жеста вспыхивает всё, что только можно. То, как, выходя из кафе, спотыкается и опирается о плечо Эцио, извиняется, отстраняясь, и оставляет в лёгких свой странный, едва уловимый запах пропитанного лаком дерева. - У тебя нет татуировок, - подмечает Эцио, когда они с Леонардо после окончания праздника решают пройтись, вытаскивает из внутреннего кармана куртки пачку сигарет и протягивает мастеру. А когда Леонардо, благодарно кивнув, подносит сигарету к губам, сглатывает и понимает, что это худшая и в то же время лучшая его идея за последнее время. - Это плохо? - на него смотрят искоса, светлыми глазами, в которых чётко видно всё и одновременно ничего, и как бы великолепно эти глаза смотрелись бы широко распахнутыми, затуманенными удовольствием. - Нет, - немного запоздало отзывается Эцио, мысленно дав себе пинка, чтобы не залипать на то, как Леонардо выпускает в воздух тонкую, почти прозрачную струю дыма. - Но странно. Обычно тату-мастера забиты по самые уши. Леонардо тихо смеётся, и, господи, Эцио обожает его смех, хоть и слышит всего во второй или третий раз, и ради этого смеха он готов откапывать в памяти все свои косяки из школьной и студенческой жизни. - Ты не так уж далёк от истины, - они перешли на "ты" довольно быстро, после пары бокалов пива, окончательно разрушая лёгкую неловкость первого знакомства. - Одна татуировка у меня всё же есть. Но там, где её сложно увидеть. - А я когда-нибудь увижу? - спрашивает Эцио, не подумав, поднимает голову и, видя, как зажавший сигарету зубами Леонардо замирает, начинает считать себя распоследним кретином на этой земле. Но Леонардо лишь странно усмехается. - Может быть. Он исчезает в толпе людей, стремящейся в метро, несмотря на довольно позднее время суток, а Эцио стоит на месте ещё несколько минут, пытаясь вспомнить, каково это - дышать. Надеюсь, ты успешно добрался до дома. С днём рождения ещё раз, пишет Леонардо через какое-то время, и ему нужно на законодательном уровне запретить быть таким... Таким... Таким Леонардо. Конечно, шутливо отвечает он и начинает описывать свою идею для следующей татуировки. Внезапно перед глазами встаёт лицо Леонардо, его сосредоточенный взгляд, привычка покусывать в задумчивости костяшки пальцев, и остатки алкоголя, до сих пор бродящие в крови, заставляют Эцио раскручивать это представление всё дальше и дальше, с головой погружаясь в очередную горячечную фантазию. Это не должно быть настолько хорошо, ради всего святого, не должно. - У него клиент, - терпеливо повторяет Роза, но в её глазах начинает чётко прослеживаться нарастающее раздражение. - Эцио, это ненадолго, а ты по записи, сядь, пожалуйста. Эцио не может сидеть. У Эцио внутри - поток энергии, дикий неконтролируемый, Леонардо находится всего в нескольких шагах, они не виделись больше месяца, только списывались изредка, и этого чертовски мало для удовлетворения внутреннего голода. Он понимает, что, видимо, двинулся окончательно, и всё же счастливая улыбка на лице расцветает сама собой, когда из-за приоткрывшейся двери доносится знакомый голос, невесомым теплом оседающий на коже. И эта радость мгновенно затухает, когда Леонардо шутит вслед клиенту, чтобы тот постарался сидеть аккуратнее. У Эцио нет никакого права, но изнутри поднимается нечто тёмное, опасное, стоит только представить, как его Леонардо касается кого-то в настолько личных местах, как он делится своим вдохновением и мастерством с людьми, которые никогда не смогут оценить это по-настоящему, как... - Эцио, всё хорошо? - немного встревоженное лицо Леонардо оказывается внезапно близко, и Эцио чувствует себя виноватым. В конце концов, то, что они изредка переписываются - хорошо, почти постоянно, насколько обоим позволяет работа - не выделяет его из ряда прочих посетителей салона. Не должно выделять и всё-таки так хочется. Эцио непривычно молчаливый, ни шуток, ни воспоминаний, он не старается поддержать разговор и по-детски обижается сразу на всех, потому снимает рубашку немного резко, обнажая лопатки, между которыми должен расположиться новый узор. Леонардо погружается в такое же молчание, когда подключает машинку и выставляет на специальный столик упаковки с краской, и Эцио, прикрыв глаза, готовится к тому, что сейчас по его коже скользнёт знакомая прохлада, а через несколько мгновений сменится жжением. Но то, что Леонардо отойдёт к двери и закроет её, предугадать было бы невозможно. Подняв голову, Эцио почти напарывается на его взгляд - острый, непривычно серьёзный, словно в этой светловолосой голове сейчас переплетается пара десятков мыслей. - Эцио, - Леонардо подтягивает стул к кушетке и садится напротив, подпирает голову рукой, затянутой в ту самую перчатку, и даже сквозь обиду пробивается желание почувствовать его пальцы напрямую, без каких-либо преград, на своей коже, на только что нанесённой татуировке; Эцио боится поднять голову, потому что тут же потеряется к чёрту в этом внимательном светлом взгляде и не сможет удержать себя в руках. - Что-то не так? Всё не так, хочется ответить, у меня странная и ненормальная фиксация на твоих руках, на твоём лице, на всём тебе, особенно на вдохновении, с которым ты ранишь мою кожу, чтобы создать свой очередной шедевр, Леонардо, dio mio, ты ведь умный, почему ты не понимаешь? Вслух Эцио произносит лишь фальшивое "всё в порядке" и понимает, что Леонардо чувствует эту фальшь, потому что его глаза недовольно темнеют. А следующие мгновения из реальности выпадают намертво, потому что у Леонардо нереально горячие губы, очертания которых сплавляются с губами Эцио идеально, его волосы, щекочущие скулу, и впрямь мягкие, от чуть сбивчивого дыхания пахнет чем-то свежим и... И это определённо не галлюцинация, не очередная фантазия, потому что он поддаётся, нависает сверху, чтобы не разрывать поцелуй, и когда тот всё же заканчивается, Эцио понимает, что его мозг окончательно утёк куда-то в пах, потому что рот Леонардо выглядит абсолютно непристойно и не вызывает ни единой связной мысли. - Лучше? - привычно спокойным голосом интересуется это свалившееся на голову несчастного - очень счастливого - Эцио совершенство, и лишь лихорадочный блеск в глазах выдаёт его состояние. Их общее состояние. - Мгм, - неразборчиво произносит Эцио. И, оказывается, так просто обхватить Леонардо за бёдра, притянуть к себе, ощутить голой грудью мягкую ткань этой чёртовой расстёгнутой рубашки, потереться носом о ключицу - уловить дрожь, усмехнуться и уже собираться укусить, но вовремя вспомнить, что они, увы, не в закрытой от всего остального мира спальне. - Ты очень долго соображаешь, тебе об этом говорили? - Эцио всё ещё влюблён в этот смех, в этот голос и совершенно не собирается спорить. - Постоянно, amore mio, - голос совсем незаметно дрожит, однако Леонардо всё равно улавливает эти нотки и мягко ерошит тёмные волосы. - Но ты можешь говорить мне это ещё чаще. - Я учту, - и в эту намекающую улыбку, проскользнувшую на зацелованных губах, он тоже влюблён, пусть и видит впервые. - А теперь давай вернёмся к твоей татуировке. Я бы хотел закончить пораньше и продолжить вечер в более подходящей обстановке. И вот в эту намекающую интонацию Эцио уже не влюблён, её он искренне ненавидит, потому что лежать почти час на животе со стояком невероятно сложно. Эцио не хочет знать, благодаря кому на внутренней стороне бедра Леонардо красуется та единственная татуировка. Куда важнее то, что от одного прикосновения языком к ней Леонардо полностью теряет контроль над собой.