Синдром отмены

      Она заметила это еще в автомобиле — Алекс Махоун выглядел развалиной. Тряско приподнимались на вдохе и с выдохом невпопад опадали угловатые плечи, измученное лицо с заострившимися чертами и почти невидимыми, страдальчески изогнутыми бровями заросло мягкой светлой щетиной, белки глаз — в красном кружеве сосудов. Непривычная, забитая пылью одежда и эти кандалы, звякающие длинной цепью, совершенно сбивали с толку, никак не вязались с ее воспоминаниями о прежнем агенте Махоуне, которого она знала всегда чисто выбритым, в идеально отглаженной рубашке, со строгим дорогим галстуком, знала своим коллегой, своим начальником. Фелиция видела его всяким, но таким — впервые.       Душ, костюм и приятная обстановка гостиничного номера вернули ему привычный внешний вид, но не самообладание: Алекс не находил себе места, нервничал и бесконечно сглатывал, оттягивая воротник. Фелиция скрывала беспокойство за фальшивой бодростью — он в ответ старался улыбнуться, старался выглядеть "нормальным", но уголок рта рвано дергался, а руки ходили ходуном. Притворяться становилось все сложнее. И ему и ей. Особенно, когда пришлось сообщить, что слушание откладывается до утра. Махоун сорвался, начал обвинять черт знает в чем ее и Саллинза. Она пыталась успокоить его своей уверенностью, своей непоколебимой убежденностью в удачном исходе дела. Просила немного доверия. И, наконец, не выдержала:       — Я не слепая, Алекс. У меня брат кололся, я за милю чую наркоту. Не говори будто это я что-то скрываю.       Склонив голову, он прошел мимо, к окну, уперся лбом в стекло. Сорвал с себя пиджак, ослабил и стащил галстук. Обернулся.       — Пойми... Слушание должно состояться сегодня. Я не могу... Не могу, понимаешь? — яркие глаза глядели с отчаянием загнанного в угол зверя. — Не могу ждать...       Сел на кровать, сцепив руки, чтобы скрыть дрожь. Выдохнул:       — Шелз.       Фелиция нахмурилась, спросила растерянно:       — При чем тут Оскар Шелз?       — Он насиловал. Убивал. Пытал. Я не мог просто сдать его, чтобы какой-нибудь адвокат добился его оправдания и... Нет. Нет, нет. Я убил его. И мне стало... хорошо. По-настоящему хорошо.       Почувствовав, как слабеют ноги, Фелиция шагнула к кровати, устроилась с краю, оглушенная, не понимающая, как реагировать на такие чудовищные слова.       — ...А потом начались видения. Шелза, молящего о пощаде. Я не мог от них избавиться, — речь его ускорялась, торопливо изливая то, что терзало его столько времени. — Тогда я нашел лекарство, которое меня успокаивало, а потом, попав в "Сону", не смог достать таблетки и мне... пришлось импровизировать.       Она смотрела на него, одновременно ужасаясь и сочувствуя. Алекс снова сухо сглотнул.       — Думаю, тот, кто подготовил слушание, считает, что я могу быть полезен. Поэтому ты за мной и вернулась. Да?       Поэтому ли? Кто в действительности для нее Алекс Махоун, если она не задумываясь бросила все дела и прилетела ему на помощь в другую страну? Слова для ответа Фелиция подбирала с присущей ей тщательностью.       — Я приехала сюда, чтобы помочь человеку, которым очень дорожу.       — Я очень ценю это. Но не могу... — он говорил медленно, запинаясь, будто каждое слово, с трудом вытолкнутое наружу, причиняло невыносимые страдания. — Не могу давать показания в таком состоянии. Помоги мне.       В отличие от агента Уиллера, она никогда не критиковала своего руководителя, не задавала лишних и неудобных вопросов, была исполнительна и точна. Может именно этим и заслужила его доверие? Может поэтому он признался именно ей? Фелиция поднялась.       — Когда был последний прием?       — Не знаю. Три дня назад. Я не знаю, — он дернул плечами, опустил и тут же поднял голову. В глаза старался больше не смотреть.       — Сделаю, что смогу. Держись.       Прикрыв за собой дверь номера, она кивнула мужчине из охраны, пристроившемуся тут же, на стуле, и, почти не видя ничего перед собой, пошла к лифту. Что ей делать? Как помочь? Чем? Если в Чикаго еще можно было что-то спешно предпринять, выпросив у Алекса координаты врача или — ее передернуло от отвращения — дилера, у которого он покупал свое "лекарство", то здесь, в Панаме, она не представляла как агенту ФБР можно найти наркотики. Скорее всего на это уйдет слишком много времени. Больше чем у них имеется: слушание состоится уже утром. А к утру ему станет еще хуже. Уж кому знать как не ей: проходили.       Мысли о брате, обычно неприятные, сейчас сослужили ей хорошую службу: Фелиция внезапно вспомнила, как мать, тогда еще ничего не знающая о его зависимости, вызвала «скорую», не понимая, почему ее сыну так плохо. Врача симптомы обмануть не смогли, тогда-то тайна и раскрылась. Предупредив, что мера это временная, и лучше обратиться к хорошему наркологу, врач поставила какую-то капельницу, чтобы поддержать силы парня до оказания по-настоящему профессиональной помощи в специальной клинике. Но ведь это именно то, что нужно: поддержать силы Алекса до слушания, или до того момента, как ей удастся раздобыть лекарство. Воодушевленно застучав каблуками по плиткам фойе, Фелиция достала телефон.       Раскаленное закатное солнце едва успело коснуться мреющего от жара горизонта, когда к зданию гостиницы подъехал белый фургон с синей эмблемой кадуцея на кузове. Она вышла навстречу и сразу сунула врачу в лицо удостоверение. Должное впечатление было произведено — тот беспрекословно подчинился, когда Фелиция жестом приказала следовать за ней.       — Это я вас вызвала. В гостинице мужчина, нуждающийся в вашей помощи.       — Преступник? — настороженно поинтересовался врач.       Несомненный плюс обладания значком ФБР — возможность игнорировать вопросы, на которые не хочешь отвечать. Или на которые не знаешь ответа. Или не хочешь знать.       — О безопасности можете не волноваться. Просто исполняйте свой долг.       В лифте она коротко обрисовала, в чем именно нуждался его пациент.       — Мэм, вы же понимаете, что я не в праве выдать наркотик без рецепта, даже если бы мне приказал президент?       — Понимаю, — холодно кивнула Фелиция. — Я прошу лишь облегчить его состояние. Хотя бы временно, чтобы он смог поесть и поспать.       Жестом успокоив охранника у двери, Фелиция пропустила врача внутрь. Съежившись, Алекс сидел в углу кровати, но при виде медицинской формы приподнялся, лихорадочно перебегая взглядом с одного лица на другое. Она кивнула.       — Все в порядке.       — Ложитесь, — буркнул врач. Стало заметно, что ему очень не по себе.       Пока мужчина выкладывал на тумбочку ампулы, шприцы и полулитровый пакет с капельной системой из укладки, Фелиция наблюдала за Алексом. Весь он — сплошной сгусток болезненных импульсов: пальцы нервно подергивались, сжимаясь в кулаки, колени то подтягивались к животу, то судорожно выпрямлялись, голова запрокидывалась, руки тянулись к лицу, терли лоб, глаза, будто пытаясь стряхнуть навязчивую муку, избавиться от внутренних терзаний.       Набрав шприцом содержимое ампул, врач влил их прямо в полный жидкости пакет через клапан и ловко подвесил его к бра над изголовьем. Поставив иглу в вену, поспешно поднялся, увлек Фелицию к окну.       — Вы умеете делать внутримышечные инъекции?       — Конечно.       Азам первой помощи учат еще в академии. Он с облегчением кивнул.       — На тумбочке ампула с противорвотным и шприц. Уколите его, когда закончится капельница. А потом давайте побольше пить — у вашего человека обезвоживание. В капельнице смесь миорелаксантов, обезболивающего и успокоительного в физрастворе. Думаю, скоро ему станет легче.       Фелиция проводила его до двери, поблагодарила, вернулась к кровати. Колесико капельницы выкручено, раствор поступал почти струйно. Алекс лежал, обреченно откинув голову, прикрывая лицо локтем. Это не то, что ему было нужно от нее, не то, чего он от нее ждал, но ненадолго и этот коктейль сможет облегчить его состояние, а дальше — она что-нибудь придумает. Перебирая имена в мобильном телефоне, Фелиция прикидывала, к кому из знакомых, знакомых знакомых или бывших однокурсников может обратиться с таким щепетильным вопросом. Кто из них сейчас работает в Центральной Америке? Чтобы не тревожить Алекса, она вышла и на общем гостиничном балконе быстро сделала несколько звонков. Поторопилась вернуться: беспокойство неудержимо влекло ее обратно в номер.       Кондиционер натужно гудел, гоняя теплый воздух. Вымыв руки, Фелиция мазнула мокрыми ладонями по лбу и щекам, устало помассировала шею. Снова подошла проверить капельницу.       Метания на кровати почти прекратились. Лицо бывшего агента обмякло, напряженные губы расслабились, приоткрылись, и даже впалые щеки приобрели более живой цвет. Руки перестали хаотично двигаться, лишь иногда вздрагивали, бессознательно сжимая пальцы. Фелиция осторожно присела рядом. Тяжелые веки дрогнули, взгляд с трудом сфокусировался на ее лице.       — Тебе лучше? — склонилась она ниже.       Еле ворочая языком, Алекс пробормотал:       — Да... Спасибо, — через силу повернулся на бок.       — Попробуй поспать. Тебе нужен отдых.       Протянула руку, коснулась ладонью лба, проверить, мало ли, нет ли жара. Но кожа оказалась прохладной. В ответ на прикосновение, Алекс повернул голову навстречу, ткнувшись в ладонь, молча благодаря за заботу. Фелиция чувствовала, что он позволил себе эту слабость не потому что она коллега и друг, а потому что — женщина, Саллинза он бы и близко не подпустил и до последнего постарался бы "держать лицо". Испокон веку мужчины искали утешения у жен и матерей. У Алекса не было рядом никого кроме нее, а плохо ему было по-настоящему. Внутри что-то дрогнуло, отозвалось мучительной жалостью. Пальцы инстинктивно погладили высокий лоб, медленно скользнули по встрепанным волосам, убаюкивая, словно малыша. Это сработало: дыхание его начало выравниваться, замедляться, воспаленные глаза закрылись сами собой. Она осторожно гладила его по голове, пропуская спутанные пряди сквозь пальцы: пусть спит. Для таких как он, бессонница — частый спутник и источник галлюцинаций, мучительно-тревожных грез наяву. Бессонница растягивает время, продлевает и без того кажущуюся бесконечной пытку. Пусть спит.       Взгляд Фелиции украдкой заскользил по острому, будто вычерченному по линеечке лицу, поблекшему и осунувшемся за время проведенное в тюрьме. На прикрытых веках подрагивали почти бесцветные ресницы, а тонкие, словно кистью неведомого художника выведенные губы выделялись на этом "вылинявшем" лице неуместным изяществом. Пальцы Фелиции обошли почти скрытое волосами ухо, спустились к углу челюсти под прохладной мочкой. Темная кожа ладони резко контрастировала с пергаментной бледностью чисто выбритой щеки. Выше ее ростом и шире в плечах, Алекс лежал, поджав ноги, обнимая себя одной рукой, неестественно вытянув вторую, с иглой, и было в нем что-то трогательно-беззащитное, какая-то глубокая уязвимость, заставляющая сердце тоскливо сжиматься. Решительно поднявшись, Фелиция прошла к гостиничному телефону, тихо заказала ужин в номер. Снаружи совершенно стемнело и тускло горящая лампа под плотным абажуром еле рассеивала сумрак комнаты.       Пакет с физраствором опустел. Аккуратно вынув иглу из вены, она замотала безвольную руку узкой лентой бинта. Алекс даже не пошевелился, пришлось тронуть его за плечо — он с трудом разлепил глаза, нашел ее сонным взглядом.       — Я сделаю укол, — предупредила Фелиция шепотом. И сразу остановила его слабую попытку повернуться. — Лежи так. Мне удобно. Позволь только...       Она потянулась к его брюкам, звякнула пряжкой, ослабляя ремень. Тонкая дорожка светлых волосков под задравшейся рубашкой спускалась к плотной ткани штанов, ныряла ниже. Расстегивая пуговицу, костяшки пальцев случайно задели кожу — живот непроизвольно вздрогнул. Больше он не двигался, а Фелиция старалась не смотреть ему в лицо — сейчас не время для обоюдного смущения. Хлопнула головка ампулы. Набрав шприц, она перегнулась через его бедро, чуть спустила штаны, и, широко обработав спиртовой салфеткой, быстро всадила иглу в оголившуюся верхушку ягодицы, надавила на поршень. Растерла место укола ваткой и вздернула брюки на место. Засуетилась, выбрасывая шприц и осколки ампулы, тут же мысленно обругав себя за излишнюю эмоциональность.       — Что это было? — голос казался пьяным, говорить ему было трудно. Как и держать глаза открытыми. — В шприце? Что ты мне вколола?       — Противорвотное.       — Но я ничего не ел уже пару дней.       — Значит, пора заканчивать голодовку, — твердо заявила она.       Алекс повернулся на спину. Точнее — завалился. С пуговицей он кое-как справился, и теперь пытался застегнуть ремень вялыми непослушными пальцами, приподняв качающуюся от слабости голову. Фелиция вздохнула.       — Давай помогу.       Он убрал руки, освобождая место для манипуляции, уронил назад голову, тягуче сглотнул, дернув кадыком. Облизнул губы. От седативного коктейля в капельнице его просто размазывало по кровати.       Фелиция продела ремень в пряжку, против воли выхватывая взглядом выступы тазовых косточек над впалым животом. В дверь постучали: метрдотель принес ужин — легкий салат был завернут в тонкие пшеничные лепешки. Клетчатка и каллории. То что надо.       — Сможешь сесть?       Он неловко приподнялся. Измученный, усталый, похожий на взъерошенного воробья, бывший агент пытался ладонями пригладить непослушные волосы.       — Держи, — Фелиция протянула съедобный ароматный конверт.       Вскинув все еще красноватые глаза, он качнул головой.       — Не стоило беспокоиться. Аппетита все равно нет.       — Надо. Пожалуйста, хоть немного.       Мужественно откусив пару раз, он сделал несколько глотков воды из протянутого стакана и отдал лепешку обратно.       — Спасибо.       Эти простые действия, кажется, отняли у него последние силы: откинувшись обратно на кровать, Алекс свернулся в позу эмбриона. На лбу и висках проступила испарина. Достав платок, Фелиция стерла бисеринки пота, а потом просто целиком смочила ткань в стакане и, без колебаний устроившись на полу у изголовья, промокнула блестящий лоб. Алекс закрыл глаза и подставил лицо.       Как бы хотелось ей остаться бесстрастной, невозмутимо-холодной, спокойной. Но разве это возможно, когда под пальцами тает, растекается мужчина, пусть даже чужой? Разве возможно остаться равнодушной, когда он, вздрагивая ресницами, приоткрывает мутные глаза, чтобы запечатлеть источник приятных ощущений и снова блаженно жмурится? Когда послушно запрокидывает голову, открывая шею, стоит ей только пробраться ладонью под затылок?       Остро выступающий кадык плавно перекатывался под кожей, пока она протирала ее освежающе прохладной тканью. Добравшись до распахнутого ворота рубашки рука Фелиции замедлилась, нехотя отстранилась и внезапно оказалась пойманной, прижатой к едва поднимающейся груди. Платок от неожиданности выскользнул, упал на пол. Она замерла, но не отстранилась, не шарахнулась в сторону. С восторженным ужасом смотрела, как, Алекс поднял ее ладонь к своему лицу, прижал, потерся лбом, щекой, бесшумно дыша ртом, то и дело задевая приоткрытыми губами чувствительную кожу запястья. Слишком интимно, слишком чувственно для, пусть и бывших, коллег. Мир сузился до размеров гостиничного номера, до уютного желтого круга света от лампы. Не открывая глаз, Алекс едва слышно шептал:       — Спасибо, спасибо тебе, спасибо...       Снова коснулся губами ее ладони. Не целуя, нет, — едва заметно прижимаясь, отчего кожа покрылась мурашками, а сердце споткнулось и полетело, кувыркнувшись, куда-то в живот, заставляя на секунду задержать дыхание. Грудь горячо, до боли, распирало пронзительной жалостью, состраданием, тягостным чувством полного бессилия, неспособности сделать для него что-то еще. Этот горько-отчаянный привкус, который она никак не может сглотнуть, не позволил отнять свою руку, зато подтолкнул придвинуться ближе, снова запустить пальцы в теплую гущу тонких волос, гладить ссутулившуюся вздрагивающую спину, шептать, истекая щемящей нежностью, всякую успокаивающую ерунду, ловить едва заметные движения его пальцев, слабо сжимающих ее руку. Словно в вязком сне, которому не в силах противостоять, который не хочется покидать. Словно ее саму накачали седативными и она медленно втягивается в топкую беспроглядную тьму, туда, к нему, отогнать боль, согреть человеческим теплом, разбавить звериное одиночество.       Звонок ее мобильного телефона показался оглушающим, вдребезги разбивая уединение маленького гостиничного номера. Фелиции хотелось задушить звонившего собственными руками, но оказалось, потревожил ее именно тот, у кого был выход на надежного, не задающего лишних вопросов фармацевта. Обхватив ладонями лицо Алекса, она заставила его посмотреть на себя, отвела упавшую на лоб прядь.       — Мне нужно идти. Отдохни хорошенько, завтра трудный день.       — Ты же вернешься? Ты будешь на слушании?       — Конечно. Мы ведь команда, помнишь?       Сжав напоследок его плечо, Фелиция поспешно поднялась, не желая, и все же успев увидеть, как он зарылся лицом в подушку, бесшумно содрогаясь в мучительном ознобе. Нужно было спешить. До утра оставалось не так много времени.