Зажечь

      Литл-Рок смотрит на металлическую громадину в гараже, и её царапает за гортань пугающая ревностная тоска, пока она сворачивает рулоном тягучую почти-обиду, и пинает изо всей силы носком тяжёлого ботинка выступающую поверхность усеянного шипами колеса – только на секунду представив себя на месте гадкого бронированного чудовища, окутанного сотней мимолётных прикосновений грубых пальцев, усеянных недоступной для неё лаской обжигающих рук, – и Литл-Рок роняет в личную копилку чужих-своих воспоминаний очередной кусок пропитанного кровью и гнилью чуда, касаясь кончиками пальцев испещренной царапинами металлической поверхности, и почти на самовнушении чувствуя теплый отклик ранее лежащих здесь ладоней – и это пугает больше всего.       – Мне не нужен отец.       Она расплёскивает колу из узкого горлышка жестяной банки, отшатываясь, и Таллахасси разглядывает её удивлённо, опуская распахнутые для объятий руки вниз – со следами мазуты и полоской чужой крови на сгибе локтевого сустава – и Литл-Рок не может отвести от них глаз, проклиная чёртову тачку в гараже, — а затем взгляд его мрачнеет, и губы зло кривятся непроизнесёнными словами, ощущаясь на облизанном газировкой языке прогорклым привкусом старого кофе.       Литл-Рок засыпает на заднем сидении автомобиля, залив солёной обидой старую синтетическую кожу – ей шестнадцать, сегодня за ужином она не смогла поднять глаз на сидящего во главе их стола мужчину, хотя руки её давно уже не дрожат, держа двуствольный бокфлинт с гладкой вертикалкой и затёртой наклейкой из упаковок старых жвачек на щербатой колодке, и на губах остаётся привкус пыли из страниц старых журналов и плёночных кассет, с кучей безконечный имён и неизвестных мелодий, оживающих под низкий голос из соседнего кресла, пока Вичита и Коламбус шепчутся о своём наверху, — тогда у неё остаётся воспоминание о тяжёлом жаре чужих рук в сантиметре от её собственных, и долгие взгляды с прилипшим на самое дно зрачков отражением мутного виски по краям гранёного стакана.       Литл-Рок прячет глаза от сестры, держа на границе восприятия пьяные поцелуи в полночь и прилипшее к гортани дыхание, пока сухие губы разрисовывали алым контур её лица.