Paperboats

      Дорогой дневник,       Слова были размыты, чернила насквозь пропитали бумагу и всё слилось воедино: буквы, мысли, чувства.       Бумага была настолько тонкой, что порвалась в нескольких местах, теперь больше напоминая клочки обычных обрывков, нежели страницы из дневника. Вся целостность навсегда затерялась в глубинах канализации, рассыпаясь на крошечные кусочки, теперь украшая груды мусора, плавающие вокруг его логова.       Пеннивайз держал листы с большой осторожностью, неприятно осознавая, что некогда белые перчатки теперь насквозь пропитаны в грязной воде, а его глаза, отливающие в свете счастливой голубизной, настойчиво пытались угадать, какие тайны Уильям Денбро доверил своему дневнику.       Такое бессмертное существо, как ОНО, так долго странствующее по бесчисленным вселенным и пожирая таких, как он, знало множество языков. Язык мертвых, новые и запрещенные, поэтому он с уверенностью мог сказать, что люди были бестактными и глупыми созданиями; их речь примитивная, грубая, но сейчас, ставя себя на их уровень, и неохотно признавая, что язык, о котором говорят многие глупцы, действительно существует; язык любви.       Он не мог никак иначе описать чувства, проснувшиеся в нем от простого клочка бумаги, и не было другого объяснения, почему он каждый день ждал и хотел знать, что на сей раз произошло в жизни мальчишки, который любил писать все свои секреты на листах дневника, позже смывая их в унитаз перед ужином.       Ситуация выглядит настолько абсурдной, что клоуну кажется будто это просто дурацкий розыгрыш, возможно, это проделки Другого; но дни проходят, а шестерёнки, двигающие множество вселенных, продолжают работать, и Пеннивайз заметил, что его всё больше и больше привлекает Уильям и его истории.       Порванную бумагу бережно отнесли ко всем остальным, сюда практически весь день попадал солнечный свет.       С некой осторожностью, листы положили высыхать под солнечные лучи, прежде тщательно разгладив уголки, чтобы уже через несколько часов они лежали аккуратной стопкой, рассказывая обо всех мелочах, происходивших в жизни Уильяма Денбро: о прошедших выходных и понедельниках, кошмарах, мечтах и желаниях, обо всем, что могло хоть как-то рассказать о нем:       Мальчик. Ему едва исполнилось 14 лет, рыжие волосы, так же как и у его матери, обрамляли веснушчатые щеки и голубые глаза.       Изгой. Он ненавидел школу, банду Бауэрса, но любил Сильвера, свой велосипед, и часто предпочитал ездить с друзьями по всему Дерри, вместо того чтобы возвращаться домой.       Жертва. Его отец выплеснул всё свое отчаяние и злость на старшего сына, оставив несколько синяков, которые теперь были скрыты рубашкой с длинным рукавом; насилие, вылившееся в отчаянные рисунки.       Пеннивайз сохранил все.       Это были сувениры. Кусочки пазла. Трофеи.       Он был еще слишком слаб, чтобы осмелиться покинуть канализацию, однако, скрываясь в тени, выбирал жертву, строил планы, наблюдал, и медленно распространял туман неведения и злобы среди жителей.       В течение первой недели после его пробуждения начали появляться страницы.       Некоторые были сложены в ничего не подозревающие кораблики, в то время как другие просто скомканы, что свидетельствовало об отчаянии и тишине, боясь быть пойманными.       Среди прочего мусора и останков прошлых жертв они выделялись больше всего, и клоуном двигало почти детское любопытство, которое он испытывал, следя за жизнью Уильяма.       С каждой записью, Пеннивайз представлял все более четкий образ мальчишки, который постепенно становился его.       Будто извращенный тайный поклонник, которому вручают кусочки жизни Уильяма, он чувствовал, как чужие эмоции укореняются в его тысячелетнем сердце, уже не в силах их остановить, и не желая делать этого.       Дорогой дневник, мне снился клоун.       Остальная часть истории была утеряна, но он мог с легкостью восстановить её: мягкие звуки, которые Уильям издавал всякий раз, если прикоснуться к чувствительному местечку, его сладкие тихие стоны, страстное желание получить ласку, мурашки на коже, нездоровый блеск в глазах и румянец на щеках.       Чтение этих простых слов вызвало громкий смех, пронзительный звук, который эхом разнесся по темным коридорам, напугав нескольких крыс.       О, это определенно была расплата, чтобы отомстить Оно за все уничтоженные планеты и жизни от его зубов. Возможно, по мнению Другого, это было также наказание за смерть Матурина, хотя он совершенно не имел к этому никакого отношения; смех наполнял его грудь такими непривычными для него эмоциями: радость, искренность, любовь.       Все чувства обнажены и чисты, никакого презрения.       Пеннивайз на мгновение завис, может проще было просто разорвать листы, утопить их воспоминания в самой глубокой части канализации, а затем даровать мальчику аналогичный конец.       Какие бы ощущения испытывал Оно, стискивая пальцами горло мальчишки? Будет ли он молить о пощаде или же сражаться до последнего вздоха?       Эти мысли вызвали у него восторг — извращенный, но так было лучше, уютнее, привычнее.       Не слишком задумываясь над этим, он решил, кто станет его первой жертвой.