***
Пущин был старше Александра всего на год, но это не мешало относится к Пушкину, к статному юноше, которого толпы девиц обожают, как к мальчишке. Это ещё в лицее началось. Между юношами сразу возникла взаимная, непонятная посторонним людям симпатия. Хотя характеры у них были разные. Иван был спокойным, трудолюбивым и благоразумным. В шалостях участие принимал не часто, а если и шалил, ему, как послушному лицеисту, все сходило с рук. Пушкин же был прямой его противоположностью. Хулиганистый, шумный и «ленивый» — такова была характеристика юноши со слов преподавателей. Во всех шалостях он был первым подозреваемым. С ребятами у них тоже были разные отношения. Из-за буйного характера Александра в первый же год успели невзлюбить многие лицеисты. Не нравился им юный поэт-бунтарь, который за словом в карман не полезет. Язычок у юноши был острый, и из-за этого часто ссорился Пушкин с товарищами. А Иван всегда выручал… Благоразумный Пущин всегда мирил лицеистов со своим «арабчиком», как он ласково называл Пушкина, когда они оставались наедине. Он утешал тоскующего по родному дому юношу и только он видел слезы «хулигана». Только он не смеялся над юным поэтом, когда тот только начинал писать стихи. Только ради младшего он, послушный лицеист, дрался с другими мальчишками, если те смели обижать Сашу. Только к нему Пушкин хоть иногда прислушивался. Александр любил Пущина. Своего Пущина. Своего милого друга, который неоднократно выручал, утешал, обнимал и трепал кудрявую голову. Именно поэтому совестно стало ему из-за того, что за него так сильно переволновался Иван. Наверняка так гневно он писал письмо от простого волнения за младшего и заботы о нем. Юноша перечитал письмо ещё раз. Может все же извиниться перед ним?, — подумал он. Уж слишком сильно, как казалось Пушкину, бранит его Иван. Выбор перед поэтом стоял тяжелый. С одной стороны юноша был слишком горд, свои ошибки он редко признавал, да и что толку — письмо отправлять? Оно идти будет более недели, а Пущин отходчивый, за пару дней он уже забудет обиду. С другой… С другой стороны извиниться перед другом надо. Неловко все-таки перед ним… Пушкин глянул на пергамент, перо и чернильницу в углу стола. А по сути — в чем я виноват? Эпиграммы то справедливые были… — думал Александр. Ты заставил друга волноваться за тебя, — подсказывала совесть. Юноша задумался. Начал накручивать на палец и без того кудрявую прядь волос. — Это слишком сложно… — Пушкин положил голову на край стола и через пару минут задремал. Авось во сне решение проблемы придет…***
Сон… Александр очутился посреди какой-то красивой светлой комнаты. Очертания предметов в ней были неясные. Было видно большого размера окно, а у окна стоял человек. Приглядевшись, Пушкин узнал своего друга. — Иван! — юноша кинулся к нему с объятиями, но Пущин выставил перед собой руку, останавливая его. В глазах мужчины не было ни радости, ни веселья, ни той нежности, которой он обычно глядел на младшего. Взгляд его был суров. — Что случилось, друг мой милый? Или ты не рад видеть меня? — озадачился поэт. — Эх, Саша… Предупреждал же я тебя, не стоит публиковать такие дерзкие эпиграммы про царя и чиновников… — Ой, да будет тебе, Иван… Не надоело ли бранить тебе меня? — с усмешкой в голосе сказал юноша. — Да тебя, что бранить, что нет! Все как о стену горох! Как ты не понимаешь… Я же волнуюсь за тебя, забочусь о тебе, а ты мне вместо благодарности все нервы истрепал с этой ссылкой! И не могу теперь я приехать к тебе, и тоскую я без тебя… Ты же для меня был самым родным человеком, после того как я остался сиротой. А теперь… Теперь и тебя со мной не будет… — Но, Иван! Ведь моя ссылка не будет длиться слишком долго… Около полугода или чуть больше… — Арабчик мой… — произнес Пущин с великой тоской в голосе, — Тебя в Михайловское сослали навсегда. — Что?.. — Подумай сам. В чем по твоему смысл твоего наказания? — Наверно, власти хотел изолировать меня от мира, поместить в непривычную для меня обстановку, чтобы я не смог писать стихи, поэмы, эпиграммы… Но у них этого не получилось, — победно сказал Пушкин, — В селе прекрасная природа, а это вдохновляет меня. Но… Разве ты не сможешь приезжать ко мне? Почему? — Какой ты ещё ребенок, — со страхом в голосе произнес мужчина, — Основной смысл твоего наказания — это изолирование ото всех. К людям в ссылке запрещено приезжать, они ни с кем не общаются и потихоньку сходят с ума. А для того, чтобы ты не сбежал около твоего дома поставили надзирателей. Если узнают, что я в Михайловском, если они меня заметят, меня самого в ссылку отправят. — Как же так… Сможешь ли ты придумать что-нибудь, Иван? — Я же говорил в письме, что не приеду к тебе, что зол на тебя! — буркнул Пущин. — И до сих пор ты злишься на меня, на своего арабчика? — высоким, самым своим невинным голоском проговорил Александр. Знал он, что на друга это действует безотказно. — Ай, черт с тобой. Так и быть, придумаю чего-нибудь, — махнул рукой Иван. И хотел уж было обнять Александр своего друга, как вдруг он будто испарился. Поэт проснулся…***
Пробуждение не было особо приятным. Пушкин свалился со стула на деревянный голый пол. — Ай, — юноша потер ушибленное бедро. Так и быть придумаю чего-нибудь, — вспомнилось ему воспоминание из сна. Александр подошел к окну. И вправду, по обе стороны от его двери стоят двое надзирателей в форме. Он что-нибудь придумает… Обязательно придумает… — словно самоутешение пронеслось у поэта в голове. Оглянувшись назад его взгляд зацепился за перо и пергамент. Пушкин направился обратно к столу. Пододвинув бумагу ближе он написал размашисто и быстро: «Я буду ждать. Буду ждать моего милого Пущина. И ради него я не буду грустить, не буду тосковать. Сама судьба даровала мне столь прекрасное место, село, со столь дивными лесами и лугами. Я не заброшу стихотворство и буду жизнь свою любить. И в этом точно я уверен…»***
Прошло около полугода… 29 декабря, 1825 год Поэт сдержал обещание, данное самому себе. Каждый день он прогуливался по деревне, писал стихи и поэмы… Многие он посвятил своему милому Пущину. «Я помню чудное мгновенье, Передо мной явился ты. Ты как прекрасное виденье, Как гений чистой красоты…»* И только здесь, в Михайловском, Пушкин понял, что друг играет огромное, колоссальное значение в его жизни. Вечерами, он тосковал по нему. Ведь Иван практически каждый день заходил к нему в гости, порой оставаясь у поэта на ночь. И так грустно, так тоскливо было Александру без Пущина, однако помнил он обещание, которое дал тот во сне. А ты не думал, что это был просто сон? Что не обещал тебе Иван ничего? Может, он уже и не помнит про тебя… Нет, нет, нет! Юноша не хотел думать об этом… Как же может его друг детства, его любовь, забыть про него? Но все-же… А если то, что ему приснилось — не правда? — Да глупости! Этого не может быть! Мой друг найдет способ приехать ко мне, — убеждал себя Александр. И ведь не ошибся в своих догадках Пушкин. Сегодняшним вечером случится маленькое чудо…***
29 декабря, 1825 года. 20:03 Этим вечером почему-то не видно надзирателей. Юноша прошелся вокруг дома, заглянул на задний двор, но никого не увидел. И не предал он этому большого значения… Почему-то сегодня без Ивана было особенно тоскливо. И вдохновение не посещало поэта, и метель под вечер разыгралась не на шутку. Но вдруг… Что это за звук? Это… Звон колокольчика?! Александр подбегает к окну. И вправду, кто-то подъехал к дому. Да это же… — Иван! Иван! — поэт выбегает из избы как был одет, в одну длинную рубаху с вырезом почти до живота, да в наскоро надетых тапочках. Он размахивает руками и бросается в объятия своего друга. За спиной слышится смех извозчика, но это его мало волнует. Несколько комично выглядят эти двое. Один почти голый, другой тепло одетый, в занесенном снегом тулупе и меховой шапке. — Пойдем в дом, глупышка, заболеешь же! — Пущин хватает своего друга в охапку и несет в дом, — Какой же ты легкий! Ешь хоть? — Пушкин не отвечает. Он вцепился в Ивана так, будто если он отпустит его, тот тут же испариться. А Иван не оттесняет, он терпеливо ждет пока младший вдоволь восполнит нехватку ласки и объятий, за эти казавшиеся бесконечными дни. Наконец Пушкин отцепляется от Ивана и тот видит — у младшего по щекам скатываются слезинки, а губы чуть подрагивают. Пущин не насмехается, он все понимает. Без него трудно было юноше, но тот держался. Мужчина вытирает пальцами слёзы Александра: — Ну-ну, что же ты, Саша? Я рядом, все хорошо, — он треплет рукою кучерявые его волосы. — Это слезы счастья, — полушепотом говорит младший и рассматривает лицо друга. Оно почти не изменилось. Разве что… — Откуда это? — юноша осторожно дотрагивается до царапины на щеке. И ранки были не только на щеке, но и на лбу, подбородке, бровях… Видно, что Иван мнется с ответом. — Я тебе чуть позже расскажу… — он отводит глаза в сторону. Пушкин слегка улыбается и целует его, а после проводит в свою комнату. Стол его, как всегда, завален бумагами и черновиками. На стуле рядом лежат несколько толстых книг и трость. Не столько конечно она нужна была для ходьбы, сколько для красоты. Разбросаны по столу и комоду обкусанные и обоженные кусочки перьев. — Прости, не успел прибраться… — виновато говорит он, — Я скоро вернусь, — говорит он Пущину и убегает в другую комнатку, переодеться. Через несколько минут Пушкин возвращается уже прилично одетый, с двумя бокалами в одной руке и бутылкой светлого вина в другой. Пущин до селе читавший какой-то из черновиков, теперь переключился на вошедшего в комнату поэта. — Молодец ты, что стихотворство не забросил, — говорит он, — А я то до сих пор вспоминаю того мальчишку из лицея, который почти каждый день эпиграммы на товарищей да преподавателей писал. — Этот мальчишка до сих пор писал и пишет свои эпиграммы, — ухмыляется Александр. — Ты снова за своё?! — «злиться» Иван. Юноша заливисто смеется своим самым прекрасным смехом и откупоривает бутылку. — Прочитаешь свои стихи? — наконец произносит он. — Обязательно, — хитро ухмыляется младший, — Только если ты вначале расскажешь откуда у моего милого друга столько царапин на лице. Пущин вмиг делается серьезным. — Я должен был сказать тебе об этом раньше… Дело в том, что я, ещё некоторые лицеисты и простые люди попытались поднять восстание. Оно произошло буквально на днях. Окрестили его в народе «Восстание декабристов». — Но зачем? — Мы были недовольны крепостным правом, самодержавием и многим другим. План восстания созревал несколько месяцев, но что-то пошло не так… Народ разогнали, а людей, которые запланировали восстание ожидает суд. — Ты… — Да, Саша. Меня тоже будут судить. Юноша смотрит на друга глазами, в которых смешалось все: и грусть, и волнение, и испуг. — А царапины… — спрашивает он. — Меня несколько раз саблей задели, — ответил Пущин проведя рукой по щеке. Несколько минут эти двое провели в молчании. — Но почему же в первом письме ты ругал меня? Иван ухмыльнулся. — Я ругал тебя не из-за того, что ты писал эпиграммы, глупый мальчишка, а из-за того, что ты пытался публиковать их. — Но согласись, они были справедливые! — Пфф… — Пущин закатил глаза и отпил из бокала вино, — Сам же понимал, что властям это не понравится. — Кто бы говорил, декабрист недоделанный, — Саша надулся, на что мужчина лишь рассмеялся. — К тому же, я волновался за тебя, тосковал. Отчасти и из-за этого я бранил тебя. Тут юноша ещё кое-что вспомнил… — Друг мой, несколько месяцев назад мне приснился такой чудный сон… Будто я говорил с тобой, а ты обещал приехать ко мне… — поэт сбивчиво рассказывал содержание того сна. — Да, я действительно проник в твои сновиденья. И прошу, не спрашивай как. — Хорошо, но… Как же ты тогда прошёл через надзирателей? — Ты задаешь слишком много вопросов. А обещал ведь прочесть свои стихи… Пушкин встрепенулся: — Точно! — он начал что-то разбирать на столе. — Кхм-кхм… Александр откашлялся взяв в руки лист: — Роняет лес багряный свой убор, Сребрит мороз увянувшее поле…* До поздней ночи сидели они попивая вино, слушая и читая прелестные стихи и поэмы. И так комфортно им было друг с другом, так радостно, что не хотелось кончать эти мгновенья, коими казались долгие часы бок о бок друг с другом.***
Ночью Пушкин абсолютно не желал отпускать Пущина, ведь на улице ближе к полуночи страшно разбушевалась метель. Не нашлось в избе второй лежанки, а потому решили юноши лечь вместе на одной кровати. Она не была большой, а потому приходилось юношам спать почти в обнимку друг с другом. Александр одолжил другу одну из своих ночных рубашек. Высокому Ивану она была несколько коротка, однако, это не особо мешало. Разве что… — Дылда-выдра! — окрестил друга Пушкин увидев его в рубахе. — Тоже мне, мальчишка-коротышка! — не остался в долгу мужчина. Они много смеялись и шутили перед сном. Однако их идиллия длилась недолго. И все оборвалось также неожиданно, как и началось…***
Утро, 30 декабря…</i> Ранним утром раздался громкий стук в дверь. Поэт, имевший привычку просыпаться рано, незамедлительно выглянул в окно. Пред дверью стояли полицейские в форме и настойчиво стучали. Не помнит уже Пушкин, как будил друга. Помнит только выражение неподдельного испуга и волнения на лице Ивана, когда Александр сообщил ему о «гостях». Нет, Пущин не стал, как вы могли подумать, прятаться или бежать через окно. Честь не позволила. Он наскоро оделся, накинул тулуп и вышел к офицерам. Не отставал и Пушкин. Одев шубу на ночную рубашку и валенки на голые ноги он выбежал на мороз вслед за другом. Далее все пролетело как во сне. Ивана увезли на полицейской повозке. Александр видел слезы в глазах друга, но ничем не мог помочь. Хотелось рыдать от беспомощности и невозможности помочь самому близкому человеку. Юноша ещё минут 5 смотрел вслед удаляющейся повозке. Спустя это время, он все же пошел в дом. Руки и лицо от долгого стояния на морозе почти без одежды сильно покраснели, а тело с накинутой поверх тонкой рубашки шубы — окоченело. Но Пушкин не замечал этого. В голове крутилось множество вопросов: Почему? За что? Что с ним будет? Иван говорил, что над ним будет суд. За бунт. За восстание. За то, что он не понравился власти…***
Около недели Александр не находил себе места. А что если его приговор будет слишком суровым? Что если… Нет! Нет! Нет! Нет! Его не казнят… Его ведь не смогут повести на виселицу, верно? К счастью, спустя два чертовых дня от друга пришло письмо: «Здравствуй, Саша. Прости, что даже не успел попрощаться с тобой. Всё произошло так неожиданно… Тебе наверно хочется знать какой приговор нам объявили? Я знаю, для тебя это очень больно, но я должен сообщить тебе об этом. Всех пятерых лицеистов, которые были зачинщиками восстания повесят сегодня вечером. За «покушение на жизнь царя». Я уже видел тот эшафот — он очень большой и страшный. Всех пятерых повесят вместе, сразу. Ещё сотню людей отправят на каторгу. Что про меня… Меня тоже отправят в Сибирь. Насколько я понял, навечно. За восстание и за взятку. Да, тебе ведь было интересно, почему меня не остановили надзиратели когда я приехал к тебе? Я признаюсь, я дал им около ста рублей*, дабы они позволили мне пройти к тебе. Знаю, это ужасный поступок, но я был готов пойти на преступленье ради тебя. Каким-то образом власти узнали об этом… На самом деле странно, что меня не казнят, но я благодарен хотя бы за это. Прости, мой милый друг, мой арабчик. Не увидимся мы больше с тобой. Я искренне любил тебя и буду продолжать любить тебя, Сашка. Единственная просьба моя — не забрасывай стихотворство! Прощай, мой милый… Твой Иван.» С этим письмом Пушкин опустился на пол. Голова разрывается от мыслей. Не увидимся… Их казнят… Мой милый друг… Поэт не больше не может. Он плачет. Рыдает не сдерживаясь. Его друзей-лицеистов казнят. Его Ивана отправят в Сибирь. И сам он в вечной ссылке в этом забытом богом селе. Ситуация казалась безвыходной. Единственной, что мог делать Александр — горько плакать. Хотя… Знаешь, Саша, самые лучшие стихи получаются тогда, когда ты испытываешь сильные эмоции. Это может быть и горечь, и злость, и радость, и любовь… — так говорил Пушкину дядя, когда тот был совсем ребенком и только начинал свой путь поэта. Вспомнив совет Александр с трудом поднялся с пола. Пелена слез перед глазами не давала хорошо различать предметы, но юноша стер её рукавом рубахи. Дрожащей рукой он взял перо и пододвинул ближе пергамент. Вдохновения казалось не было, но как только кончик пера коснулся бумаги, строки сами полились… Мой первый друг, мой друг бесценный! И я судьбу благословил, Когда мой двор уединенный Печальным снегом занесенный Твой колокольчик огласил! Поэту вспомнился тот вечер. Ах, это был лучший вечер, который они с Иваном провели вместе! И последний… Молю святое провиденье: Да голос мой душе твоей Дарует то же утешенье, Да озарит он заточенье Лучом лицейских ясных дней! Слезы продолжали стекать по щекам. Одна из них упала на лист в конец одной строки, словно точка. Пушкину показалось недостаточно это стиха и он взял новую бумагу. Во глубине сибирских руд Храните гордое терпенье, Не пропадет ваш скорбный труд И дум высокое стремленье. Несчастью верная сестра, Надежда в мрачном подземелье Разбудит бодрость и веселье, Придет желанная пора: Любовь и дружество до вас Дойдут сквозь мрачные затворы, Как в ваши каторжные норы Доходит мой свободный глас. Оковы тяжкие падут, Темницы рухнут — и свобода Вас примет радостно у входа, И братья меч вам отдадут… Это стихотворение поэт писал долго, почти весь день без перерыва, стремясь вложить в него всю свою душу, выразить им какую только мог поддержку. Странным образов слезы, которые до этого не могли остановиться, сейчас почти полностью высохли. О недавней грусти и чувстве собственной беспомощности поэту напоминали лишь слегка опухшие глаза. Да, он не увидится больше с другом вживую. Их разлучили, но мысленно они будут рядом. И блеск в глазах их не погаснет, даже если судьба подносит им неприятности. И любовь их не угаснет. Никогда…