Параллели чужих жизней

Посиделки в кофейне стали своего родом ритуалом. Было приятно посидеть в спокойной обстановке и поговорить на ненапрягающие темы. Со Славкой мы уже зависали здесь вместе пару раз, сегодня компанию разбавляли Машка с Артемом. Мы как раз обсуждали идею о походе в какую–нибудь киношку, когда я всерьез поверил в то, что кто–то там, на небе, меня реально невзлюбил, после того как девушка заметила: – А это разве не тот парень, который был с Владленом? Как его зовут... Богдан, кажется, да? Она ткнула пальцем куда–то вправо, и мы дружно повернулись в указанную сторону. На другом конце зала за столиком действительно сидел Богдан, только вот в компании не Владлена, а Лекса, что меня удивило. Он еще не уехал, что ли? Или приехал снова? Ладно, мне фиолетово вообще. Парни нас тоже приметили. Лекс мне кивнул, а Богдан даже помахал нашей компании рукой, как старым знакомым. Полный звездец. – Интересно, Владлен тоже здесь? – Маша стала вертеть головой по сторонам. Вот лично мне это неинтересно. Вот вообще. – Может уже, в кинотеатр пойдем? – предложил Артем, взглянув на часы. – А то есть шанс просрать последний сеанс. Парень спас положение, сам того не подозревая. Спорить мы не стали, расплатились по счету и пошли к гардеробной. По пути я заметил, что разговор между Лексом и Богданом нельзя было назвать приятным: оба хмурились, рвано жестикулировали, изредка поглядывая в нашу сторону. Богдан пил из стакана что–то спиртное и с мрачным видом выслушивал говорившего Лекса. Ха, попахивает каким–то разладом в королевстве. Суббота не задалась. Сначала кто–то из соседей сверху решил, что семь утра – самое время для молотка, потом дворовые коты вспомнили, что на дворе март месяц, а алкаш из седьмой квартиры вдруг решил, что сможет попасть домой без ключей, минуя железную дверь. Выспаться к восьми не удалось, из–за этого я и решил прогулять школу. Подумаешь, три математики подряд и английский, сущая фигня. Так как свободного времени было полно, решил побаловать себя нормальной домашней пищей и никаких бич–пакетов. Готовил я всегда неважно, но если постараться, то можно было состряпать что–то съедобное. Сходил в ближайший магазин, разжился мясом и нужными продуктами – было решено сварганить жаркое. Я заливал в скворчащую кастрюлю с мясом и овощами томатный сок, когда в дверь постучали. Распахивая дверь, я не ожидал ничего хорошего: на сегодня никаких гостей не предвиделось (в прочем, так было всегда), и, как оказалась, не зря. Владлен стоял, опершись о дверной косяк, и как только я открыл дверь, заявил: – Ты в курсе, что у тебя отвратительная посещаемость занятий? Одет был демократично даже для самого себя – темно–синий трикотажный пуловер и черные джинсы, сверху накинутое распахнутое пальто, на ногах туфли. Никогда не мог понять, кто в их альянсе главный: то ли Владлен красит шмотки, то ли шмотки Владлена. Но в тандеме всегда выглядели охуенно. – Чего тебе? – Много чего. Но пока только интересует, почему у тебя отключен телефон. Я покосился на сотовый, лежащий на тумбе в прихожей. Берсеньев проследил за моим взглядом. – Ты его даже не включал, да? – насмешливо улыбаясь, спросил он. – Здесь недалеко ресторан новый открылся. Прокатимся? – это прозвучало даже не как предложение, а скорее как самоуверенная констатация факта того, что мы действительно куда–то поедем. – Час от часу не легче, – вздохнул я и устало потер глаза. – Послушай, ты русского языка совсем не понимаешь, да? Владлен у дверей и невыспавшийся, голодный и раздраженный я – гремучая смесь. И главное, взрывоопасная. – Точно, – ухмыляясь, кивнул он, а мне захотелось стереть эту его ухмылочку кулаком. – Я никуда не поеду, – отрезал я. – Я предвидел это. – Тогда какого хрена приперся? – Солнце, ты сегодня не с той ноги встал, да? – Да пошел ты! – огрызнулся я и захлопнул дверь перед его носом. Сукин сын. У него невъебенно круто получается только одним своим видом довести до нервной дрожи. Уже две с половиной недели ублюдок ошивается поблизости, а я все никак не могу спокойно реагировать на то, что он рядом. Пешие вечерние прогулки стали своеобразным антидепрессантом ровно с тех пор, как я переехал в этот город. По ближайшим окрестностям мною намотан не один десяток километров. У меня не было страсти к ночному бдению, просто так было легче. Легче дышать, легче жить, легче хоть как–то отвлекаться и двигаться куда–то вперед. Безвылазное сидение имело тенденцию к развитию меланхолии и апатии, четыре стены морально подавляли и все время будто бы проверяли на прочность нервную систему. Это угнетало. Я бесцельно шлялся по улицам и уже начал замерзать. Сегодня прогулка затянулась, часы показывали два часа ночи, а все из–за того, что я засек таскающегося за мной Берсеньева, который, судя по всему, даже и не уходил после нашего дневного разговора. Он и не думал скрываться, просто шел поодаль, курил сигарету за сигаретой, но попыток приблизиться не предпринимал. Чертов псих. Поначалу это преследование раздражало и нервировало, но потом все эмоции перегорели, словно замкнул рубильник. Я даже испытывал какое–то извращенное наслаждение, когда со злорадством плутал по улочкам и скверам, заставляя парня ходить следом и не отставать. Сейчас же единственной мыслью была о чашке горячего чая с любимым отрубным печеньем. Поднявшись в квартиру, я пару минут отогревал озябшие руки под теплой проточной водой, пока чайник пыхтел на плите. Может, мучить настырного сукина сына прогулкой и было приятно, но вот воспаление легких – это не та цена, которой хотелось бы заплатить за сомнительное удовольствие. Часы показывали третий час ночи. Все тело скрипело, будто бы вагон угля разгружал, а не на прогулке был, а в голове роем жужжали мысли. Ночь – это сильнодействующий холинолитик*. В это время выходят наружу все наши страхи и монстры, отсиживающиеся где–то в глубинах подсознания. Стоит только в голове проскочить искре воспоминаний, как дневное заграждение теряет свою актуальность, моментально осыпаясь крошкой. Изнутри разъедает боль воспоминаний, и с каждым фрагментом воспроизведенного прошлого что–то осыпается и бесследно исчезает. Чаще всего ночью пытаешься разобраться в себе, расставить приоритеты. Именно ночью хочется оплакивать потери... Но попробуй спастись от пожара, если он внутри тебя. Стук в дверь застал меня за уничтожением чая и тупым созерцанием стены. ...И именно ночью посещают мысли об убийстве... – Блядь, я не знаю, что сказать. Берсеньев потер лицо руками и уставился на меня, прислонившись к перилам на лестничной площадке, сунув руки в карманы пальто. От Владлена много чего можно ожидать, с ним просто не бывает, но чтобы он не знал что сказать – это нонсенс, достойно внимания. Даже когда он объявляется на пороге твоей квартиры посреди ночи и прерывает какую–никакую трапезу. – Так может, не стоило и приходить? – сухо поинтересовался я. – Ты можешь использовать меня, как хочешь, – чуть хрипло проговорил он, все еще не отрывая зеленых глаз от меня. – Ты это знаешь, да? Я не ответил. Что значит, использовать как хочу? Владленовский юмор, мать его. – Тебе не надоело еще? – насмешливо спросил я, сложил руки на груди и привалился к двери. – Что именно? – Всё, – емко ответил я. – Мне – нет. А тебе? – Уже заебало. – В этом есть свои плюсы, – заметил он, кривясь в улыбке. – Может, теперь ты перестанешь шарахаться от меня как черт от ладана, и мы наконец сможем спокойно о нас поговорить. – В том–то и дело, нет никаких «нас». И быть не может, – стиснул зубы я. Только недавно мне было фиолетово на все, и вот сердце начинает ускорять бег, кровь закипает, а кулаки начинают сжиматься и разжиматься от злости. – Будет, – сказал Владлен, пристально всматриваясь в мое лицо. Зеленые глаза смотрели уверенно и спокойно, но где–то в самой глубине таилась угроза. От его взгляда было не уйти. – Марк, я еще успею расплатиться за все свои грехи, но тебя не отпущу. – Вали давай, надоел, – грубо бросил я, собираясь захлопнуть дверь, как Владлен неожиданно возник рядом, вжимая в дверь. Сердце сделало кульбит и остановилось, я слепо уставился куда–то поверх его плеча, а губы парня оказались возле моего уха, и, обжигая горячим дыханием шею, он тихо заговорил: – Не прошло еще и часа, чтобы я не думал о тебе, Марк. – Адреналин ворвался кипятком в мои вены, стуком отдаваясь в ушах, и я зажмурился до цветных кругов перед глазами, задыхаясь от близости Владлена, различая в мельчайших подробностях запах знакомого одеколона, запах сигарет и запах кожи. Так близко, слишком близко. Руки противно мелко задрожали. – Ночи напролет не спал, а днем внушал себе, что все к лучшему. Все так, как я и заслужил. Я знал, что мой приезд мало что изменит, но все равно приехал. Просто хотел увидеть тебя... – Владлен... – прохрипел я, судорожно вздохнул и открыл глаза. – Солнце, а ты не задумывался над тем, чего так отчаянно боишься? Почему так ненавидишь, раздражаешься и рьяно пытаешься доказать свою неприязнь? Ты не мне доказываешь, что ненавидишь, а себе. Просто подумай над этим. А я готов ждать столько, сколько тебе потребуется времени, чтобы все понять. Он чуть отстранился. Я встретился взглядом с темно–зелеными глазами, не в силах отвести глаз. ...Кто бы мог подумать, что вокруг зрачка есть золотые искорки?.. Сердцебиение набатом долбило по темечку, и я надеялся, что все, что смог расслышать из–за расшалившихся нервов – лишь плод моего воспаленного мозга. Но... – Просто подумай над этим, – повторил Владлен, развернулся на пятках и стал спускаться вниз по лестнице, сунув руки в карманы джинсов. Я, не мигая, следил, как его фигура исчезает где–то за двадцать третьей ступенькой. Я закрыл дверь, сполз по ней на пол и уставился в пустоту. Выравнивал дыхание и с тоской думал о том, что сейчас не помешало бы накуриться до отупления и глотнуть коньяка. Закрыв глаза, потер переносицу. Будь ты проклят, долбаный Берсеньев! Как же я тебя ненавижу! Сегодня мне снова не уснуть без снотворного.