когда музыка не спасает

им с детства твердят, что они на голову выше остальных. что идут медленно к своему счастливому будущему, строят из клавиш дорогу, оставляя за собой след из приятных мелодий. только гарри все меньше уверен в том, что вообще знаком с счастьем, ибо вместо обещанного блаженства, чувства спокойствия, путь его ведет прямо через темную аллею со сломанным фонарем в "Бездну". где все ссорятся. где без устали кричат, конвертируют весь негатив в до, ре и ми. мамочка любит деньги, любит ладонью бить по деревянному столу. а гарри ей не нужен. нужен лишь безликий музыкант, заставляющий срывать голос, но приносящий в дом копейку. гарри вообще нигде не нужен. и он совсем не чувствует себя потерянным, потому что "себя" и ощутить не может вовсе. за четырнадцать лет жизни не научился воспринимать стоящего по ту сторону зеркала юношу - с фиолетовыми синяками под глазами, бледной-бледной кожей и тонкими от недоедания конечностями. он готов разрыдаться, но боится даже всхлипнуть. трус. вообще всего боится. каждого шороха, каждого вздоха - невольно вздрагивает даже когда слышит сиплый кашель своей матери. отец появляется дома все реже, а в один день его вещи тоже исчезают. вместе с ним. и гарри записывает это в дневник. чернила растеклись, так что он вряд ли сможет разобрать, что пытался выплеснуть на эти страницы. музыка, исполненная без души - не музыка. а гарри не музыкант, ведь уже десять лет существования , по клавишам он бьет рефлекторно. словно от этого зависит его жизнь. словно мать, дышащая в спину, держит в руках пистолет, и только и желает засадить пулю в голову своему никудышному сыну. бездарному пианисту. в своем возрасте уже желающему поставить точку, но явно не упасть на фортепиано под конец, потому что это несправедливо будет. гарри выходит, когда время уже давно перевалило за полночь. и бежит изливать душу на бумаге. он не вернул позаимствованные краски, но перси скотт будто не переживает по этому поводу совсем. для гарри лучше. гарри не спит всю ночь, выражая благодарность выведенными на бумаге линиями, россыпью веснушек и румяными щеками, сотканными из красного и белого. перед мунком меркнет бах, бетховена затмевает моне, а гарри чувствует, словно сад земных наслаждений его в итоге в ад затянет. хотя, кто знает... быть может, даже там он будет нужнее. когда мать поднимает руку, гарри склонятся перед инструментом, беззвучно молясь нотной тетради, но настоящие иконы выводит ровно по плотному листу бумаги. своей вере не изменяет. и вряд ли осмелится, пока энтузиазм не растворился в банке с позеленевшей от краски водой, а мазки не покрыли тонкую карандашную линию души. сын из гарри никакущий, лучше бы вообще не рождался. ему не сказать, что обидно, нет. просто грудь смычком насквозь словно, а глаза болезненно жжет. плакать не получается - все свое он уже проплакал. и всё же, от шума на кухне и скрипа старого паркета хочется не просто рыдать, а в собственном страхе захлебнуться. вместо этого, снова водит карандашом по серой странице. нервно. в эскиз выливая каждую проскочившую на лице эмоции, всю ту тревогу, заполнившую сердце. опустошает себя с удовольствием. а в двадцать чувствует, словно совсем пуст. гарри сидит на прокуренном балконе, зажимая сигарету между тонкими пальцами. вокруг холсты. многообразие красок на бумаге, граничащее с полной серостью реальной жизни. его убитого мира. убитых желаний. засосавшего в пучину мазков темных одиночества, что разъедает каждую частичку тела и души быстрее, чем никотин легкие. все равно дрожит, слыша, как то-то приближается, быстро крутит ключ. в этом весь гарри. медленно саморазрушается, не желая ничего менять в уже убитом будущем. убитом им самим. дурак. ну, в наше время, такие и ценятся. "почему ты говоришь как леди?" гарри привык быть вежливым. гарри привык к элегантной картинке настолько, что даже забыл, как материт все и вся, делится тягостными импульсами с эхом и рыдает навзрыд. закрашивает упаковку с таблетками оранжевым, что бы почувствовать себя лучше, однако в виски колотит привычное ре до ре до. гарри снова достает сигарету. гарри трясется, обжигает пальцы и скручивается от собственной беспомощности. гарри не станет лучше. уже точно, блять, не станет.