Я дома

      У них совершенно не было ничего общего. Он — ведьмак, человек, привыкший жить в дороге, просыпаться с рассветом и получать за свою работу весь спектр эмоций: от глубокой благодарности, до лютой ненависти. Она — придворная чародейка, привыкшая к привилегиям и почестям, пользующаяся почётом и уважением. Встреть она его в прошлом, едва ли стала бы рассматривать его кандидатуру не то что в спутники жизни, но и на перспективу провести с ним ночь, посмотрела бы с ухмылкой. Судьба причудливо и непостижимо сталкивает совершеннно непохожих между собой людей у которых из общего — только то, что они оба бесплодны. А ещё, король, которому она служила был убит, а на севере воцарился Радовид, обиженный на Филиппу Эйльхарт. Обиженный настолько, что решил объявить остальным чародеям бойкот и слишком «горячий» приём. Тогда-то, она и познала быт и тяготы деревенской жизни, где вместо тончайших пуховых перин был тюфяк, в котором водились клопы, неподвластные её чарам и женской красоте. А вместо восхищения — толпы крестьян у порога, просящих о помощи. Жизнь бывшей советницы Фольтеста заиграла красками, когда на пороге — вместо крестьян, объявился эльфский чародей в маске, а несколько позже и её старый знакомый Геральт. Тот самый, которого никак не могли поделить Йеннифер, и её, Кейры, юная ученица — Трисс. Когда ведьмак сначала взял её под открытым небом, а затем, тоном, не терпящим возражений отняв у неё записи Александэра, приказал ехать в Каэр Морхен, пережидать худшие времена — она поняла, почему они боролись за него. Только вот Геральт искал Цири, а не её любви, да и она, скорее искала способ вернуться к привычной жизни, не размениваясь на пустые эмоции.       Каэр Морхен встретил её разрухой и сквозняками. А ещё ведьмаки, братья Геральта по оружию, оказались совсем на него непохожими. Эскель — оказался тихим и спокойным. Весемир, как и полагалось наставнику — мудрым и рассудительным, а Ламберт…а Ламберт заставил её взбеситься не на шутку. Самый молодой из ведьмаков оказался грубым, язвительным, любящим выпить и обладающим поистине отвратительным, неуживчивым характером. И если в этом мире существовала любовь с первого взгляда, то здесь, доминантой, несомненно, стало диаметрально противоположное чувство. Она возненавидела его и его мерзкий нрав. Ламберт, по всей видимости, воспылал к ней тем же чувством, задевая её по поводу и без, всякий раз, стоило ей только попасть в поле его зрения. Несколько раз она порывалась превратить его в змею, считая, что такому гаду — больше подойдёт облик гада ползучего. А в один из дней, они разругались во время завтрака, и она развернулась, чтобы побежать прочь, в башню, подальше от него, чтобы ненароком не убить его, но чёртовы ступеньки, по которым когда-то бегали юные ведьмаки, стёртые, перемолотые жерновами времени, сыграли с чародейкой злую шутку: она оступилась и почувствовала под ногами пустоту. Рука, которой она попыталась схватиться за перила, ухватила воздух, но вместо столкновения с землёй, она ощутила, как её подхватили крепкие, тёплые, чуть грубоватые руки. Она, на миг, испытала тёплое чувство защищённости и благодарности и уже хотела облечь чувства в слова, ожидая увидеть позади немногословного Эскеля, или, по-отечески — доброго, Весемира, но столкнулась, с таким же растерянным, и не менее удивлённым взглядом Ламберта. Того самого, которого минутой ранее люто ненавидела. И того, которого теперь не сможет ненавидеть, чтобы он ни сказал.       В его взгляде мелькнуло что-то, беззаботно-настоящее, на миг, на доли секунды. Мелькнуло и исчезло, превращая приоткрытый в удивлении рот в привычную ухмылку, а глаза, в ставшие привычными, куски янтарного льда. Йеннифер ухмылялась и понимающе кивала, когда слушала их очередную перепалку, после которой, Кейра неожиданно поймала себя на мысли, что она одна посреди окрестностей замка, окружённого лесом. Кажется, она задумалась, и совершенно позабыла, что хотела собрать лепестки гинации и соцветия переступня, в изобилии растущие в округе. Взор приметил посреди деревьев, на холме, каменную плиту, похожую на надгробие и она решила посмотреть, кому оно принадлежит. Неожиданно обнаружила возле могилы Ламберта, разливающего самогон по кружкам. — Такие дела, друг. Совсем скоро вернётся Цири. Интересно, какой она стала? Жалко, что тебя нет с нами. Ей очень не хотелось мешать. Никто не в праве отнимать личное пространство другого, как бы к этому другому ни относился. Она хотела уже развернуться и уйти, но столкнулась взглядом с ведьмаком. — Ценю твою попытку сделать вид, что тебя здесь нет, но я услышал тебя еще до того, как увидел. Должно быть гадаешь кто же похоронен здесь? Она кивнула. — Здесь похоронен Лео. — Он был ведьмаком? — Нет. Он был человеком, которого обучали ведьмаки. Как видишь, для него это закончилось не лучшим образом. Что ты здесь делаешь? — Травы собирала. Взгляд ведьмака скользнул по пустой корзине. — Вижу ты не сильно преуспела. Возвращайся. Каэр Морхен, и его окрестности — не лучшее место для прогулок. — Не указывай мне что делать! Разумеется, она развернулась и отправилась в противоположную от замка сторону. Она не была слабачкой и не боялась монстров, что могли подстерегать. И всё же, когда из озерца повылазили мертвенно синие, склизкие на вид уродцы, она, совершенно по- девчачьи, завизжала. Ламберт появился так быстро, словно умел перемещаться в пространстве. Серебряный меч ведьмака описал красивую дугу, и утопцы, те самые, по кроне сорок пять за голову, превратились в неаппетитно пахнущий набор конечностей. Голова, с выпученными белёсыми глазами и чёрным, вываленным языком упала прямо ей под ноги. Кейра попыталась отпрыгнуть и упала. Это от неожиданности. От неожиданности. Нервы ни к чёрту. Не успела она отряхнулть платье от налипших на него клейких еловых игл и встать, как чьи-то руки, грубовато рванули её на себя. — Пусти, мужлан! Ламберт нахмурился и, удерживая её на расстоянии, критически осмотрел. Когда убедился, что она не ранена, то на лицо вернулась привычная язвительная усмешка. — Я спас тебе жизнь. Так что могла бы быть и повежливее. Ты же вроде советница короля в прошлом. Кейра с вызовом посмотрела ему в глаза. — И что с того? — И то. Моя жизнь была дерьмом от самого начала, и поэтому я такой херовый и неуживчивый. С тобой-то, что не так? Открой уже портал, и пиздуй в крепость сушить свои рейтузы. Дикая Охота наступает на пятки. Ещё соплей мне не хватало. — Но я…травы… и вообще… не указывай мне, что делать, понял? — Учти, я больше не буду тебе помогать. Хоть ты и подружка красавчика. Я простой ведьмак и привык, что меня недолюбливают, но спасать девиц в беде во время зимовки в мои планы не входит. — Я… — Головка от хуя! Что непонятного я сказал? Пиздуй отсюда, и оставь меня в покое. Подумать можно это она его преследовала.       Кейра открыла портал, и гордо расправив плечи исчезла в нём. Ламберт остался на берегу один. В крепости она небрежно очистила платье заклятием и разогрела воду в бадье, оттирая с кожи липкую грязь. Противный. Скорее бы всё закончилось. Скорее бы сдох Радовид, чтобы я смогла отсюда уйти и никогда не вспоминать о нём. Отбитый на всю голову мизантроп. И как его только крестьяне на вилы не подняли? После ванны ей стало лучше. Она согрелась и успокоилась. Скоро всё закончится и она покинет ведьмачью крепость, чтобы никогда сюда не возвращаться. Надев платье, она вышла за дверь и обомлела: у порога стояла её корзинка. В корзинке лежали аккуратно связанные пучки разных трав. Она забрала корзинку и передумала выходить. Чувство жгучего стыда плавило душу.        Ночью чародейке захотелось пить, и она осторожно, стараясь не шуметь спустилась по злосчастной винтовой лестнице, с которой едва не сверзилась. Её поймал Ламберт. Её спас Ламберт. Как-то незаметно, его стало слишком много в её жизни. Правильнее было сказать — она явилась в его жизнь без спросу. И всё-таки он, несмотря на язвительность и нелюдимость, дважды помог ей. И трав собрал. В общей зале, в поздний час обнаружился только Эскель, задумчиво ковыряющийся в останках Катакана. Ламберт спал, завернувшись в траченный жизнью плед. — Не спится? — Пить захотелось. А ты чего не спишь? — Волнуюсь. Вот и решил извлечь из кровопийцы всё полезное, пока не протухло. — Эскель, скажи… ты Ламберта ведь хорошо знаешь? — Не думаю, что его кто-то знает хорошо, кроме него самого. Не бери в голову, он всегда был сложным в общении. Даже нам бывает сложно договориться с ним. Иногда он ведёт себя как мудак, но это больше от того, что он не умеет нормально выражать свои чувства. В детстве он плохо спал. А ещё — не любит холод. Это то, что известно о нём доподлинно. Весемир говорил, что он забрал его из семьи когда спас его отца. Ламберт всю дорогу до Каэр Морхена молчал. А ещё, на нём не было живого места — весь в порезах и ссадинах, хотя к тренировкам он ещё не приступал. А насчёт тебя… мне кажется, что у него осталось представление из детства, что понравившуюся девчонку следует подёргать за косу и сказать ей, что она уродина. Понравившуюся девчонку.

***

      Через несколько дней, в Каэр Морхен прибыло очень много народу, и Кейре стало не до стычек с Ламбертом. Они варили снадобья и мастерили бомбы из двимерита, готовились к встрече с Дикой Охотой. Иногда она сталкивалась с ним в коридорах и галереях, иногда видела его неподалёку от мест, где она собирала травы, иногда ловила на себе его нечитаемые тяжёлые взгляды во время обеда, где они сидели рядом, то и дело задевая друг друга локтями. Геральт вернулся вместе с Цири и усмехнулся. — Кейра, у нас война, а ты красишься. Чародейка небрежно огрызнулась: — Знай я, что меня в твоём Каэр Морхене ждёт — чёрта с два бы явилась сюда. — Так для кого марафет? — Для меня самой, Геральт. Хочу умереть красивой. — Не будь дурой. Никто не должен умереть. Эти слова сказал вовсе не Геральт. Ламберт шёл следом и слышал их диалог. Она буднично съязвила, в ответ на его нетипично-серьёзное заявление, скрывая собственную тревогу — иронией: — Вот как? Спасибо, мне стало спокойнее. Сам Ламберт защитит меня, ничтожную чародейку. Ведьмак ухмыльнулся и посмотрел так, словно всё понял правильно, и уже проходя мимо неё небрежно бросил, как бы между прочим: — Ты и без косметики достаточно хороша. Кейра бросила кисть, которой она наносила тени на веки и едва не расплакалась.        Военный совет был кратким и сумбурным. Она не вмешивалась, но когда среди добровольцев, вызвавшихся закрывать порталы Дикой Охоты оказался Ламберт, едва не вскрикнула. Захотелось уцепиться в его рукав и попросить остаться. Ведь он обещал защищать её, Кейру. Когда все отступившие вернулись в крепость, тиски, сжимавшие сердце чуть ослабли, но когда до ушей донёсся крик Весемира о том, что Ламберт в беде, она, не раздумывая, побежала туда. Ведьмак был сильным и смелым. До поры до времени, он успешно отражал атаки прибывающих солдат, но вот, чья-то подлая подсечка заставила его упасть. Время словно замедлило свой бег. Она видела как один из солдат занёс над ним меч, как Геральт, старающийся успеть — проигрывает, опаздывает на доли секунды. Заклинание сорвалось с её дрожащих от страха пальцев чуть раньше. Всадников подняло в воздух и разбило, с чудовищной силой, о каменные стены крепости. Наверняка, под зловещими шлемами скрывались красивые эльфские лица, но ей, чародейке, что несколько лет назад была советницей короля и, в былые годы, даже не рассматривающей кандидатуру желчного ведьмака со шрамом, теряющимся в волосах, в спутники жизни, сейчас было плевать на красоту убитых ей эльфов. Потому что внезапное, как дождь в декабре, осознание, что этот желчный ведьмак дорог ей, прошило чародейку. Она вдруг поняла, почему он постоянно задевал её, старался выбить из равновесия и почему, всякий раз оказывался рядом, когда это было необходимо. — Спасибо. Это было близко! — Признайся, ты не справился бы без меня. Кейра одарила всё ещё лежащего на земле Ламберта надменной улыбкой, а в ответ получила первую и единственную искреннюю улыбку от него. Позже, Ламберт убил пытавшегося атаковать её со спины воина, и теперь пришёл её черёд дарить ему искреннюю улыбку, а в ответ получить полную надменности. — Теперь мой черёд благодарить? — Ну что ты, мне просто органически не нравится быть должным кому-то. — И всё-таки. Спасибо. Кейра обрушила камни под ногами одного из солдат Дикой Охоты и порывисто поцеловала вредного ведьмака во всё ещё ухмыляющиеяся губы. — Теперь мы квиты? Она отстранилась и ухмыльнулась, заметив растерянность на его лице. Со стены донёсся голос Трисс: — Ламберт! Накройтесь щитом, я их уберу! Прежде чем Кейра успела что-то сделать, ведьмак схватил её за талию крепко вжимая, одной рукой в свою пропахшую дымом и кровью куртку. Чародейка обняла его за шею и под канонаду огненных снарядов Трисс, они поцеловались снова. — Так — гораздо лучше. Но сейчас не время. Идём. Он крепко схватил её за руку и повёл туда, откуда доносились звуки боя.

***

      Догорели погребальные костры, оседающие горьким пеплом на губах и в душе. Ламберт, глядя на последнее путешествие старого наставника жалел, что не умеет плакать. Он никогда не сказал бы этого вслух пока старик был жив, но он давно смирился с тем, кто он есть и отчасти был ему благодарен за то, что Весемиру удалось стать ему большим отцом, чем тот, кто должен был так называться. Ему было больно, но тёплые, чуть дрожащие пальцы светловолосой чародейки мягко сжимали его грубую ладонь, тешили кажущуюся пустой душу, заставляя немного оттаять ледяное сердце. Кейра же, в этот момент жалела, что не может признаться ему в том, что разделяет его боль. Геральт выглядел удивлённым, когда узнал, что они отправятся в путешествие вместе. — Эскель сказал, что не видит смысла возвращаться сюда. С одной стороны, он прав… А ты как? Как чувствуешь себя? Ламберт отозвался язвительно: — Мы знали, что старик не вечен. Я и сам всегда говорил, что заберу его меч, когда он умрёт. Но он заслуживал лучшей смерти, чем быть раздавленным, словно вошь. Так что на вопрос: «как я?», могу ответить только: «хуёво, Геральт».

***

      Вопреки всем заявлениям Кейры о беспросветности деревенской жизни, она всё-таки вернулась в маленький домик на окраинах Веленской деревни. Даже когда сгинул Радовид и Темерия стала принадлежать Нильфгаарду. У неё на это теперь были свои причины. Ламберт навещал её всякий раз, когда оказывался неподалёку. Сначала они долго не вылезали из постели, наслаждаясь друг другом, а затем ругались до хрипоты, из-за какой-нибудь ерунды, после чего снова и неизменно оказывались в постели. Только в одно время года всё было иначе. Зиму, Ламберт проводил в её доме. Сначала, под предлогом починить текущую крышу или заготовить дров, хотя ей самой не составляло труда сделать эту работу или, на худой конец, согнать деревенских, что помогли бы госпоже чародейке. Но ей нравилось и она привыкла, что три месяца в году, язвительный ведьмак будет раздражать её и радовать.       В годовщину смерти своего наставника Ламберт всегда становился угрюмым и тихим, непривычно скупым на слова, за которыми обычно не лез в карман. Тогда Кейра укладывала его голову к себе на колени и нежно перебирала чёрные, с проседью волосы и шептала что-то успокаивающе-глупое. Так было и в этот раз. — Ламберт? — Ммм? Ведьмак сонно моргнул янтарными глазами. — Как дела у Эскеля и Геральта? А о Цири слышно что-нибудь? — Не знаю, слышал, что Геральт получил поместье в Туссенте, а Эскель часто бывает в Ковире. Совершенно случайно, там же, бывает и Меригольд. Губы Ламберта растянулись в усмешке. — А Цири послала нахуй Эмгыра, с его троном и занялась ведьмачьим ремеслом. Хотя слышал я, что всё чаще, рядом с ведьмачкой, появляется какой-то тип, до боли напоминающий того Знающего, что Йен расколдовала в Каэр Морхене… Ухмылка Ламберта вдруг потухла. — Холера. И зачем я вспомнил… Кейра? — Да, Ламберт. — Никогда не говори никому о том, как тяжко я перенёс его смерть. Он же…он же, сука, мне как отец был. А я…ни разу слова доброго ему не сказал. Ведьмак закрыл лицо ладонями. — Ебучие мутации. Я уверен, что если бы я мог поплакать, мне давно стало бы легче. А ещё…я хочу вернуться в Каэр Морхен. И встретиться с ребятами. Чёрт, да я готов быть любезнее Боклерской дамы на светском приёме, и полюбить стерву Йен и сучку Меригольд…только бы вернуть себе кусочек того, настоящего. Получить пиздюлей от Весемира за заблёванную шляпу. А я ведь…я ведь постирал её, клянусь Мелитэле, Кейра. — Ну-ну, полноте, Ламберт. Тебе не идёт быть размазнёй. Где мой любимый противный ведьмак? — Любимый говоришь? Ламберт резко сел. — Знаешь… Я тоже люблю тебя, Кейра. Сам только сейчас это понял. Вот холера. Он растерянно приложил руку к груди и услышал, как гулко бьётся сердце. — И правда, люблю. Днём Ламберт ушёл на охоту, а Кейра достала из сундука мегаскоп. Было непросто, но, кажется, ей удалось. Вечером, когда Ламберт вернулся из леса, пахнущий морозом и отчаянно матерящий Веленские зимы, она радостно заявила, что у неё для него есть сюрприз. — Вот как? И что же это? — Просто доверься мне. Она завязала ему глаза и открыла портал. — Возьми меня за руку. Ноздри защипало от морозного воздуха и Ламберт громко чихнул. До ушей донеслись смутно-знакомые голоса: — Ого, это же возьмак! Вернулся. Вернулся. А нукась, уходи, возьмак! Бери чародейку и кыш… — Не трогайте, Ламберта. Он — друг. — Этот возьмак… друг Скеля? — Друг. И Геральту — тоже. Ламберт сорвал с глаз повязку и обнаружил себя в пустом и полуразвалившемся дворе Каэр Морхена. У порога растерянно чесали каменные репы тролли, а рядом стояли улыбающиеся Эскель и Геральт. Ламберт недоверчиво обернулся к Кейре. Она пожала плечами. — Я придумала, где мы будем проводить зиму. Остальные приняли моё решение положительно. — Но… — Те, кого мы любим, Ламберт, живы, пока мы помним о них. — Не стоит стоять на улице. Самогон стынет. Ламберт, хватит ностальгировать. Шаги давались с трудом, словно он был с похмелья. За воротами ждала привычная глазу разруха и казалось, что вот-вот сейчас, из-за поворота выйдет Весемир и отчитает его за провинность и уклонение от работы. Даже холодный воздух и сквозняки были здесь родными. Поздно ночью, когда все разошлись нетвёрдыми походками, он, украдкой поднялся в комнату наставника, где на пыльном покрывале покоилась его шляпа, а на колченогом стуле всё так же лежала книга «Гули и Альгули», навевавшая на него тоску в былые годы. Кончики пальцев бережно приконулись к корешку книги, а с губ сорвалось негромкое: — Я дома.