Русская рулетка

      Кто-то играет в куклы, кто-то в чувства, а они в Русскую рулетку. Взятые «на слабо». Заранее проигравшие. В темной комнате, пропитанной запахом безнадежности и звуками разбивающихся сердец.       Страх. Трясущиеся руки. Засохшие дорожки слез.       Они зашли с громким смехом и широкими-широкими улыбками, оголяющими их белые зубы. С легким душащим запахом сигарет и мужского одеколона. Глаза блестели от любопытства и интереса, превращая лица в натянутые маски на испуганные и содрогающиеся души.       Пять стульев, пять горячих сердец. Один револьвер, одна пуля.       Воля берет в руки холодное, относительно легкое железо, вытаскивает из коробочки пулю, быстро крутит барабан, молниеносно подносит к виску и, замерев на десятые доли секунды, нажимает на курок. Щелчок. -Чистой воды импровизация,- пытается отшутиться Павел, но не может спрятать свой севший голос и трясущиеся руки, с небольшим ударом, положившие оружие на стол. -Не, ребята, это пиздец, можно не я следующий,- Матвиенко сидит справа от Воли и чуть отодвигается назад, широко открывая темно-медовые глаза, прося разрешения. -Ладно,- голос Арсения тоже понизился, а глаза забегали и резко остановились,- давайте тогда по часовой, Поз, ты следующий…       Дима берет револьвер, немного качает рукой, как бы измеряя массу, долго смотрит, почти сверлит его глазами и на выдохе говорит: «А у меня же двое детей… чем я вообще занимаюсь?», легонько улыбается, но не спешит направить в сторону своей головы заряженное устройство. -по теории вероятности, 20 процентов, что он выстрелит, 80, что нет…,- еще раз послышался глубокий вздох, но не выдох, видимо, для смелости актер решил задержать дыхание, медленно подносит револьвер к виску, на небольшом расстоянии и нажимает на курок. Сначала не полностью, поэтому открывает зажмуренные глаза и почти выдыхает, когда через мгновение тяжесть пальца пододвигает курок чуть дальше середины и раздается оглушающий выстрел.       Четверо мужчин закричали и вскочили на ноги. А стул Позова, не выдерживая веса мертвого тела, начал наклоняться и с грохотом упал на пол. Тело упало в позу эмбриона, только неестественно свернув шею и выглядело как совершенно обычное, совершенно нормальное и живое, если бы не огромная красная лужа крови, стремительно увеличивающаяся из ранения в черепе. Глаза оставались открытыми и смотрели, как обычно, удивлено или с грустью, но в пустоту, в неизбежную тьму мгновенной смерти.       Никто не мог пошевелиться, не то что подбежать к телу друга или произнести какие-нибудь слова. Прошло несколько минут или намного больше прежде чем все в полной тишине сели на свои места и, стараясь не поднимать глаза, чтобы случайно не посмотреть на место недавно стоявшего стула. Прошло несколько минут или намного больше прежде чем ледяными, длинными и очень трясущимися пальцами Воля вставил новый патрон и с, казалось, громким щелчком закрыл барабан, немного крутанул и положил револьвер так, что следующему не было особого труда дотянуться до него. -Арс, давай…       Голубые глаза в свете одной полу тусклой лампы на миг стали почти фиолетовые, наполненные страхом и диким деланием жить. Этим прекрасным глазам жить только и жить, наблюдать за восходящим солнцем, видеть волшебные танцы и многочисленные закаты, видеть взросление своих детей и лица любимых людей... Именно это Антон увидел в них, в ту секунду, что Арсений посмотрел на него, всего секунду, тянувшуюся вечность, их последнюю вечность вместе. -Я… ребята, простите меня, если что-то,- Попов покрутил револьвер в руках еще пол минуты и медленно-медленно поднес его к своей голове.       Антон зажмурился, зарылся руками в свои волосы, спрятав лицо, и приглушенно всхлипнул. Хотелось остановить свое бешенное сердце, чтобы оно не билось так сильно о грудную клетку, но ничего не получалось оставалось только вслушиваться в судорожное дыхание Сережи и ощущать плечом такое родное тепло.       Глухой щелчок отдавшийся в сердцах и оружие с громким ударом выкинуто на стол.       Арс закрыл руками лицо и полностью оперся на Шастуна, приобнявшего его одной рукой за плечи, но почти сразу же толкнувшего обратно, чтобы нести следующий ход.       Лицо почти без эмоций, немного приоткрытый рот, чтобы дышать немного чаще и давать легким больше воздуха, чем требуется. В висках кололо из-за поднявшегося давления, а руки, как и у всех, тряслись, подставляя дуло немного под углом. Парень не хотел ничего говорить, но все всё поняли, в этом молчании было и признание в любви, и благодарность за дружбу, и страх, и боль, и ненависть ко всей этой идиотской игре. -Потерять Шастуна будет всероссийским трауром,- не понятно для чего почти шепотом сказал Воля. -А ты сегодня,-улыбаясь начал Антон, одновременно нажимая на курок, чтобы не думать о чем-то другом и не струсить в другой момент… щелчок,- жжешь… боже…       Револьвер во второй раз летит с грохотом на стол, Антон встает и начинает ходить туда-сюда по комнате, немного восстанавливая дыхание и сердечные удары, это продолжается совсем недолго, пока его взгляд не падает на Позова, на мертвого Позова, такого умного, целеустремленного и, как никогда, спокойного… осознание маленького освобождения тут же исчезло, появилось чувство вины, оглушающего и придавливающего. -Я не хочу умирать,- Сережа выглядел самым потерянным, белым и не мог избавиться от тошноты,- Я любил его, Я ЛЮБИЛ ЕГО,- сначала тихий голос превратился в раскаты грома, после сопровождавшиеся ударом кулаков о стол и рыданиями,- не хочу…       Никто не смел произнести и звука, все молча слушали всхлипы и, замерев, вспоминали только-только зарождавшиеся чувства между ними двумя. Неловкие комплименты и слишком локальные шутки, все проносилось перед глазами, вызывая только слезы. Выпасть из таких теплых уголков памяти их заставило движение и небольшой скрежет железа по дереву, при поднятии оружия со стола. Матвиенко плакал и смотрел куда-то вдаль, не в стену, не на ребят, а прямо в глаза смерти, смерти находившейся в представленном к виску дулом револьвера. Беспощадная, холодная, необъяснимая, шепчущая о каком-то свете в конце пути, но она не знала, что единственный свет она забрала около десяти минут назад, прямо из этой комнаты.       Сережа сглотнул и резко нажал, но его палец соскользнул и курок только немного щелкнул, не выстрелив. -А это считается? - хриплым голосом спросил Сережа, но сам знал ответ на свой вопрос и вновь поднес револьвер. Выстрелить резко и умереть- это одно, а стрелять второй раз подряд, не зная продолжения, собраться с силами в очередной раз, это совсем другое, но его никто не торопил, все с поднятым давлением, трясущимися и потными руками, любой мог оказаться в такой ситуации. -Паш,- наконец проговорил Матвиенко,- можешь мне помочь? Я не могу сам, пожалуйста,- передавая в длинные пальцы оружие, не дождавшись ответа и немного отвернувшись, чтобы ничего не видеть. Ожидая почувствовать моментальную боль в затылке, но не чувствовать ее уже через мгновение, Сережа никак не ждал небольшой отдачи холодным железом в голову и щелчок. Он повернулся и все в его медовых глазах увидели слезы, слезы боли, разочарования, но благодарности.       Воля не рассчитывал выглядеть жалко и пытался спрятаться за обычной маской серьезности и вставочных шуток, но его красивое лицо за последние пол часа наполнилось таким количеством морщин, что на него никто не мог взглянуть без вздоха удивления. -Ляся не простит, если я умру сегодня,- мужчина опять осветил свое лицо улыбкой, не оголяющей зубы, такой доброй, успокаивающей, дарящей надежду, но мысли пожирали его изнутри, борясь с внутренним конфликтом и сжигающей надеждой. «Я должен выжить сегодня, кто если не я, только я, я не могу умереть, нет, не могу». Может прокатит, если сделать все так же быстро, как и в первый раз. Взять револьвер, крутануть барабан, поднести, нажать на курок и услышать щелчок, план проще простого. Раз, ледяные и почти обескровленные кончики пальцев покалывает, два, несколько тихих щелчков вращающегося механизма, три, на черной рубашке появились складочки при поднятии руки, четыре. Четыре. Четыре. Выстрел. Оставшийся вечностью на искореженном лице.       Все повторяется заново. Выстрел, крики, голова Павла Воли с ударом приземляется в паре сантиметров от спины Димы, а руки распались в разные стороны. Его лицо из худощавого, аристократичного и, временами, высокомерного, превратилось в ужасающее и даже отвратительное, с морщинами, кровью и стеклянными глазами.       Вновь ход Арсения. Слезы полные отчаяния, взгляды полные любви, прописанный сценарий, книга заканчивается, автор ставит последнюю точку.       Пуля. Барабан. Револьвер. Дуло. Висок. Щелчок.       Или многоточие? …       Антон опустошен. В нем не осталось никаких чувств, кроме голода. Хотелось словить пулю, но не напрягаться, ни крутить барабан, ни поднимать рук, ни спускать курок. Казалось, что такой человек как Воля, прошедший путь от просто ведущего, коллеги, до настоящего друга, наставника и предмета для подражания, существовал всегда и будет существовать до скончания времен. Он мертв. Так почему мир не разрушается? Почему никто не превращается в пепел, нет признаков апокалипсиса... не хотелось чувствовать, хотелось окунуться в тишину, пережить эту адскую боль и очутиться в лучшем месте, наплевав на чувства тех, кто останется в живых.       «Мне не повезет. Это конец. Это самый настоящий конец. Без взятки, без спора. Хорошо». Но слышится глухой щелчок, за который Шастун себя ненавидит, дикая ярость охватившая его в ту же секунду, раз он готов умереть, так почему нет, почему не сработало, он не хочет, не хочет продолжать играть, не хочет видеть смерть близких ему людей.       По непонятной науке психологии людей, иногда жизнь одного человека вселяет веру в другого. «Так, может, прокатит? У меня же есть шансы выжить» трудно сказать, что в почти мертвом внутри Сереже зародилась искорка надежды, у него больше не было смысла просыпаться по утрам, поэтому он чувствовал, что не будет сильно разницы выстрелит револьвер или нет, но осознание того, что он сможет прожить оставшуюся жизнь за всех, не покидало его. Если останется в живых только Арсений, то ни о каком веселье, ни о какой настоящей жизни не могло идти и речи, впечатлительный Арс, потерявший своего «нет, мы не встречаемся», потерявший своих друзей и работу, нет, не сможет. Оставшийся в живых Антон забьется в себе, в самоненависти, в самокопании, молодой организм, мозг все воспринимающий только с эндорфином, не сможет вынести такой ноши. А Сережа, он сможет, сможет наслаждаться избранными деньками «за всех», заливая остальные алкоголем и наркотиками, чтобы спать хотя бы в пьяной отключке.       Те моменты, длящиеся десятые доли секунды, когда каждая клеточка тела Матвиенко вслушивалась в то, что будет дальше, почти что, надеясь и уже почти что, слыша щелчок, каждая клеточка тела… жила. 0.01. Выстрел 0.09. Не мысль, а ближе к чувству, означавшее «Ну, значит так» 0.11. Глаза в затемнении видят вскочивших со стульев друзей 0.13. Темнота, тишина и бездна. -Нам не обязательно,- почти шепотом говорит Попов, но снижает голос еще больше,- мы можем… -Нет, я так не могу,- они сидят лицом друг к другу, соприкасаясь коленями, но не смея приближаться еще ближе. Их полушепота не слышно и за 30 сантиметров, но хватало и шевелений губ.       Арсений все понял, ему больше и не нужно было ничего услышать, только то, что они продолжают, видят отблески смерти в глазах напротив и продолжают, просто продолжают. Он подносит револьвер опять к виску, смотрит в отливающие зеленым глаза Шастуна и, почти не задумываясь, нажимает. Щелчок. Передает в другие руки.       Антон нажимает еще быстрее, желая, чтобы все уже, наконец-то, закончилось. Щелчок. Передает.       Попов думает, что это смешно, до того, что даже улыбается, что выглядело как пылинка в раю, совсем не к месту и не должна существовать в принципе, он представляет, что они передают друг другу револьвер, стреляют, щелчок, щелчок, еще, еще, пока от одного не останется только красный след на серой стене. Ромео и Джульетта: Извращённая реальность.       Хотелось, как раньше, залипнуть в улыбающиеся глаза и рассмеяться в ответ, просидеть так вечность, пропуская и пропуская отдел в барабане с пулей. Щелчок. Щелчок... Забытый всеми выстрел.       Разрывающийся крик, сорванные связки, слезы, слезы, пропускающее удары сердце. Такие прекрасные голубые глаза, навсегда оставшиеся с огоньком любви, похороненные в этой темной комнате, пропитанной запахом безнадежности и звуками разбивающихся сердец. Атлетическое тело Попова упало на спину, но не выронило револьвер из рук. Его прекрасное лицо… Его многоточие…       Они зашли с громким смехом и широкими-широкими улыбками.       Пять стульев, пять мертвых сердец, один револьвер, один живой… выживший.