В омуте

Шиге кажется, что для Джунты его стало слишком много в жизни. Он пытается отогнать бесполезные мысли о том, что даже не было озвучено, но знает, что он отдаёт больше и не получает ответа. Он не считает нужным говорить об этом, о чувствах в принципе говорить не принято, но не может перестать думать об этом каждую свободную секунду. Джунта совсем другой, для него внешний мир важнее внутреннего, и если его голова и забита чем-то, то точно не мыслями о чувствах. А может, дело совсем не в этом, просто он не любит… Шиге знает, что их отношения обречены, а конец — лишь дело времени, но ничего не может с собой поделать. Он пытается ограничить своё присутствие в жизни Джунты, но происходит с точностью до наоборот, он хочет быть рядом с ним постоянно, а когда не получается, от тактильного голода у него сдавливает все внутренности. Он думает о кошках, которые в отсутствие хозяев ложатся спать, чтобы время без них прошло быстрее. Шиге не спит, но пытается писать песни, чтобы освободить себя хотя бы от доли сложных чувств, которых так много, что это становится невыносимо. Получается слишком лично для того, чтобы включить в следующий релиз, но Шиге не выкидывает исписанные листы, а аккуратно кладёт в первый ящик стола, поверх нескольких старых. Это похоже на записи в личном дневнике, зашифрованные в ноты и метафоры, смысл которых в полной мере понятен только самому автору. Становится ненамного легче, и он приступает к новой, забывая про еду и сон, пытаясь разложить чувства внутри по полочкам. Это всегда работало раньше, это сработает и сейчас, обязательно… Шиге не уверен, можно ли назвать то, что он испытывает, любовью, или же это просто болезненная привязанность? Ему кажется, что он необратимо тонет в этом омуте под названием Накама Джунта, если уже не утонул, и постепенно теряет самого себя. Джунта приходит в первый день цую*. Он приносит Шиге любимую ниру и другую еду, но тот не улыбается. — Совсем не спишь? Такие круги под глазами. А Шиге не те кошки, Шиге просто не может заснуть. Он не хочет сразу хвататься за Джунту, потому что наверняка будет выглядеть глупо, но все равно делает это, жадно трогая руки, от чего мокрый зонт и пакет с шелестом падают на пол, поднимается вверх до плеч и наконец обнимает и крепко прижимает к себе. Тут нечего объяснять, поэтому он молчит, и наверняка Джунта сам всё понимает. Шиге чувствует руки на своей спине и утыкается носом куда-то в плечо. От Джунты пахнет парфюмом, точно дорогим, а ещё свежестью улицы и дождем. — Я писал песни, — говорит Шиге приглушённо. — Дашь послушать? — спрашивает Джунта, пытаясь отодвинуться, и его голос кажется теплым и мягким. — Нет, — Шиге прижимается снова. Он не может сказать, что ему становится ощутимо легче, но внутри появляется какое-то странное спокойствие. Всё он понимает — и что из них двоих чувства накрывают с головой только его, и что его даже, возможно, просто используют. Блажен, кто верует, думает Шиге и даже не пытается оторваться от Джунты. И пусть это не счастье, а только его видимость.