Когда-нибудь я смогу оказаться от тебя достаточно далеко?

Волли вздыхает, когда Одлав в очередной раз скрывается от его глаз. С ним так всегда-только отвернись на минутку, уже и след простыл. В китайском мудрёном лабиринте он сжимал его руку слишком сильно. До сих пор помнил на ощупь: холодная и грубая. Он сам не знал почему так сильно, так отчаянно. Надеялся хоть раз удержать его? У Одлава наверное остался синяк. Но Одлав молчал. А стоило невольно отвлечься на взорвавшийся над головой фейерверк-сразу исчез. Будто растворился в воздухе. И Волли больше не чувствовал его руки. Даже не холодной, ледяной. А в то же время такой предательски тёплой. Одлав всегда пропадает за мгновение, будто кошка. И хочется закричать от досады. Если бы Волли вёл подсчёт того, сколько раз выигрывал он и сколько Одлав, он не записал бы себе ни одного. У Одлава ещё ни разу не получалось осуществить какой-нибудь беззаконный план, но он ни разу ему не проиграл. Волли помнил каждый такой момент. Вот Одлав промокший, его только откачали. Упал в воду по своей неосторожности, так и не сумев сорвать спортсменкам их заплыв. Он мог бы съязвить, как с радостью поступила его сестра, но не сделал этого. Смотрел за тем, как Одлав накидывает плед на плечи, убирает мокрые волосы с лица и посматривает на него вопрошающе. Срывается только: “-Как ты?“ А тот улыбается в ответ. Стыдно за себя. И непреодолимое желание броситься со своей помощью. Согреть его ледяные руки. Вот рождественский вечер. С саней Санта Клауса некрасиво сдёрлась краска, один из передовых оленей пострадал, волшебный пирог потрачен впустую и щенку его придётся работать всю ночь. А Одлав снова улыбается, греясь у камина такой любезной и милостивой миссис Клаус. И так хочется принести ему выпить чего-нибудь тёплого. Это ведь обморожение, возможно. Вот винный склад. Дорогие бутылки разбиты, столько чужого времени и сил потрачено за зря, столько товара испорчено. И даже кажется в первое время, что он наконец-то злится на него. Но стоит Одлаву споткнуться, мысли сразу занимает другое: “-Ну пожалуйста, только не сотрясение…“ И руки сами тянутся поднять за локти. Вот свежее утро, отмечаются заслуги Белобрада. Церемония сорвана, статуя пропала, мэрия несёт убытки. А думается только о том, как хорошо оказывается Одлав режет по льду. И скульптуры его восхищают больше, чем скульптуры родной сестры…Как неприятно. Досадно. Бесконечно неудобно. Одлав устало бросает: “-Когда же я избавлюсь от тебя?“ Волли представляет как однажды доведёт его до белого коления и тот обязательно приложит его бестолковую голову об что-то тяжёлое. Эти мысли невольно вызывают улыбку. Нет, он бы никогда…Одлав снова уходит и нет никакого смысла пытаться его задержать. Он уйдёт, а Волли вспомнит. Вспомнит как они с сестрой шли через горы безжалостно холодной ночью. А по возвращению в населённый пункт Одлав просто указал на свой шатёр. Как глупо было думать, что он их не заметил. Разве гид не следит за каждой своей туристкой? В Монголии, однажды, Одлав снова нёс потери. Животные никогда к нему не тянулись и он не мог заставить своего верблюда даже подняться на ноги. “-Кто-то всерьёз ещё передвигается на скоте?“-раздражённо шепчет он. И хочется сказать, что верблюды к скоту никакого отношения не имеют, а получается только: “-Давай помогу тебе с этим“. Руки Волли до сих пор трясутся, когда он вспоминает, что всеми силами объяснял принципы езды, крепко держась за Одлава, пока тот справлялся с управлением. Одлаву не суждено научиться верховой езде…Но и Волли автомобили водить не научится. А были ли дни удачнее, чем в центральной Азии? Одлав всё-таки кинул в него снегом. Давно ведь обещал: “-Сейчас чем-нибудь в тебя запущу!“ Столько часов было потрачено только на то, чтобы отряхнуться…Хозяин ковровой лавки любезно отдал ему тот самый томик и Волли весь день его из рук не выпускал. Не потому что это был томик с заклинаниями на каждый день. Потому что это был томик Одлава. Они с Вендой ещё долго шутили на тему того, что мошенник хочет подсидеть Белобрада со своими заклинаниями летающих ковров. В Индонезии они впервые одержали ничью. Одлав отпустил свою бабочку с большим трудом, но кажется тоже смягчился, увидев её в паре с другой такой же. “-Любовь прекрасна!“-подытожил Волли. А Одлав сказал: “-Жизнь несправедлива“, что тоже было правдой. Они вместе возвращались домой и Волли даже имел смелость подумать, что…Впрочем, это уже не имело значения, когда Одлав снова скрылся где-то между деревьями. Но никогда, ни разу после этого Одлав не менялся. Волли конечно знал, что тот не ненавидел его. Только тяжело раздражался. Да, раздражение и усталость были основными атрибутами Одлава. Всегда. Даже в их самые светлые дни. И это, пожалуй, хуже ненависти. Волли не обижался на его колкости. Только сам не мог отвечать тем же, слишком очевидно дрожал голос на словах: “-Кажется ты чудом спас свою жизнь?“ Он ненавидел себя, говоря такое. Но ещё больше ненавидел себя за эту дрожь. Однажды Одлав воскликнул, смотря ему прямо в глаза: “-Вы, трое, неужели я никогда не буду от вас достаточно далеко, чтобы завершить хоть один из моих планов?!“ Конечно, он говорил это только ему. Ни Венда, ни, тем более, Гав-Гав, не мешали оказаться “достаточно далеко“ от них. Как же оказалось больно. Одлав говорил много подобного, но это…Так серьёзно. Так по-настоящему. “-Надеюсь, что нет…“-еле слышно отвечает Волли. И голос его снова дрожит. Ломается. А Одлав сразу осекается. Он совсем не радуется, делая ему больно. Никогда не обрадуется. Волли может позволить себе красиво отдохнуть и яхта богатого друга отлично для этого подходит. Но конечно он вмиг об этом забудет, когда они возьмут Одлава на борт. И видит богиня, если бы друг решил обойти его стороной, Волли украл бы спасательную лодку не думая ни секунды. Ему было так страшно тогда. Господи…Так страшно…У Одлава кожа белее мела, а глаза неживые. Он будто видел саму смерть. И хоть в припадке это было сказано, хоть в состоянии аффекта, но его голос эхом будет отзываться в голове путешественника долгие месяца: “-Ах, Волли…Как же рад тебя видеть…“ Всё время Одлав просто сидел в каюте и смотрел вникуда. Даже не ждал пока они достигнут берега. А Волли не знал, что ему делать. Впервые просто не знал. Никогда за всю жизнь его Одлав не был таким. “-Всё…Всё образуется…“-обещает он сбивчиво. И Одлав поворачивается, и смотрит вдруг так ясно. На мгновение это даже успокаивает. Одлав долго думает, прежде чем говорит наконец. Не тихо и не громко: “-Спасибо. Спасибо, что ты оказался достаточно близко ко мне.“ И Волли вновь ощущает его руку. Внутри всё смешивается от чувств к человеку, сидящему теперь так близко. Он так безумно боялся за него. Он притягивает его руку как можно ближе и осторожно целует вечно разбитые костяшки пальцев. Всё ещё холод, но чуть-чуть теплее. Он забывает как говорить, просто забывает на пару минут, а потом делает очень большое усилие над собой и отвечает: “-Одлав…Не за что. Не за что, Одлав…“