«Vous êtes fou»

Ласковый сентябрь начал постепенно уходить, оставляя место октябрьскому небу — все чаще затягивающийся серыми дождливыми тучами, не вольно оплакивая прошедшее лето холодными слезами. Вскоре на порог вступил ноябрь: листья, которые обрели свои красочные цвета опадали, оставляя голые ветки мерзнуть на осеннем ветру, а порой подхватившись в вихре они уносились по слякотным улочкам, веселя ребятню своим танцем. Последний опавший лист на тонкий слой мокрого снега объявлял о начале долгой и ледяной русской зимы. Мужчины в деревнях брались за плотничество — мастерили из древесины украшения и мебель. Когда на улице прояснялось небо после долгой декабрьской метели, мужики запрягали свои сани и ехали в лес за дровами, дабы протопить избы. Бабы по дому работали, все ткали, да шили, чтобы после на рынке изделия продать, семью прокормить. В столице уже начался сезон зимних балов. Со всего города стекались уважаемые всеми персоны на желанные праздники. Кавалеры надевали свои роскошные костюмы, а дамы готовились за недели, примеряя на себя платья всех позволенных им цветов и тканей. На балы приглашались и военные, в частности за достижения на службе. Так, на один из придворных балов был приглашён Сергей Иванович Муравьев-Апостол, в то время командир 3-й фузилёрной роты Семёновского полка. Он в свою очередь, с позволения хозяев, взял с собой переведённого в полк пару месяцев назад Михаила Бестужева-Рюмина — хотел другу своему уважаемое общество показать. *** Весь светский вечер Миша провёл под нудные разговоры некой Катерины, то и дело оборачиваясь, ища глазами Серёжу. Катенька же не переставала говорить о последних писках Петербургской моды, актёрски закатывая глаза и манерно плавными движениями обвеивая себя дорогим веером ручной работы. Бестужев-Рюмин не выдержал бы не завершающегося двухчасового котильона с этой дамой; выдержал бы с Сергеем, но не с ней. Терпеть и не пришлось — когда Катерина отвлеклась из буфета на местные завораживающие сплетни, Миша сие секундно почувствовал ладонь на своём плече, сопровождавшиеся ласковым именным откликом. По шее пробежались мурашки, а сердцебиение само собой участилось. Доливая себе шампанского он, самодовольно выпрямил спину и повернулся, не сдержав улыбки краешком губ. — Вам наскучило со своей дамой, мой милый друг? — Мишель подпил из бокала. Пытаясь скрыть выдающее ревность лицо, он наклонил голову, всматриваясь в отполированные сапоги. Не проронив в ответ на сей вопрос и слова, Сергей подправил свои замшевые перчатки. Он фривольно приблизился до недопустимого расстояния затаив дыхание, отнял в одном плавном движении бокал, поставив его на позолоченную скатерть, и протянул в приглашении на танец правую руку. — Не подарите мне танец, господин Бестужев-Рюмин? — Наклонившись к уху, промолвил тихо Сергей, выдерживая паузу меж двумя фамилиями — знал ведь, как Миша не приветствовал в обращении к себе одно «Бестужев». — Vous êtes fou, * — он восторженно вскинул брови и неторопливо вложил левую ладонь в Серёжину. У Миши глаза загорелись. Миша весь вечер взглядом сверлил даму в безвкусном желтом платье, которую Серёжа на три танца подряд приглашал. Миша ликовал, но старался держаться самоуверенно. Миша ведь влюбился с первого же дня перевода в Семёновский полк; думал сначала, поболит да, отпустит, но с неделями все падал в неизведанную ему до того пропасть влюбленности, которая позже привела его к необъятной любви. А Серёжа, как назло, постоянно юнца с собой по всем делам роты своей таскал. Петербург Москвичу показывал во всех его оттенках. Сначала только посмеивался над, как ему казалось, дураком, а потом рассмотрев в его медовых глазах родную душу, сам того не замечая, медленно тонуть начал. Каждый день все труднее было сдерживать себя, чтобы в момент не прижать увлеченно рассказывающего о чем-то Мишеля к себе, и без спроса робко не поцеловать вечно обветренные губы. Они сбежали в тот вечер с главного бала года. Сбежали от своих дам. Сбежали хохоча ото всех за руки во двор, где танцевали под едва слышный оркестр. Вот так просто сбросили на паркет ненавистные белые перчатки, и побежали средь однотипных, скучных для глаз дамских платьев, под возмущенные крики гостей.