Twilight — Piano
— Как ты себя чувствуешь? — Эй, почему такой тоскливый голос? — Действительно, причин волноваться ведь совсем нет. Его сарказм веселил. Среди скучных стен пустой больничной палаты он казался чем-то живым. Несмотря на резкость, этот человек всегда был и останется в его глазах самым светлым существом, которое ни за что не заденет чужих чувств. Не притронется ни к чему дорогому без разрешения. — Почему это опять происходит, скажи мне? Его злость — это вещь, которая требует отдельного внимания. Она должна заставлять серьёзно задуматься о собственном поведении, но как бы Мью не пытался видеть в своём Нонге взрослого человека, все эти попытки с каждым разом сходили на нет. Галф был самым понимающим и беспорочным существом, которое понимает его больше всех остальных, знает всё, но молчит. Ребячество тут никак не прикроет толщи прекрасного внутри него. — Это побочный эффект от благого дела. Тем более, тут очень удобные кушетки. — Вообще не в тему, понимаешь? Он ругался, когда над важной для него темой шутили. А ведь никто такого не полюбит, но Мью плевать. В его планы не входило оправдывать правильные для себя вещи. Все эти жертвы были от любви. От прекрасной и злой любви, которая до сих пор не щадила его. Именно поэтому он оказался здесь, на больничной койке. — Тогда я готов поменять тему, чтобы мои шутки под неё подходили. Что скажешь, Нонг? — Скажу, что не согласен. Мью знал, что иногда серьёзных тем лучше избегать, потому что рано или поздно это дело сводится к конфликту. И проблема тут не в том, что они не умеют прощать друг друга. Просто их духовные ценности слегка различны. Один из них всегда будет защищать свои принципы, какие бы последствия это за собой не несло. К сожалению, таким человеком был Мью, и он в глубине души понимал, что Галф мог бы намного тактичнее отнестись к этой ситуации. — Справедливо... Конечно же, смотря на вещи объективно, Мью ошибался явно и слишком много. У него буквально не осталось сил, его организм ослаб настолько, что пришлось ехать в больницу. Ведь здесь его тело точно восстановится, чтобы вновь уничтожать себя для одной большой любви. И он знал, что Нонгу неспокойно из-за этого. Парень мог бы без труда назвать себя эгоистом и тому подобное, но кому это нужно? Никому. А эти чувства, которые он изо дня в день пропускал через себя на сцене, Мью не был готов отдать. К сожалению, они обошлись ему слишком дорого. — Почему ты это делаешь?! Думаешь, тебя больше полюбят из-за этого? Кому понравится наблюдать за твоей болезнью? — Дело не в этом. — А в чём же? Скажи мне, наконец! Мью с радостью бы это сделал. Ему уже давно хотелось кричать от переизбытка собственных эмоций. Панически орать о том, что так глубоко сидело в нём на протяжении многих лет. Эта теснота убивала морально, а теперь и физически. Он был человеком искусства — был артистом, в нём разом уживалось то, что обычный человек не в силах удержать. Такие люди часто сходят с ума, но ему было суждено терпеть. Ведь, вот он — шанс рассказать миру о том, что так горячо любимо, о своих чувствах. Но за это приходилось бороться, бороться долго и мучительно. И более всего ему хотелось, чтобы Галф понял его в этом желании. Чтобы однажды он позвонил ему и дал надежду, что Мью не одинок. Что в мире есть ближний человек, который поймёт и не осудит его за бездумные поступки. Даст шанс бороться за своё. — Извини, Нонг, но этого я тебе никогда не скажу. — Ты из-за переутомления рассудка лишился?! Почему я в очередной раз звоню тебе в больницу? — Галф злился по-настоящему. Мью был идеалом в глазах огромного количества людей, и тот человек, который однажды перевернул жизнь многих с ног на голову, сейчас уничтожал себя. — Почему я должен вытягивать из тебя всё это? — Потому что такое не говорится, Нонг. Об этом нельзя просто сказать. И я до последнего надеялся, что ты и есть тот человек, который поймёт это. Мью сделалось по-настоящему плохо. Ему хотелось кричать о том, что так и продолжало сидеть глубоко внутри, мучительно сладко убивая. Это уничтожало, но заставляло проникнуться к себе огромной, неземной любовью. Мало кто сможет назвать это тягой к искусству, но для Мью оно давно стало частью него самого. Приходилось бороться за себя перед толпами людей. Нонг действительно мог бы понять его. Но он не знал этой грязной любви, которую его старший так сладко лелеял на протяжении долгих лет. На сцене, на тренировках, на съёмочной площадке — он с жадностью встречал свою любовь, мог прикоснуться к ней под ликования толпы. Его ценили таким. Таким возбуждённым от этой долгожданной встречи с тем, что до сих пор жило внутри него и просилось наружу. Изо дня в день... — Ты же знаешь, что я волнуюсь за тебя? Мне ведь тоже плохо. — Знаю. Только жаль, что ты не знаешь, отчего плохо мне. — Пока, Нонг, — прошептал старший, точно находясь на грани срыва. — Подожди, Пи... Давай спокойно поговорим, я тебя выслушаю, обещаю, — его голос резко изменился, стал мягче, очень обеспокоенным и немного детским. Мью знал, что этот человек любил его особенной любовью. И эти чувства были более чем взаимны. Галфа хотелось оберегать от того, что заставляло плакать. Но желание старшего так и не сбылось, его осудили и не поняли. Он молча повесил трубку. Не понял тот, кому он доверял в этом плане больше всего. Мью было стыдно за себя. Стыдно за осознание того, что он проливал слёзы в одиночестве, прямо в этой больнице. Его спасало лишь то, что в Таиланде время уже давно перевалило за полночь, и его никто больше не увидит. В его голове вдруг вспыхнула мысль о том, что этот плачь появился буквально из воздуха, из ниоткуда. Но самым противным оказалось далеко не это. Такого человека, как Мью, разобрать сложно. Но тот самый Галф, который всегда был беспорочным в глазах фанатов, тоже не понял. Это существо было тем, что хотелось защищать всем. Не было ни одного проступка, которым он мог бы не угодить публике. Его было буквально не за что осудить, и иногда Мью имел наглость думать, что он такой же. Эта любовь к искусству читалась в реакции зрителей, Галф был готов извиняться за любую мелочь, к которой он даже отношения не имел, и его любили за это. Но у них с самого начала были разные цели в этой индустрии. Мью всегда был принципиальным человеком. Его с ранних лет тянуло в этот мир, будто бы он изначально имел там своё место, свою цель. Цель выпустить эту любовь. Поделиться ею с теми, в ком она отразится и вернётся в материальном виде, в виде поддержки. Для него такие отношения были трепетными и высокими. Настолько, что всё внутри мгновенно растворялось в новом приступе эйфории каждый раз, когда он сталкивался с искусством лицом к лицу. Но, спустя время, когда это безволие начало душить его, любовь начала угасать. Парень начал замечать, что на фоне этого беспорочного ребёнка он выглядел неправильным. Убивая себя на тренировках, в его голове никак не могла родиться мысль о том, что эти старания втопчут в грязь, если он хоть на дюйм отдалится от Галфа. С самого детства Мью был почти безвольным. Он не мог учиться там, где хотел, не мог уделять себе достаточно времени из-за чрезмерной учёбы. Ему было больно, но единственное, чего действительно хотелось — это осчастливить людей вокруг себя. Осчастливить тем, что так долго жило внутри — своими чувствами. Но язык искусства оказался тяжек. Чтобы овладеть им, понадобились годы и уйму потраченных нервов. И вот, когда он только-только научился общаться на этом языке, Мью понял, что его до сих пор никто не понимал. Что в этом мире ценятся вовсе не его чувства, а чувства к одному единственному человеку. Они были прекрасны, но не безграничны. Парень понимал, что живёт эту жизнь для себя, что он должен делать то, что хочет. Но, нет. Воля отныне убивала его любовь. Убивала то, ради чего он жил и страдал всё это время. Потому что не это ценилось, ценились чувства к Галфу. Нонг до сих пор был беспорочен, потому что у него совсем иные цели в этом мире. Они не ограничивают, не могут настроить кого-то против собственного характера. Потому что Галф идеален, потому что его понимают. Мью всё это время прикрывался человеком, которого по-настоящему любил, любил сильной, но немного другой любовью. И стоило ему выглянуть из-за спины этого беспорочного существа, как все увидели его истинные желания, то, что никому не нужно. Галф невольно принимал образ брошенного, сам того не желая и даже не понимая. А Мью становился предателем, который этого ребёнка бросил в огромном сложном мире. Вот только никто не учитывал того, что это парень являлся таким беззащитным и маленьким исключительно на его фоне. Нонг по натуре был стойким человеком, более простым в желаниях и менее чувствительным, чем Мью. Такого понять легче, принять — тем более. В итоге старший страдал из-за того, что его любовь к этому человека перекрыла ту, ради которой он жил всё это время, ради которой делал всё то, что доводило его до больниц и витаминов. Такая любовь спасала и убивала одновременно. И никто не замечал её на фоне беспорочной любви МьюГалфов. Нонг был прав. Никто не полюбит его больше лишь из-за того, что он просто любит себя, такого себя, который скрыт от чужих глаз. Потому что в этом мире ценится самопожертвование, героизм и любовь к другим. Никогда он не получил бы признания оттого, что отдавался собственной любви к тому, что большинство даже не видит. Мью и сам имел большую власть над людьми. Но те в то же время влияли на него намного больше, потому что он один.Он был беспорочен и светел в чужих глазах, в моих же было слишком много инородных чувств. Настолько, что душу разрывало на мелкие кусочки каждый раз, когда меня не понимали. Я не замечал, каким безвольным вдруг сделался перед самим собой.