После возвращения Карапакса…
— Что случилось? — спросила на удивление спокойная Радужная. — Ничего серьёзного, — так же спокойно ответил Морской. Рядом с ней он чувствовал себя гораздо увереннее. — Вихрь снова что‑то напридумывал у себя в голове насчёт серьги Холода. Сейчас они находятся в моей спальной пещере. — Бедный, — протянула Кинкажу. — Теперь, когда опасность никому из нас не грозит, его осторожность и накручивание лишь мешают ему жить. Её чешуя немного побледнела. — Не волнуйся. Карапакс коснулся её пальцами своих крыльев. — Уверен, он рано или поздно справится с этим. Кстати, о чём ты хотела поговорить? — О, — произнесла Радужная, вдруг засияв жёлтым цветом пуще прежнего. — Я хотела отправиться с тобой в Дождевой лес, ты ведь давно там не был? — Да, действительно, — протянул Морской принц. — Меня отталкивал его вечный шум и не лучшие воспоминания, но если ты настаиваешь… — Да! Пожалуйста! Глаза драконицы засияли, и Карапаксу было тяжело оторваться от её полного уверенности взгляда. — Хочу показать тебе удивительное место! Тебе понравится! — С тобой — хоть на край света, — произнёс тёмно‑зелёный дракон, уставившись на драконицу и забывшись, но вскоре опомнился. — Тем более здесь, как оказалось, довольно скучно. Думаю, в лесу будет поинтереснее. — Ура‑а! И с её счастливым возгласом драконы полетели на территорию Радужных под покровом ночи, аккуратно избегая потенциальных стукачей и своих учителей. Создатели Академии не хотели, чтобы даже уже подросшие дракончики забредали далеко от горы. «Не дай бог случится какое‑то несчастье. Мы не позволим хрупкому союзу драконьих племён снова пошатнуться». И Карапакс был согласен с первыми драконятами судьбы: с того момента, как он поступил в Академию, всех дракончиков их крыла и не только не покидала печаль, боль и страх. Лишь относительно недавно наступило спокойствие, за которое побитые судьбою драконы хватались как за свою жизнь, не желая снова терять то, чего им так не хватало в течение того мучительного времени. Но Кинкажу… Даже трижды оказавшись на чешуйке от смерти, она жаждала приключений, при первой же возможности сбегая из спальной пещеры, а её друзья с пониманием закрывали на это глаза. Морской принц же не был рад её небольшим авантюрам, но что он мог сделать? Он не ощущал никакой власти над ней, даже наоборот: одного её взгляда было достаточно, чтобы все сомнения в его голове растаяли, оставив лишь тихий, приятный гул в голове. Казалось, что если Кинкажу пожелает кого‑нибудь убить, то Карапакс не сможет противиться её просьбе. Уже только за это он не имел права перечить Радужной драконице.***
В лесу была особая атмосфера. Постоянный шум ночной живности не раздражал, а наоборот, успокаивал, но не усыплял. Вид высоченных деревьев, окутанных туманом, восхищал и в то же время настораживал. Возникало ощущение, будто они попали в какую‑то сказку, и скоро их встретит неведомое чудище, которое они должны будут одолеть. Драконы словно уже часами целенаправленно летели в каком‑то направлении. — А что это торчит из твоей сумки? — решил нарушить молчание Карапакс. Было довольно непривычно не слышать вечный голос жёлто‑розовой драконицы, но прямо спрашивать, в чём причина, конечно, не хотелось. — Это? — она вынула лист какого‑то растения. — Я попозже расскажу. А лучше покажу. И никакого весёлого возгласа? Никакого обнадёживающего комментария? Небольшое напряжение начало закрадываться под чешую дракона. Наконец они добрались до места назначения. По приземлении Морской наконец‑то оторвал взгляд от Кинкажу и осмотрелся вокруг. Удивлению дракона не было предела. Он мордозрел открытую полянку. Её не укрывали кроны деревьев, а потому взгляд вверх создавал ощущение, будто сами луны смотрят на тебя, награждая своим присутствием даже сквозь туман. Помимо открытого вида на небо пейзаж дополнялся рекой, тянущейся по бокам поляны. Где‑то невдалеке соединялись два её притока и тёмно‑синей, кристально чистой змейкой уходили в бесконечную даль. Поляна была усыпана различными цветами, ягодами, а с ближайших деревьев можно было разглядеть плоды различных фруктов. — Вау, — только и мог вымолвить поражённый Карапакс. — Красиво, не правда ли? Они подошли поближе и сели на не покрытое цветами место, которое словно уже было отсижено кем‑то. — Я всем лучшим друзьям показываю эту поляну. Давно хотела удивить тебя, но шанс выпал только сейчас. Карапакс разглядывал это прекрасное место, вслушивался в необычные звуки и принюхивался к приятным запахам. — Ты об этом хотела со мной поговорить? — решил завязать разговор Морской дракон. Небольшая пауза. — Эм… Ну, на самом деле нет. Радужная поёрзала на месте. — Непохоже на тебя, — заметил дракон, прищуриваясь. — Просто тут такое дело… Драконица отвела взгляд. Вдруг она достала несколько листьев из сумки и начала их жевать. На её морде была гримаса отвращения, а чешуя начала принимать болотные оттенки. — Э‑эй, что‑то не так? Что случилось? Ты в порядке? — взволнованно начал задавать один вопрос за другим Карапакс. Кинкажу неожиданно набросилась на Морского дракона, повалила его и заключила морду в крепком поцелуе. Страх, непонимание, удивление, стыд, интерес — чувства менялись один за другим, но прерывать поцелуй дракон не собирался. Тёмно‑зелёная жижица начала стекать с её рта в его. От неприятного ощущения изумрудная морда поморщилась, но позже последовал вкус слюны другого дракона. Он напоминал те фрукты, которые Карапакс когда‑то пробовал, только словно слегка разбавленные водой. Это было так удивительно приятно, что дракон начал инстинктивно проглатывать всё, что попадалось в его пасть. Сердцебиение участилось, конечности начали подрагивать, сознание начало плыть. На месте его привычного волнения начал появляться приятный гул, а потом… Набравшись храбрости, дракон начал проводить языком по нёбу своей подруги, по её дёснам в надежде слизать находившуюся там слюну. Кинкажу недолго оставалась в сторонке, и теперь внимание Морского привлёк её язык, пытавшийся побороть вторженца. Языки сплетались в невидимом танце, возбуждающем обоих драконов. Они продолжали страстно целоваться, пока не стало хватать воздуха. По окончании первого поцелуя оба с трудом дышали, пытаясь со всей силы вобрать в свои ноздри запах любимого дракона. Радужная полезла за другими листьями, и поцелуи повторились. Карапакс уже не понимал, где находится и что происходит, но желал, чтобы это продолжалось ещё вечность, а может, и дольше. Начали возникать непристойные мысли, заставившие член Морского выйти из своего заточения. Это был гладкий агрегат средней извилистости, похожий на короткое, но толстое розовое щупальце. На пятом поцелуе листья кончились. — Прости за неожиданность, Карапакс, мне действительно жаль. Просто это было так… неловко просить. Прости меня за мою подлость! — начала говорить Кинкажу, её чешуя переливалась оттенками тёмно‑фиолетового и зелёного, но самец с трудом вникал в смысл каждого слова. — Я слышала, как этим занимались Ореола и Потрошитель, и я такая: «Хм‑м, почему бы не попробовать то же самое вместе с милейшим драконом на континенте?», а потом такая: «А он согласится на такое? Ведь иметь детей — это большая ответственность. Не думаю, что мы готовы воспитывать своих дракончиков!» Поэтому‑то я и жевала те листья: они позволят нам повеселиться без всяких последствий. Ты ведь не против? — поинтересовалась Кинкажу, моляще смотря в глаза Морскому. Вместо ответа принц лишь тихо замурлыкал и начал тереться головой о её шею. — Вау, тебя так разнесло от простых поцелуев? — удивилась Кинкажу. — Но теперь ты ведёшь себя так мило! Раз ты не против, пора двигаться дальше! — с радостью в голосе произнесла она. — Ого. Радужная уставилась в половой орган Морского, одновременно давая тому взглянуть на свои половые губы. Несколько долгих секунд они разглядывали причиндалы друг друга, принюхиваясь, пока Карапакс со страстным рёвом не ринулся своей мордой прямо в её заветное место. Удивлённые возгласы и стоны начали вылетать из пасти Радужной драконицы. Жажда Морского была неутолима: его язык резвился с большой скоростью внутри Кинкажу, пытаясь попробовать все запрятанные соки. Пару минут драконица не могла двигаться, так сильно ударили по ней новые ощущения, но потом вернулась к торчащему члену, чтобы вернуть должок. — Какой же ты… резвый… Ну, приготовься… Сейчас я покажу тебе… кто здесь самый резвый дракон… — в перерывах между стонами произносила Кинкажу. Она начала ласкать фаллос своими лапами, массируя основание и щель между лап. Вскоре присоединился и язык, слизывавший выступавшие капли семенной жидкости и увлажнявший кончик члена. Всё это сопровождалось различными «м‑м‑м», приправленными редкими «р‑р‑р» и их всевозможными комбинациями со стороны занятых драконов. Спустя короткое время Радужная принялась постепенно поглощать аппетитный агрегат, надавливая на него своими губами и языком лаская его отверстие, из‑за чего звуки сексуально возбуждённого дракона поднялись на полутон выше. Морской тоже не стоял на месте: его движения ускорились, стали более резкими, глубокими. Язык с радостью собирал нектар с внутренних стенок Кинкажу. Морда же гладила поверхность её междулапья, пытаясь проникнуть в узкую щель. Инстинкты плотно засели в сознании застенчивого дракона, не давая мыслительным процессам управлять его действиями. Это продолжалось от силы минут пять, хотя для двух очарованных драконов течение времени услужливо растянулось в несколько десятков раз. Первым поделился своим семенем Карапакс: уж слишком эффективно его стимулировала тёмно‑пурпурная драконица. Та с упоением взялась звучно глотать приятную солоноватую жидкость, параллельно проводя своей второй парой губ по морде Морского дракона. Вскоре Кинкажу наградила своего возлюбленного за его старания. Дрожь охватила всё её тело, она с трудом успевала глотать струйки спермы, но не собиралась отпускать член Карапакса. Со стенок влагалища начала течь прозрачная вязкая жидкость, а некоторые чешуйки начали произвольно менять свой цвет, отдавая предпочтение «вырвиглазным» оттенкам. Когда первые капли коснулись жадного языка, Морской громко застонал: это было лучшее, что он когда‑либо пробовал в своей жизни. Вкус напоминал смесь нескольких фруктов и ягод, среди которых сильнее всего выделялся вкус клубники. Если раньше его целью было просто прожить остаток жизни внутри её щели, то теперь он намеревался высосать из неё весь клубничный сок, который только мог найти. Однако у Радужной были другие планы на этот счёт. Когда розовый агрегат перестал течь, она резко сменила позицию и прижалась своей мордой к морде Карапакса. У обоих всё ещё оставались любовные соки во рту, и во время поцелуя они смешивались, дополняя друг друга. Пока они наслаждались комбинированным вкусом своей любви, Кинкажу начала двигать телом, пытаясь вслепую найти своей промежностью член Морского принца. После нескольких неудачных заводящих попыток попасть, заканчивавшихся фрикцией плоти о грудные пластины, Радужная наконец нашла свою цель и начала готовиться к тому, чтобы присесть на пульсирующий агрегат. Из пастей драконов вырвался протяжный рык‑стон неожиданно огромного удовольствия. Несколько секунд они не могли пошевелиться, отдавшись мимолётной слабости, однако вскоре Карапакс взял инициативу в свои лапы. Начались фрикции, резкие, частые, неопытные. Это был первый раз, так что молодой принц не мог предоставить полностью удовлетворявшую Кинкажу услугу: по её телу прошлась резкая боль в виде нескольких коротких волн. Не прошло и минуты, однако, как уровень дискомфорта стал приемлемым, особенно в сравнении с экспоненциально возраставшим удовольствием, грозившим временно лишить мыслительных процессов и Радужную драконицу. Лесной шум дополнился какофонией стонов, рыков, мурлыканья, рёва и остальных звуков, которые издают занятые парочки в свободное время. Это было довольно возбуждающе для любого потенциального наблюдателя: два ничего не подозревавших дракона, открытых окружавшим их деревьям, на голой полянке, освещаемой лунами… Кинкажу снова начала одолевать слабость, а также проблемы с фокусировкой зрения, хоть и не то чтобы она могла это проверить в тот момент. Драконица почувствовала знакомое нарастающее ощущение внутри щели, грозящее выкинуть её из реальности на десяток часов. Её чешуя начала более охотно передавать ощущения: сущий ад и хаос цветов возникал, пропадал и снова появлялся в различных местах тела, создавая причудливые узоры и полностью уничтожая камуфляжную составляющую чешуи. В конечном итоге Радужная сдалась: не в состоянии издать более громкий звук, она протяжно простонала, позволяя слабости полностью проникнуть в её мозг. Теперь этот мозг вошёл в автономный режим, лишь не давая драконице задохнуться, огорчить Морского и не позволяя чешуйкам оставаться одного цвета дольше, чем на секунду. Взгляд Карапакса был притянут этим ангельским голоском. Разворачивавшаяся картина его не подвела: он словно умудрился на пару секунд придти в себя, пока изо всех сил пытался сохранить хотя бы в своём бессознательном этот по истине прекрасный образ Радужной во время оргазма. К его сожалению, Карапакс был уже на грани собственного оргазма, и долго мордозреть красоту самки не мог: после нескольких крайне быстрых фрикций Морской принц издал нехарактерно громкий рык, который, казалось, услышал весь Дождевой лес (или хотя бы все деревья в радиусе обзора), полностью вошёл в лоно Кинкажу и напрягся всем телом. Белая вязкая жидкость под давлением выстрелила в уютные просторы влагалища Радужной, каким‑то волшебством ещё сильнее усиливая эффект диско‑шара от её чешуи. Была бы Кинкажу в адекватном состоянии, оценила бы удовольствие в 111/100, то есть за гранью её уровня восприятия, впрочем, как и Карапакс. Запасы либидо Морского опустошались достаточно долго: результат длительного воздержания. Вряд ли кто‑либо из сладкой парочки был против этого. В конце концов агрегат опустошил свои отбеливающие запасы, и тело Радужной под силой тяжести наклонилось достаточно сильно, чтобы драконица свалилась на Карапакса. Оба дракона были не в состоянии открыть глаза. Максимум, на что они были способны, — издавать еле слышимое мычание. Даже такое действие, как дёрнуть пальцем, для их мозгов на тот момент казалось чем‑то невыполнимым, поэтому, мысленно сговорившись, они вырубились в один и тот же момент, отдаваясь размеренному сну без картинок.***
По какой‑то причине оба дракона проснулись спустя несколько часов. Это были лучшие минуты их жизни. Сейчас они просто лежали друг на друге, наслаждаясь лесным шумом и прислушиваясь к своим телам. Даже если бы они хотели подняться, Кинкажу и Карапакс не смогли бы, настолько они устали после первого сношения. Радужная смогла полностью проникнуться ощущением семени внутри себя, которое успокаивало её, убаюкивало, расслабляло. Морской же млел под приятным гулом в своей голове и чувством тепла и уюта, исходившего от его члена и распространявшегося по всему его телу. Антикамуфляж Кинкажу начал постепенно бледнеть и переходить в однотонный тускловатый розовый цвет. Она так и не заметила своего временного «преображения», так что после пробуждения её ждёт сюрприз в виде стихов вдохновлённого и поражённого принца‑дракоманта. Солнце постепенно всходило. Тем не менее, течение реки, различные жучки и сверчки, птички — всё это словно издавало некую колыбельную, перед силой которой не устоял бы даже бодрствующий дракон, что уж говорить о в очередной раз засыпавшей парочке. Им уже было всё равно, найдут ли их, накажут ли их.***
— Доброе утро, госпожа королева, — послышался тихий голос на одном из фруктовых деревьев. Ореола дёрнулась и, еле сдерживая громкое негодование, повернулась в сторону своего телохранителя. — Я же просила тебя остаться в моих покоях, — сердито прошипела Радужная. — Ни в коем случае. Вам важна защита, особенно во время таких опасных разведывательных операций. На морде Потрошителя начала появляться раздражающая ухмылка. — Ах да, как же я могла забыть: ты ведь неисправимый оболтус, который не следует приказам даже собственной королевы, — произнесла драконесса, которая была определённо не рада незваному гостю. Улыбка Ночного лишь сильнее растянулась по его морде. Ореола ТАК хотела врезать ему в тот момент, но силы удара могло хватить, чтобы разбудить уснувших драконов. — Рад стараться. И всё же не думаешь, что тайно наблюдать за подобным — не по‑королевски? — поинтересовался Потрошитель. — Кто бы говорил, мистер Люблю-каждый-день-наблюдать-за-ночными-играми-других-драконов. — Эй, я просто тренирую свои навыки скрытности. В последнее время никаких покушений нет, а терять форму не хочется. Да и притом все получают своё, никто никому не мешает. — Да‑да‑да, можешь не оправдываться, вуайерист ты наш, — прокомментировала королева Радужных, а после небольшой паузы добавила: — А я занимаюсь этим потому, что обязана следить за безопасностью своих подданных. — Конечно, и за Тамарин с Анемоной ты следишь уже несколько дней только по этой причине. — Ой, заткнись. Ты ведь не хочешь, чтобы я разбудила их? — спросила Ореола, показав пальцем на посапывавшую сладкую парочку и по‑волчьи улыбнувшись. — Хорошо, уговорила, — ответил Ночной, подняв перед собой лапу и драматично опустив её. — Кстати, долго ещё планируешь тут сидеть? — Не думаю. Хоть событие и важное, но мне сейчас не помешал бы массаж, если ты понимаешь, о чём я. На морде Радужной начала красоваться небольшая ухмылка. — Я не настолько тупой в деликатных вопросах, не волнуйся, — произнёс Потрошитель, не в состоянии удержать нотки радости в голосе. — Что ж, не будем медлить. Королевские потребности важнее потребностей подчинённых. С этими словами они отправились в покои Ореолы, оставляя двух драконов наедине друг с другом. Академия будет осведомлена о том, что Кинкажу с Карапаксом в безопасности, но избежать наказания у них не получится.