две одинокие точки

Ханджи приходит в разведку, как и все кадеты, в пятнадцать лет, наполненная злобой и ненавистью к этим огромным, пожирающим людей ублюдкам. В рекомендациях от инструктора у нее написано: 'отличная физическая подготовка, быстрый и гибкий ум, способный принимать логические решения в долгосрочной перспективе, недостаток — близорукость'. Тем не менее в разведку ее все равно принимают — желанию умереть никто не препятствует, особенно, если оно такое настойчивое, хотя военную полицию ей настойчиво предлагали. Она упорно готовится и постоянно тренируется, чтобы не ударить в грязь лицом на своей первой вылазке. Не хотелось погибнуть в самом начале своего жизненного пути, пока она ещё не прирезала достаточно этих мерзких ублюдков, чтобы отомстить. Получается немного иначе. На своей первой вылазке Ханджи, не двигаясь, смотрит, как поедают ее товарищей и дрожащими руками берется за клинок, словно не в силах оторваться от этой картины. Это порождает ужас, но в то же время какое-то непонятное восхищение перед огромными всесильными существами. Ей кажется в этот момент, что культ стен зря и очень зря превозносит как богинь Марию, Розу и Сину, ведь божественные права принадлежат титанам — они решают, кому жить, а кому — умереть. Их сила ужасает и впечатляет одновременно. И Ханджи словно парализует, эта мысль охватывает её полностью. Когда ее окликают, Зое понимает, что всё-таки нужно действовать, иначе её рассуждения окажутся напрасными и про них так никто и не узнает. Она не без чужой помощи убивает пару титанов, однако интерес к ним не иссякает, напротив, только усиливается. И на обратной дороге она постоянно оборачивается. Она обязательно вернется. После второй и третьей экспедиции она понимает окончательно — она хочет изучать этих невероятных существ, которых даже в мыслях перестала звать ублюдками, как это делают все разведчики, от новобранцев до ветеранов. Окончательно решимость укрепляется после того, как она пинает голову гиганта, отмечая непривычную и несоразмерную легкость. Сколько же тайн и загадок в этих гигантах и почему же их никто не изучает? Но если никто не готов это сделать, она готова стать первопроходчицей. Шадис ее идеи и исследования не жалует, игнорирует, и ей кажется, что он как будто боится. Боится узнать о титанах страшное? Только вот что может быть страшнее чудовища, способного тебя съесть, ещё и без соли? Нет, Ханджи думает, что всё намного проще — Шадис боится, что кто-то может его превзойти, стать лучше, способнее. Она даже понимает его отчасти, но просить не перестает, смирно отрабатывая все свои выходки, пока он наконец не назначает её капитаном, формируя её собственный отряд. Еще через пару месяцев Ханджи удалось выпросить, чтобы отряд переквалифицировали в исследовательский, и Шадис, скрипя зубами, всё же разрешает. Вот тогда Зое и разворачивает свою активную деятельность по изучению титанов, словно опасаясь, что времени у неё мало. И тогда внезапно впервые сталкивается с одобрением — к ней подходит Эрвин и говорит, что она молодец. Он относится к ней немного снисходительно, но слушает все её рассказы. Хотя Ханджи видит, что ему не то чтобы очень интересна и понятна большая часть того, что она говорит. Но она рада, что не одна, пусть даже и так. Они с Эрвином недо-друзья, но Зое держится за эти отношения, как за спасательный круг. Ведь по правде у неё вообще никого нет. А те, кто рядом хоть как-то, считают её слегка поехавшей крышей. Вскоре после этого в разведку вступает Леви, ставший впоследствии сильнейшим воином человечества, надеждой всех людей на спасение. Ханджи очень интересен этот новый человек в разведке — его навыки при его росте поразительны, может, этому можно научиться? Конечно же, всё в научных целях. Он безэмоциональный, спокойный и хладнокровный и вечно ходит со своими друзьями — милая девочка и доброжелательный парень, в отличие от самого Леви. Но Зое ни разу это не останавливало — она всё равно идет знакомиться, и её даже не выгоняют ссаными тряпками, хотя смотрят настороженно. Она привыкла к такому отношению. И ей совершенно точно уже всё равно, что про неё подумают. Ей правда жаль его друзей, которые погибли в первой же своей вылазке. И Ханджи не понимает почему, но чувствует, что чем-то должна помочь. Хотя кого она вообще обманывает — она вообще всегда хочет и пытается всем помочь. Как будто это её обязанность. Потому что у Зое не было никого, кто мог бы помочь ей самой, когда это было нужно. Теперь никого нет и у Леви. Ей кажется, что они похожи. Просто выбрали разные пути. Леви закрылся и спрятал свои чувства. Её эмоции как открытая книга. Ханджи действительно поддерживает Леви после потери его друзей, хотя и весьма странным способом — она не пытается его как-то успокоить, знает — в таком случае её просто возьмут за шкирку, как котёнка, и вытолкают к чертям. Она просто выводит его на эмоции, заставляя отвлечься. Бесполезно было пытаться добиться от Леви смеха, тогда она пытается идти через негативные эмоции. Ханджи просто постоянно вертится рядом и рассказывает что-то несерьезное, и тогда на неё обрушивается шквал брани. Обижается ли она? Ни разу. Зато продолжает улыбаться, пусть и нелепо. И Леви становится стыдно, он только тогда понимает, что ему, вообще-то, старались помочь. Не сразу, но он все-таки замечает, что действительно стало полегче. Хотя спасибо он ей никогда не скажет. Аккерман убежден — ему не нужна ничья поддержка. Он справится сам. Но общаться с ней Леви отчего-то не перестает. Эрвин через некоторое время становится командором разведки, и тогда Ханджи быстро дослуживается до майора и перед ней открываются все дороги в исследованиях, а Леви назначают капитаном. Она чувствует какую-то гордость за этого маленького человека. Они работают плечом к плечу и постепенно привыкают, поддразнивая друг друга и награждая прозвищами. Ханджи думала, что все насмешки из-за ее очков останутся в детстве, ну или хотя бы в кадетстве, и даже хотела расстроиться, но Моблит однажды сказал ей очень важную вещь — ни у кого из всех тех, с кем Леви общался относительно близко, не было прозвища, и тогда казалось, что он будто так её выделяет. Даже если это было не так, совершенно не так, она хотела об этом думать, так было спокойнее. Насмешек Зое натерпелась в детстве. За очки. За чувствительность. Отсюда прорастало и постоянное желание поддержать и дать столько внимания, сколько ей самой никогда не давали. А ещё у Ханджи вообще была эта дурацкая привычка – извиняться почти за всё, что она делает или говорит. Нанаба, Эрвин, Майк — все уже просто игнорировали это, просить перестать было бесполезно. Леви смотрит на её извинения с удивлением — в подземном городе либо ты, либо тебя, извинения были не приняты и представлялись дикостью. Поэтому когда Ханджи за что-то извиняется перед ним, он, недоумевая, выгибает бровь и говорит этого не делать. За это Зое тоже извиняется. Но с тех пор перестает. Ей почему-то было важно общение с этим коротышкой — возможно, потому что это был первый человек, который действительно ее слушал, а не делал вид, что слушает, и не относился к ней, как к сумасшедшей, чем грешили почти все в разведке. Даже Эрвин. Кроме того, Леви ведь мыл её. Насильно тащил и окунал в воду с мылом, надеясь отмыть все последствия ее опытов и в принципе просто сделать чистой. Ханджи не не любила водные процедуры, просто не было времени и желания отрываться от своих исследований. Все остальное могло подождать. Моблит устал с этим бороться, пытаться переубедить и просто смирился даже с тем, что она не всегда его-то замечает. Аккерман же говорил, что она слишком несерьезно относится к жизни и к себе вообще. Его это раздражало. Но у Ханджи все было несерьёзно. Она постоянно говорила глупые шутки, но до того глупые, что удержаться от смеха было сложно. Она казалась весёлой и поэтому к ней тянулись новобранцы, пугающиеся всех этих угрюмых солдат. Но сложно назвать это весельем, если над своими проблемами Ханджи тоже не упускала момента пошутить. Просто так было легче. Ведь проблема, переведенная в шутку, кажется уже не такой серьезной? Или нет? Однажды шутки ради она целует Леви, прикасаясь к чужим губам всего на пару мгновений. Смеются над этим странным поступком все, даже не замечая, как слегка краснеет Аккерман с полным непониманием в глазах. Леви не придает особого значения ее выходке, списывая все на спиртное и её сумасбродный, непредсказуемый характер — мало ли что в голову ей взбрело? — но внутри что-то всё равно теплеет. Второй раз Ханджи целует его, но тоже очень быстро, почти неуловимо, в щеку, когда им удается поймать живьём титана специально для её исследования. Леви предпочитает не вспоминать, что до этого и её саму, и Оруо чуть не сожрал поехавший гигант, устроивший могилу в дереве разведчице Ильзе Лангнар. Впрочем, этому поцелую, на который он даже не успел среагировать, Леви тоже не придает значения, хотя бы потому что он должен был предназначаться вообще не ему — план поимки принадлежал Эрвину. Но внутри снова возникает какое-то приятное чувство, которое неосознанно хочется повторить. Вообще как-то слишком много места в голове Леви занимала эта шумная и эксцентричная (если бы он знал это слово, то охарактеризовал бы её именно так) разведчица, Ханджи Зое. Почему-то он убирал её комнату, сортируя документы и отчеты, насильно уносил её мыться, иногда вытаскивал поесть, когда с этим не справлялся её помощник. Он чувствовал, что должен это делать. Ведь в сущности она была единственной, после Эрвина, кто интересовался, как он провел день и как у него настроение, и делала это так искренне и по-простому. Ханджи не боялась его и позволяла чуть больше, чем остальные, по отношению к нему. Это в конце концов привело к тому, что он постепенно начал ей доверять. Они часто сталкиваются по ночам либо в коридорах, либо в столовой, потому что обоим не спится, но Леви надеется успокоить себя чашкой чая, а Ханджи, забывая поесть днем, довольствуется какими-нибудь кусочками хлеба, оставшимися после ужина. — Мы с тобой две одинокие точки, — тихо смеётся она. Ханджи не умеет сидеть молча с человеком — ей нужно, обязательно нужно с ним поговорить. Но почему-то ночью она сама говорит не так много и больше слушает — Леви удивляется, как вообще ей удалось вытянуть из него так много про его жизнь. Аккерман думает о том, что она, возможно, единственный человек, который знает про него настолько много, и притом из первых уст, а не из каких-нибудь слухов. Ханджи на удивление оказывается внимательным слушателем, и Леви впервые слышит искренние слова сочувствия и поддержки в свою сторону. До этого момента он не осознавал, что это вообще было нужно и, если бы кто-то однажды выразил ему свои соболезнования, то, скорее всего, этот человек, в лучшем случае, услышал бы пару ласковых, в худшем — получил бы по лицу. От Ханджи это воспринималось совсем не так. И он, кажется, был благодарен ей за эти разговоры. Хотя Леви предпочел бы здоровый сон — и себе, и ей, — смотреть на эти темные круги под глазами не было сил. Когда в одну из таких ночей Ханджи, что-то рассказывая, называет их друзьями, зачем-то переспрашивая, не против ли он, Леви отвечает, что не против, и только потом задумывается — у него снова есть друг, пусть и такой взбалмошный и беспокойный, но друг. Не как Эрвин, к которому он чувствует привязанность и обязанность защищать, а друг. Это приятно? Ханджи просто была рада тому, что ее ценят — хоть кто-то, хоть где-то, и в чувствах обнимает его. Но опять же — это было одно лишь неуловимое мгновение, заставившее сердце Аккермана потеплеть. С этого момента он неосознанно, но часто старается оказываться где-то неподалёку на экспедициях или заданиях, но Ханджи никогда, никогда не обращала на это странное совпадение внимания — когда она видела гигантов, ее глаза наполнялись восторгом и все вокруг теряло значение. Она стремилась их познать и прикоснуться к их тайне больше всего в жизни. Только она немного забывала, что всегда балансирует между жизнью и смертью, поэтому Леви старался держать её в своем поле зрения. Он всё ещё чувствовал себя обязанным перед ней, думая, что это чувство пропадет, если он сможет однажды её спасти или что-то вроде того, но каждый раз она сама спасала его. Когда погиб его отряд, Ханджи, конечно, чисто случайно задержалась в замке, в котором размещался прежде отряд специального назначения, случайно не легла спать, а пошла в столовую и, конечно же, случайно проговорила с Леви всю ночь, интересовалась его здоровьем после этой сложной экспедиции, отвлекая его от тяжелых мыслей. Всё, что оказывается в состоянии сделать для неё Аккерман, это молча положить руку на плечо, слегка сжимая, когда операция по поимке женской особи титана оказывается проваленной. И он ненавидит себя за это. Потому что знает, что поддержка ей нужна, даже если она не скажет — а она никогда не признается в этом — иначе Зое начнет возлагать всю ответственность и вину на себя. Когда появляется пастор Ник, проблема решается и без Леви — у Ханджи возникает новая цель и уныние подождет. Она даже не колеблется, выбирая того, кто будет следить за пастором Ником. Она, конечно, перед этим тысячу и один раз спросит, не будет ли это напряжным для Леви с его травмой, но успокоится, когда на очередной её вопрос он вместо ответа тяжело вздыхает, закатывая глаза. С Ником Аккерман всегда держит пистолет наготове, однако, прекрасно понимает, что не сможет спустить курок и убить этого чудака — Леви пообещал себе больше не убивать людей. Он об этом ей не рассказывал, но она как будто чувствует и просит не переживать — убивать его они в любом случае не будут. — Он в любом случае будет нам полезен, а значит убивать его не будет смысла, поэтому можешь быть спокоен, Леви. — Я и так спокоен, очкастая. Аккерман фыркает, и Ханджи больше ничего не говорит, возвращаясь к Нику. Леви к нему не испытывает ничего, кроме отвращения. Зое же смеется над этим, закидывает руку пастору на плечо и говорит, что они теперь лучшие друзья. — Эй, Леви, у него лицо дружелюбнее, чем у тебя, смотри, будешь хмуриться, я заведу себе нового друга! Все знают, что это не так. Но если так проще… Они направляются в казармы, чтобы спрятать Ника и обсудить дальнейший план действий, когда Ханджи рассказывает о своей гипотезе, что внутри стен находятся все те же гиганты. Леви, Эрен и Микаса просто молча наблюдают, как Армин пытается переговорить Ханджи и наоборот — как вообще устроен их мозг, если они способны так широко и гибко мыслить? Если говорить честно, Аккерман всегда восхищался этой её чертой. Когда разведчики отправляются на передовую, намереваясь захватить двух солдат, предполагаемых бронированного и колоссального гигантов, Леви остается только дать им пару важных указаний — перед уходом Ханджи бросает напоследок шутку в своей привычной манере — говорит, что надеется увидеть Ника во вменяемом состоянии, а то как бы он с ума не сошел от нахождения в этой атмосфере пассивной агрессии. Аккерман не отвечает ей, но Моблита подхватывает напоследок, намекая, чтобы тот проследил лучше обычного за своим капитаном. Бернер хмурится, глядя сверху вниз, но отвечает спокойно, что это его работа. Больше Леви его не задерживает. Когда возвращается рядовой с посланием Пиксису о том, что Эрена украли, а отряд Ханджи вступил в бой с двумя сильнейшими титанами, становится тревожно. Все ли в порядке. В порядке ли она сама? Даже пастор Ник выглядит взволнованным. Прибывшие с посланиями ничего не рассказывают, однако вскоре все само встает на свои места — пострадавшие разведчики возвращаются обратно, и становится немного легче, когда среди раненых Леви замечает и Ханджи. Вид у неё правда потерянный и неважный, и лицо покрыто красными пятнами, а сама она еле держится на ногах. Она отмахивается, даже от его помощи, намекая на то, что он сам ещё не совсем в порядке и лишние нагрузки ему не нужны. Ограничившись парой слов, Зое сразу же спрашивает, переводя тему, про Ника, и показательно расстраивается, когда узнает, что ничего нового он так и не сказал. А затем прогоняет Леви, сердясь, что оставил их “друга” — но тоже показательно. Пастор почему-то спрашивает, в порядке ли майор Ханджи, ставя Аккермана в недоумение, — серьезно воспринял её слова про дружбу или что? — А тебе-то какое дело? — в привычной пассивно-агрессивной манере спрашивает капитан. — Она, кажется, очень хороший человек, берегите её. — Да без тебя разберемся. Она — хороший человек, и Леви в этом уверен без всяких пасторов. Но что у неё в голове одной ей только и известно. Просто так получилось — Ханджи старается не говорить почти о своих проблемах, поэтому никто никогда не знал и не знает, что у неё действительно в голове и на душе. Она всегда либо слишком серьезна и занята делами, и ей не до разговоров по душам, либо слишком несерьезна, чтобы воспринимать свои проблемы как что-то важное. Она убеждена в том, что не может и не должна чувствовать или показывать слабость, ведь она капитан и пример для остальных. Ну или может потому что всегда ей говорили, что нужно быть сильной, терпеть и идти дальше. И она пытается, правда пытается держать всё в себе. В конце концов — Леви такой же. Но был один важный моментик — Ханджи могла разговорить его, она чувствовала необходимость в том, чтобы помочь другим людям, поэтому у Леви действительно был тот человек, который готов был слушать его проблемы и давать какие-то советы. С Эрвином говорить о таком почему-то было неловко и неприятно. Зато Зое было почти невозможно вывести на такие вещи, как бы Леви не старался. Хотя иногда всё же получается, и картинка её жизни постепенно складывается. Но чем больше они работают вместе, тем больше Леви начинает её понимать — а вместе они почти всегда после истории с Ником. Он понимает её переживания, когда Ханджи говорит, что на ней лежит огромная обязанность и она и только она виновата в гибели пастора. Аккерман пытается придать разговору какой-то несерьезности, насколько он вообще умеет это делать, чтобы отвлечь её, но получается не то чтобы очень хорошо — Ханджи снова его переиграла, просто закрыв тему. Её отчаяние сменяется гневом и решимостью. И он очень рад — Зое склонна преувеличивать свои ошибки, возводя в абсолют и ненавидя себя за это, и чтобы понять это не нужно быть провидцем, это видно, и в таком состоянии отчаяния она может натворить глупостей. Зато в гневе она, кажется, великолепна. Теперь, когда у неё появилась цель — отомстить за смерть Ника — она становится серьезнее и принимает более взвешенные решения, все более походя в этом на Эрвина, который всегда говорил, что ей не хватает жесткости, однако это не помешает ему назначить Ханджи своей преемницей. Всё четко и логически выверено — и вот Леви вместе с ней допрашивает с пристрастием солдата военной полиции. Всё получается не очень хорошо, солдат не собирается ничего говорить, и Леви почти чувствует неприязнь к себе — он не хотел больше никогда причинять вреда людям. И встреча с призраком прошлого, с Кенни Жнецом, только усугубила положение. Паршиво. — Это необходимо, — выходя из подвала на перерыв полушепотом произносит Ханджи. Она же спасает ситуацию, придумывая отличный план по вытягиванию информации, и Саннес всё рассказывает. Леви чувствует небольшое облегчение. Хотя всё ещё мерзко от этого всего. Хочется забыть и не вспоминать. Аккерман слышит, как Зое кроет этих солдат благим матом, и усмехается. Наверное, ей ещё тяжелее, она же впервые в этом деле. Может, так хоть проще станет. А ещё он видит, как она одним пинком отправляет в полет старый стол и фыркает, замечая, что Леви всё это время смотрел. Ханджи пытается чем-то себя оправдать, но он всё понимает и решает не мучать её разговорами. Ей тоже паршиво. — Эй, Леви, скажи мне — я плохой человек? — Нет. Ты — нет. А это, — он показывает рукой на подвал с солдатами из военной полиции, — было необходимо. — Немного, чуть-чуть вот, самую малость не за этим я вступала в разведку. Кто угодно, но только не ты. Возможно, стоило бы об этом поговорить. У Зое мелькает такая мысль на какое-то мгновение, и майор сразу её отгоняет — сейчас у них есть дело, за которое они ответственны, а она глава разведки, пусть и временная, её чувства подождут. Но это был первый раз, когда она позволила себе хоть немного открыться. Она не позволяет себе сдаться и отчаяться даже после сильного ранения во время битвы в поместье Райсов. Конечно, она неплохо так испугалась, когда её, прокрутив несколько раз, отправили в стену со всего размаху. Ханджи уже приготовилась встретиться со смертью и своими старыми товарищами, проваливаясь в беспамятство. Но всё прошло так быстро — и вот уже Моблит с Армином выводят её из подземелья. Она усмехается — вечно её спасает какое-то чудо, однажды же оно перестанет работать? Но насмешка быстро сменяется тревогой, когда земля под ногами начинает дрожать, а глубоко под землей — греметь. Леви там в порядке? Ей хочется надеяться, что они снова увидятся. А Леви и правда очень сильно струхнул, когда увидел длинный кровавый след, ведущий к неподвижному телу Ханджи, даже позволил себе покричать больше обычного, что не упустил даже Кенни, поддразнивая племянника. — Малыш Леви завел подружку? Интересно, — смеется Кенни. У него не было возможности проверить, жива ли Зое, как бы ни хотелось. А когда этот ублюдок Райс начинает превращаться в титана, разрушая всё вокруг, Леви не испугался даже за себя, понимая, что может быть обречен на погибель в подземелье Райсов. В груди укололо только оттого, что они, возможно, больше не увидятся. Когда они всё-таки выбираются, Леви сразу докладывает прибывшему с подмогой Эрвину, что произошло в поместье Райсов, но как только речь заходит о Ханджи, всплывает логичный вопрос — а где же она? И Аккерман в панике, действительно в панике крутит головой по сторонам, выискивая глазами нужного человека, и успокаивается тогда, когда наконец видит её живой, даже на ногах, но сильно потрепанной. Закончив разговор с Эрвином, он почти подбегает с Ханджи, опирающейся на Моблита, что естественно не укрывается от остальных разведчиков. Леви действительно переживает и почему-то очень сильно, но она говорит ему, что с ней все будет в порядке, он переспрашивает и уточняет, как будто не доверяя. Она вымучивает из себя улыбку и повторяет, что всё будет хорошо. — Могла бы и осторожнее быть. Я здорово испугался. Эти слова ставят в тупик, и Ханджи даже не знает, что должна на это ответить. Тем временем Леви распоряжается, чтобы её аккуратно уложили на повозку и даже сам укладывает плащ под голову. Ослабевшим голосом Зое шепчет спасибо, но Аккерман, посмотрев на неё, молча возвращается к остальным. В дороге до Орвуда было много времени подумать, но всё сводится к одному единственному — он не знает, что чувствует к Ханджи и кто она вообще для него. Конечно, она важна для него, как и для всего человечества со своими мозгами, но только ли поэтому? Леви возвращается к ней с тем же вопросом — в порядке ли она? — после того, как они всю ночь на ногах обсуждают план обороны Орвуда, а она с тяжелым ранением. Ханджи усмехается, отвечая, что это пустяки, главное сейчас — Род Райс, но Аккерман её перебивает, настойчиво уговаривая пойти отдохнуть. Зое удивляется тому, насколько сильно он переживает, если у него столько эмоций, сколько никогда не было, тут же понимая, что сама, вероятно, вела бы себя так же. И она впервые сдается и обещает обязательно отдохнуть. Как только всё закончится. Леви закатывает глаза и произносит отчетливо, что им непременно нужно поговорить. Но они так и не поговорили вплоть до самого главного их сражения — сражения за стену Мария. Только накануне вечером, когда солдаты уже расходятся, чтобы выспаться и подготовиться. Ханджи чувствует какую-то потребность в этом разговоре и находит Леви, скрывшегося ото всех в каком-то углу. Он представляется ребенком, пытающимся спрятаться от всего мира. Может, страшно за то, что случится завтра? — Айе, Леви, вот ты где, — улыбается Ханджи и присаживается рядом. — Чего тебе, очкастая? — Да я даже не знаю, — растерянно отвечает Зое, неловко почесывая щеку. Они сидят молча какое-то время, разглядывая звезды. Леви вспоминает ту ночь перед вылазкой, когда Изабель и Фарлан обещали, что обязательно справятся и вернутся, и просили верить в них. От Ханджи он такого просить не будет. А постарается сделать всё, чтобы она осталась жива. — Тебе страшно? — прерывает поток его мыслей Зое. — Нет. — Врешь. — Вру, — соглашается Аккерман, — ты слишком хорошо меня знаешь, и это немного пугает. Он едва сдерживается, чтобы не добавить “единственная”. Леви не собирается раскрывать ей свои слабости, ей тоже тяжело. — Да? Прости, — Ханджи нелепо улыбается и добавляет, — но ведь бояться — это нормально, это естественная реакция организма на внешние раздражители. Я тоже боюсь. Боюсь потерять однажды свои очки, я же совсем слепая тогда буду, ха-ха. А чего ты боишься? Аккерман расслабляется. То ли ровный и успокаивающий голос Ханджи так действует, то ли спиртное — но ведь выпил он совсем ничего. — Боюсь, что не смогу спасти близких мне людей, — непривычно тихо отвечает Леви, — тебя и Эрвина. — Оу, не знала, что значу для тебя столько же, сколько и Эрвин, — она на него совсем не смотрит, только вперед и на звезды на небе, и улыбается, — но я рада, что могу быть полезна. — Почему? — он спрашивает, и Ханджи поворачивается, ожидая продолжения, — Почему ты всегда помогаешь мне и всегда бываешь рядом, когда мне паршиво, что я такого сделал для тебя? И почему каждый раз, когда я пытаюсь сделать что-то для тебя, ты не позволяешь? Давай поговорим! — последние слова он почти выкрикивает. В порыве чувств Леви хватает её за руку и прижимает к себе, там, где у него должно быть сердце. — Что ты делаешь? — Ханджи пытается вырвать свою руку, но держат её крепко. — Ты не можешь вечно так делать, прошу тебя, давай поговорим, — он говорит уже спокойнее, но не отпускает, — я тебя никогда ни о чем не просил, но не сейчас. Зое смотрит со смесью испуга и недоумения. Её глаза бегают, пытаясь не смотреть на леденящий душу твердый взгляд Леви. — Просто… у меня же никогда не было человека, готового меня слушать и поддерживать. Я всегда была одна и сама разбиралась со всеми своими проблемами. К этому постепенно привыкаешь, — Ханджи усмехается, — а потом просто не понимаешь, зачем кому-то вообще рассказывать, если всем, ну, наплевать? Лучше, наверное, не говорить ничего, чем столкнуться с безразличием. И мне жаль, правда жаль всех, кто переживает подобное, поэтому пока у меня есть возможность помогать людям, которым это нужно, я чувствую, что должна это делать. — Ты никому ничего не должна, почему, ты… — вместо слов он впервые просто обнимает её, — такая глупая. Она всё так же смотрит на небо, пытаясь понять, что дальше, но взгляд у неё абсолютно отсутствующий — всё, на что она опиралась в жизни, в один момент стало рушиться после нескольких слов, и принять это будет сложно. — Ты столько всего для меня сделала, но теперь я хочу помочь тебе, — Леви впервые говорил что-то такое и очень, кажется, старался и волновался, — я долго старался разобраться: я сильно предан Эрвину, но с тобой другое, с тех пор, как я пришел в разведку, я не думал, что когда-то это скажу, но я так сильно люблю тебя. Зое в этот момент была рада, что он сейчас не видит её лица — она раскраснелась как какой-то подросток, а на глазах выступили слезы. — Я тебя… тоже. Аккерман встает и протягивает ей руку. — Холодно. Пошли домой. Видя взрыв от превращения гиганта в голове Ханджи промелькнул почему-то этот их вечерний диалог. Неужели они с Леви и правда не заслуживают никакого счастья и она так глупо погибнет здесь? В следующий момент она ощущает сильный толчок в спину, слышит, как Моблит кричит её имя, и чувствует, как падает в какой-то то ли колодец, то ли яму. И ужасающая боль в левом глазу. И не менее ужасающая боль где-то в груди, но совсем не физическая. Хочется рыдать, захлебываться в слезах, бросаться на стены — хочется, чтобы весь этот кошмар оказался сном. Чтобы она сейчас открыла глаза, вышла в коридор, пожелала Моблиту и Леви доброго утра. Она готова отдать всё за это. Нет, не всё. Был ещё Леви, который не должен остаться один. Она обязательно встанет. И Ханджи поднимается, но картина разрушенных зданий и сгоревших тел пожирает изнутри, намереваясь уничтожить всё, что в ней только есть человеческого. У неё нет сил плакать, она не может чисто физически сделать это, но так хочется. Зое оглядывается. Ни одной живой души рядом, только обугленные тела, и руки трясутся. Она приводит в порядок привод, поднимается на крышу уцелевшего подобия здания, в последний раз оглядываясь. — Прощай, Моблит. Ханджи должна помочь остальным. И вернуться к Леви. Она нужна им всем. Когда он слышит взрыв, внутри всё сворачивается — Ханджи и остальные живы? Вероятно, нет, было бы глупо надеяться. Но Леви вспоминает про приказ и идет вперед. Если он ничего, совсем ничего уже не может сделать, чтобы вернуть, он отомстит обязательно. Поэтому, когда Зик скрывается от него, Аккерман чувствует полное отчаяние. Неужели все они — Ханджи с отрядом, Эрвин, новобранцы, — все они погибли зря, и он не справился? Нет, так не должно быть, он должен, должен довести дело до конца. Леви поддается эмоциям и уничтожает все на своем пути, но когда он добирается до Зика снова, то опять упускает его, теперь уже навсегда. Аккерман пытается сдержаться, но злость выше него, это так сложно, и вот уже они с Микасой сцепились за спасительную сыворотку. Он убежден, точно уверен, что вколет её Эрвину — хотя бы потому что Леви не хочет оставаться один. Он не сможет. Но когда на крыше внезапно появляется Ханджи, уверенность пропадает. Капитан даже не сразу осознает, что она жива, все ещё жива, он не один, и ей нужна его помощь. — Прости, Ханджи, — первое, что он говорит ей, когда все закончилось. — А? — она слабо улыбается, — всё в порядке, тебе не за что извиняться, — она раскрывает свои руки для объятий, — прости, у меня нет сил что-то говорить. Леви обнимает её, крепко прижимая к себе и утыкаясь носом куда-то в плечо, насколько это позволяет сделать рост. — Я должен был спасти Эрвина, да? — Нет, даже если я считаю иначе. Мысли критически — титан не смог бы быть командором разведкорпуса, — она отвечает, поглаживая его по голове, — и к тому же, Эрвин свое уже сделал. Всё будет хорошо. — Ты в порядке? — Я пока не понимаю. Поговорим об этом дома, хорошо? Он соглашается. По приезде они не говорят друг другу ничего. Слишком выбились из сил. Но вечером он заходит проведать Ханджи, зная, что он очень ей нужен, как и она ему. Особенно теперь. Все они оставили там что-то очень важное. — Ты можешь просто посидеть со мной? — спрашивает она, оборачиваясь на скрипнувшую дверь. Ей не нужно даже видеть, чтобы знать, кто заходит. Только двое могли так бесцеремонно заходить в её комнату, но теперь был только один Леви. Ханджи не станет уговаривать, если он не согласится, но в глазах у неё столько мольбы, что Леви не может отказать. — Хорошо, — он садится рядом с ней на кровати. Она замечает, даже одним глазом, что Аккерман очень устал. В тот же момент мелькает мысль, что она, вероятно, выглядит точно так же. И Зое очень рада, что он пришел. Одна бы она точно не справилась сейчас, как бы до этого ни старалась. Даже ей нужен близкий человек. — Прости, мне, наверное, впервые нечего тебе сказать, — наконец говорит Ханджи с сожалением. Леви недоумевает. — Тебе не за что извиняться. И снова тишина. Только где-то в коридоре скрипят дверь и половица под чьими-то шагами. Наверное, кто-то из оставшихся детей не может справиться с кошмарами. Ей бы очень хотелось им помочь. — Если нечего сказать, можно что-то сделать, наверное. Ханджи поднимает глаза на него и отвечает, не думая: — Возможно. Она прикасается своей рукой к его щеке, невесомо проводя пальцем, пока Леви, казалось, даже не дышит, и целует его. Осторожно и даже как-то неловко, как будто опасаясь. Поцелуй выходит каким-то легким, но он длится не пару мгновений, а несколько дольше. Когда Ханджи наконец отстраняется и смотрит на Леви, то видит удивление на его лице. — А? Она не понимает и почти жалеет, что сделала, но он приходит в чувство быстрее, и уже сам целует ее. Немного увереннее и точно дольше, отрываясь, чтобы вдохнуть, и снова целуя. Он как будто хотел этого так давно, что сейчас пытается восполнить потерянные года. Ханджи не отстает и находит его руки своими и переплетает их пальцы, крепко сжимая. В это время Леви прикасается губами уже и к щекам и к носу, просто целуя её лицо. — Тише, тише, тише. Они ложатся на этой узкой кровати так близко и глядя друг на друга. Ханджи кажется, что она справится со всем, чем придется, лишь бы однажды они могли бы так засыпать и просыпаться каждый день, а он бы проводил рукой по её волосам. Спокойно. И Леви уверен, что сделает всё, чтобы они были счастливы, а Ханджи бы смотрела на него с такой теплотой и любовью