Люси

Люси. Ацуши, смерив взглядом входную дверь, распахнув которую в комнату только что беспокойным быстрым шагом проскользнула девушка, обратил взор на большое зеркало, висящее на стене у туалетного столика. Стол, за которым сидел он, был недалеко от зеркала; Ацуши мог разглядеть и своё маленькое отражение на фоне, и чётко рассмотреть прихорашивающуюся Люси, каждая деталь образа которой была мила и придавала той невесомой, неописуемой красоты, описать которую было так сложно, словно он и не был здесь сейчас и не видел её своими глазами, словно Люси существовала в каком-то ином, далёком от их земной Йокогамы, Японии мире. Она вошла быстро, цокнула обувью и всё старалась повыгоднее пристроить берет на своей голове — они купили его на распродаже, и этот красный шерстяной головной убор в её маленьких сильных руках крутился то влево, то вправо, электризуя малиновые волосы. Ацуши, сглотнув, чуть наклонил голову и застыл, разглядывая столь знакомые ему черты лица: он видел их каждый день, а может, это всё было плодом его разгоряченного и страстного воображения; каждая линия, каждые изгиб и морщинка, возникающая порой от улыбки на молодом лице, заставляли сердце биться чаще, лишь стоило ей оказаться к нему ближе. Сначала он насладился видом чуть бледных щёк, едва пухлых, наверняка очень гладких, по краям которых, если аккуратно провести большим пальцем снизу вверх, можно ощутить едва заметные, светлые маленькие мягкие волоски, потом, не отрывая взгляда от её лица, стал с упоеньем рассматривать лучик света на её миниатюрном вытянутом носике, падающий из незашторенного окна, за которым Йокогама таяла в тёплом новогоднем закате. Солнечный зайчик, от которого Люси забавно поморщила носик и застенчиво зажмурилась, как будто потягивалась после полуденного сна, быстро спрыгнул с носика и проскакал к левому уху, на секунду нырнул в ушную раковину и, быстро выскочив из своей новой норки, затерялся в малиновых заплетённых в косы волосах. Тут же взор Ацуши упал на большие, кажущиеся ему бесконечно тёплыми и добрыми, хоть иногда и непонятно вредными, глаза. Зелень, таящаяся в её глазах, напоминала о мягкой, густой лесной траве, и в них, как в диком поле, — океане высоких полевых цветов и трав — можно было утонуть, потеряться без желания когда-либо возвращаться назад. В далёкой глубине её глаз Ацуши искал что-то неизведанное, что-то спасительное, и время замирало, и он попадал в далёкий, непохожий на их опасный криминальный мир — Ацуши искал в них спасение для трещащего по швам сердца и всегда находил. Люси. О, его сердце заходилось в бешеном ритме, словно он узнавал великую тайну, каждый раз, едва стоило её фигуре появится в его поле зрения и быстро вильнуть пред носом, исчезая за барной стойкой в кафе. Люси, Люси, словно сказочная мелодия, или фея, неосмотрительно выпорхнувшая из густой листвы перед ним, простым человеком, она, едва поднимая уголки губ, уже обладала над ним большей властью, чем все законы вместе взятые, и Ацуши сомневался, что справиться с этим было бы легче, чем, например, приручить своего тигра. Её твёрдый, прекрасный девичий стан, скрытый новогодним красно-белым свитером с шахматным узором, через который слабо выступала женская грудь (щеки Ацуши залились румянцем, он поспешил сглотнуть и быстро-быстро вычистить все пубертатные порывы), её чуть сбитые коленки, рассыпавшиеся по плечам необыкновенно густые волосы, собранные в небрежные «колоски», её имя, произнося которое хочется прижать пальцы к губам, закрывая на замок, — делиться сокровенным с бурлящей Йокогамой нельзя — её губы, светлые и тонкие, вероятно, мягкие и приятные на вкус, губы, которые хочется накрыть лёгким, невинным прикосновением своих губ, едва ли достаточным, чтобы почувствовать ответ на своевольную нежность; всё это крепко вцепилось в разум Ацуши, и этот образ, отражающийся в зеркале такой же тайно любимой девушкой, манил его, держа на грани между утоплением в зеленых омутах и лёгким трепетом в сердце и румянцем на щеках. Люси… — Ацуши. Ацуши! Ацуши, дрогнув, смутился и, едва ли не втянув голову в плечи, переспросил, чего хочет Люси, заглядывая в столь же одинокие, как и родные, глаза. — Помоги зацепить серёжки. Девушка достала из кармана серёжки в виде новогодних ёлочек и протянула ему, поворачиваясь одним ухом. Ацуши, все ещё смущенный, словно в тумане разглядывая её такое близкое лицо, щеку, облизываемые губы, сумел лишь неуверенно предположить, всё же помогая нацепить украшение: — Ты уверена, что с этим тебе нужна помощь? — Ага. От твоей помощи я никогда не откажусь. Ацуши, аккуратно зацепив вторую серьгу, чуть посмеялся. Это всё, наверное, очень сладкий сон, и нежные пальчики на его подбородке — лучший из когда-либо им испытанных.