Билеты до моря

      Ноябрь – время, когда дни становятся короче, а лужи покрываются тонкой корочкой льда. Когда деревья сбрасывают яркий наряд и уныло темнеют на фоне тяжёлых серых облаков. Когда все мы чего-то ищем внутри себя, а небо с дождём проливает на тёмную землю частицы далёких океанов. Когда люди, ещё хранящие в сердце солнечные дни лета, надевают шерстяные свитера и прячут носы в длинные шарфы. Время, когда объятия становятся крепче, а батареи в домах горячее. Когда первый снег ещё не успел покрыть всё радостной белизной, и все спешат домой к тёплому свету электрических лампочек.       Холодное сырое утро пробирает до костей. Выдох – и воздух застывает капельками воды. Дорога блестит тонкой плёнкой льда, а в лужах – потемневшие листья. Начинается рабочий день. Ричард плотнее закутывается в пальто и прячет замерзшие руки в карманы. Каждое утро он спешит в главный и единственный офис Девятого канала: то утвердить рекламу, то поменять эфирную сетку, то заключить сделку с какой-нибудь коварной дамой, решившей устроить сеанс гипноза для всего города. Ричард не всегда честным путём, но очень старательно зарабатывает деньги.       Шагая по битому асфальту мимо старых пятиэтажек, он мечтает о далёких островах, где солнце сияет над ласковым кристально-чистым океаном, где пальмы вечно зелёные, где пляж бесконечный, где каждое утро – кокосовое молоко и тропические фрукты.       Но сегодня он завтракает не райскими плодами, а простой овсянкой. Надевает не сланцы, а шерстяные носки. Наслаждается не яркими красками южного побережья, а выискивает усталыми глазами хоть что-нибудь цветное среди серости одинаковых домов и затянутого тучами неба. Не очень убедительно имитируя рабочую деятельность, он будет слышать за окном не шелест волн, а гудки трамваев. И солнце не будет ронять на него свои блики сквозь соломенную крышу бунгало: сверху лишь унылый выкрашенный белой известью потолок. А после, когда наступит вечер, дома его будет ждать лишь Дэниел, приветствующий заливистым лаем.       Ричарду холодно.       Он не любит этот маленький затерянный в лесах город. Здесь, сколько тёплой одежды на себя ни надень, сырой холодок упорно забирается под рубашку и стискивает в своих объятиях. Зимой и осенью солнца здесь так мало, что на душе становится серо и тоскливо. Ни роскоши здесь, ни красоты. Засыпая, Ричард кутается в лебяжье пуховое одеяло, стараясь согреться. И в ночи, когда ветер за окном свистит особенно сильно, Дэниел сворачивается клубочком у него под боком. А где-то там, далеко, за материками и океанами, люди с шоколадным загаром купаются в лучах яркого светила, дышат морем, любуются бриллиантовой россыпью звёзд над головой. Будь у Ричарда возможность уехать из этого города и никогда сюда не возвращаться, он так бы и сделал. Но его счастье, увы, купить можно только за деньги.       А те, с кем познакомился здесь Ричард, не променяли бы свой городок ни на какие райские побережья. Их сердцу дороги эта унылая простота советских построек, маленькие квартирки и однообразная природа вокруг. Каждый уголок здесь хранит их самые тёплые детские воспоминания и самые счастливые дни юности. Есть здесь и то, что крепче любого январского мороза. То, что не даёт замёрзнуть в промозглые ноябрьские вечера. И в глубине души Ричард понимает, что нашли здесь другие.       Вот Таня, когда-то его Таня, идёт под руку с Юрой. Журналист смотрит на неё глазами, полными обожания, рассказывает что-то о румынских рептилоидах, а та, смущённо потупив взгляд, улыбается, прижимая к груди букет из травы и палок. Ричард не понимает, чем лучше сахарная вата и варёная кукуруза, когда он мог подарить ей и Волгу, и Енисей, но он давно не видел её такой счастливой. Он провожает их взглядом, невольно слушая оживлённый диалог. Журналист ведь даже не может понять, о чём говорит Таня. Зато Ричард различает каждое слово. И, вопреки своим ожиданиям, где-то внутри он рад тому, что Восьмиглазова нашла свою счастливую весну.       Дорога сворачивает к лесу. Где-то за деревьями небо окрашивается розовыми тонами, и воздух наполняется сонной перекличкой синиц. Откуда-то со стороны болот доносится похрустывание веток под чьими-то ногами, и вскоре среди кустов шиповника показывается рыжая каска. Ричард оборачивается и видит, как Жилин ведёт Катамаранова в отделение, придерживая за ворот куртки, чтобы тот снова не убежал. Полковник долго бегал за ним по болотам, искал в лисьих норах, а теперь проводит воспитательные беседы, как с ребёнком, хотя сразу понятно, что не злится на него нисколько. Он отчитывает Игоря, милиционер при исполнении всё-таки, зато во взгляде столько тепла, что осенний морозец будто отступает. Катамаранов, весь в разводах нефти, болотной тине и грязи, плетётся рядом. Он только делает расстроенный вид, но даже надвинутый до самого кончика носа козырёк каски не скрывает его улыбки.       В тюрьме не только одеяло тёплое. Иначе бы Жилин давно завернулся в него, прячась от серых дождливых дней. Тёплым это одеяло делает один конкретный человек, забирающий себе его половину, но дающий взамен то бесценное, что каждый ищет в холодную осень, чтобы не простыть душой и не замёрзнуть телом.       Проходя мимо проржавевших гаражей, Ричард краем глаза замечает двоих необычно одетых молодых людей, которым, кажется, утренняя сырость совсем не страшна.       – Блин, Шершняга, кисель ты малиновый, нахрен, – доносится до него разговор. – Что ни день, то сюрприз, что ни утро, то каприз, блин. Где я тебе ананас в семь утра возьму, нахрен?       – Р-роз, да не надо, это я так… – тихо отвечает рыжий, пытаясь держать равновесие: перед глазами всё плывет, а живот скручивает изнутри.       – Найдём мы ананас, я те кричу, нахрен, – бодро шагает его друг в сторону леса с видом полностью уверенного в своих действиях человека. – Организм требует, значит чё-нить как-нить это самое ему, блин, надо.       – Р-роз, да об-бойдусь, я…       – Пельмешек мой, блин, бомбический, нахрен, – поправляет волосы блондин. – если нужно будет, я тебе ананас этот хоть с Аляски, нахрен, привезу или где они там, блин, растут…       Яшка совсем ещё молод, но уже успел получить сильную зависимость. И самого лучшего на свете друга. Самого заботливого. Который однажды обязательно поможет ему вылечиться. Который всегда будет рядом.       Ряд гаражей заканчивается, и вдали, за универмагом, показывается здание НИИ. А там, сразу за ним, телестудия. Люди спешат на работу. Они плотнее кутаются в шарфы, защищаясь от внезапно налетевшего ветра. Одного в синем берете остановил журналист и расспрашивает о чём-то. Ричард видит его впервые: возможно, не местный, с другого телеканала.       – Вот по-получу сегодня денюжки… зарплатоньку, и куплю подарок своей Особе. Я ей такое кольцо подарю… – мечтательно прикрывает глаза Инженер, – Она так рада будет, будет улыбаться, смотреть восторженно, а глаза у неё – как два шоколада… Она ведь у меня такая хорошая… Как, как сахар только д-даже лучше, – продолжает он, – А, знаете, я ведь предложение недавно ей сделал. Д-да… Век живи, век женись, как говорят. Я, вот, домой вернусь, возьму кольцо, цветов ещё, конфет, и снова сделаю ей предложение, – Инженер поправляет очки. – Она у меня такая хорошая, что я бы каждый день ей предложение делал.       Ричард решает, что неплохо бы ему тоже купить конфет, чтобы скрасить вечер. А лучше – конфет и виски. Надо будет зайти в магазин по пути домой. На прилавках, конечно, ничего, кроме карамели, не найдёшь, но для особых посетителей у продавца всегда найдётся дорогой бельгийский шоколад и редкий ирландский виски. Он, кстати, тоже приезжий, как и директор главного городского канала. – Вот если он исчезнет из моей жизни, вот это будет жалко… – как- то ответил он Ричарду, когда тот, заходя к нему за продуктами, будто невзначай спросил, почему тот не хочет возвращаться на родину.       Продавца, привыкшего к жаркому южному лету, всё-таки держит здесь что-то. Оно сильнее холода, сильнее серости туманных вечеров. Оно греет лучше чугунного радиатора и короткого летнего солнца.       В маленьком сквере, где возвышается телебашня, на скамейке, спрятанной в глубине облетевших кустов сирени, сидят двое. Один курит самодельную трубку, второй греет руки о термос, больше напоминающий полулитровую химическую колбу. Между ними – шахматная доска.       – Ай, кочерыжка я невнимательная, – качает головой один, глядя как второй забирает у него коня. – Как же это я так?       – Так ты отварчика, отварчика своего хлебни,– протягивает ему термос собеседник. – Сам же говорил, что от него второй глаз открывается.       – Да ты всегда меня обыгрывал, Вить, – отмахивается тот, улыбнувшись. – Тебя и в НИИ в десять лет взяли за твою чудесную смышлёную головушку.       Оба погружаются в детские воспоминания, забывая о незаконченной партии. Вспоминают и отца, и берёзовые лапти, и тёплую печку, и мамины пироги с капустой, и золотистые поля. И, кажется, будто и не расставались они вовсе из-за работы и прочих дел. И оба просто радуются – как в далёком детстве.       Ричард заходит внутрь здания, проходит по длинному коридору и открывает дверь. Яркий цвет стен приятно напоминает ему солнце и ароматные манго из далёких стран. Приветливо покачивает зелёными ветвями пальма позади рабочего места. Несколько лет назад он сам вырастил её из кокоса, который привёз вместе с ракушками и кораллами с морского побережья. Полив растение, Ричард садится за стол. В сейфе ждёт старый добрый Джеймсон. Он наливает напиток в стакан и делает глоток. Алкоголь приятно разливается горячим теплом по телу. Даже кресло начинает казаться более уютным, а деньги – более шуршащими.       Через час будут съёмки рекламы очередного лекарства от простуды. Сейчас они особенно необходимы – кто-нибудь заболеет, а дома его будут отпаивать сиропом из тёмного флакончика, на котором написано длинное бессмысленное название. Жители будут искренне верить, что он поставит их на ноги. Да только Ричард знает, что это очередная подделка. Внутри просто сладкий сироп, но вовсе не он лечит людей. В Катамарановске люди выздоравливают благодаря поддержке друг друга. Больное горло и сиплый кашель лечат душистый чай с малиновым вареньем, ложка цветочного мёда, горячий куриный бульон, клетчатый плед, «Слёзы сентября» и тёплые родные объятия. Они лечат не только озноб и насморк, но и простуженное сердце.       Ричард, когда болеет, достаёт из аптечки заграничные медикаменты. Те, которые действительно помогают. Он согревает замёрзшее горло обжигающим виски, а после, завернувшись в одеяло, так же, как и все, смотрит «Слёзы сентября». Дэниел в такие моменты ни на шаг не отходит от хозяина, время от времени утыкаясь ему в горячую ладонь своим прохладным влажным носом. И тот рассеянно чешет ему за ушком, ожидая, пока лекарство подействует.       Люди включают телевизор – а там неизменно роскошный Ричард Сапогов с умопомрачительными локонами и ослепительной улыбкой. Позади него плещется море цвета чистейшей лазури, и раскидистые южные пальмы клонят к нему свои листья. Смотришь – и будто бы начинаешь слышать шелест волн и чувствовать аромат соли. Ричард и сам порой верит в это. Будто бы он вовсе не здесь, в маленькой киностудии. Ричард усердно работает, чтобы вновь оказаться там, где душе его тепло, где мысли легки, как бриз над волнами, где всё яркое, как экзотические цветы, где жизнь сладкая, как тропические фрукты. Где он может лежать на горячих песках бескрайнего пляжа, смотреть в бесконечную даль ласкового тёплого моря, пить из трубочки молоко диковинного кокоса и не думать ни о том, что пора достать зимний свитер, ни о том, что снег будет лежать ещё месяца три, а то и все четыре.       А пока – он будет покупать себе роскошные вещи, принимать ванну с пеной, заказывать лимузин до ближайшего паба, пить дорогой согревающий виски и наслаждаться шелестом денег, что однажды превратятся в билеты до побережья далёких прекрасных островов.       Жителей Катмарановска согревают такие же простые жители, что ищут тепла долгими осенними вечерами. Люди находят друг друга, и никакой мороз им уже не страшен. Не страшны и длинные ночи, ведь всё вокруг становится светлее и радостнее.       Ричарду холодно.       Этот город для него чужой.       Ричарда согреет горячее южное солнце.