***
Музыченко ехал со студии. Обычно, да как минимум в будние дни, они всей группой тусуются там 24/7, придумывая и наигрывая новые песни. Даже когда все уезжали, а на часах было за полночь — они с Пашей, как главные, оставались чтобы доделать или переделать что-то. Но сегодня у всех был выходной день, как никак воскресенье, почти у всех свои семьи и дела. У самого Юры жена с дочерью уехали к бабушке в деревню, помогать наряжать елку и готовиться к грядущему новому году. Начало декабря как никак. Так что домой он мог не торопиться, но все же решив, что и ему нужен отдых, уже в восемь часов вечера ехал по освещенной питерской улице, предвкушая как откроет одну баночку пива перед телевизором, в тепле и уюте. В голову приходит мысль набрать Личадееву, разделить веселье предстоящего вечера, так сказать. Ведь он его лучший друг, да и за продуктивную рабочую неделю немного выпить будет не грех. Кажется, он что-то там говорил про то, что Аня уезжает по работе на пару недель, так тем более, никто не будет против! В считанные секунды найдя нужный номер в контактах, он нажал на кнопку вызова, пытаясь не отвлекаться от дороги. Долгие гудки и слова оператора о том, что абонент не отвечает. Абонент — не абонент, а до Паши он планировал достучаться. Наверное, одна из худших черт Музыченко — глупая упертость. Бросив попытки дозвониться до парня после пятого сообщения оператора, вызывающего только раздражение, Юра начал закипать. Тут же сменив маршрут, он направился прямиком в квартиру Личадеева. В голову начали врезаться мысли о том, что могло что-то произойти, ведь не раз шатен по приезду к Паше замечал, что тот далеко не в лучшем состоянии. Первый раз конечно было очень страшно, в голове не было абсолютно никакого представления о том, что нужно делать. Но с горем пополам, ему все же удавалось успокаивать друга, который и представить не мог, как переживает такие случаи Юра, а после лишь скромно извинялся за то, что тому пришлось это увидеть. Через пятнадцать минут холодный палец беспощадно зажимал кнопку дверного звонка уже такой знакомой ему квартиры. Он внимательно вслушивался в звуки за дверью, пытаясь распознать признаки жизни. Густые брови свелись к переносице, лицо мужчины было как никогда серьезным и обеспокоенным Спустя пару минут Юра услышал непонятный грохот и шаги, приближающиеся к двери, а потом молчок.***
Паша дернулся от испуга, увидев, как завибрировал телефон на тумбочке. Решив не брать трубку, он понадеялся на то, что звонивший успокоится, поняв, что парень не может подойти к телефону. Но не тут то было, человек, решивший его побеспокоить не унимался. Сразу стало понятно кто это. Нет, Личадеев не будет отвечать, он не хочет в очередной раз втягивать в это Юру, не хочет, чтоб тот снова видел его таким слабым и немощным. Музыченко был самым близким для него человеком, но как ни странно, перед ним хотелось выглядеть лучшим образом, чтоб тот не знал уязвимых сторон парня. Павел выдохнул, когда гудки прекратились. Каждый из них бил по голове с дикой силой, ухудшая и без того несладкое состояние. Не оставалось ничего, кроме того, как глупо тянуть себя за волосы и глотать всхлипы со слезами прижавшись к холодной стене. Звонок в дверь. Блять, только не это. Не надо было никакого дверного звонка, чтобы парень понял, кто стоит по ту сторону. Мерзкий писк бьет по мозгам и он был готов на все, лишь бы это прекратилось. С глухим грохотом поднявшись с пола, Личадеев попытался как можно тише подойти к двери, хватаясь за голову от воющей боли. Он так и знал. На лестничной площадке стоял Юра, не спуская пальца с кнопки звонка. Паша прижался к стене, пытаясь понять, что ему делать. Притворяться что его нет дома — тупо. Выдохнув и поджав губы он все же решается открыть дверь. Музыченко убирает руку с кнопки, направляя взгляд в прежде голубые глаза Личадеева. Сейчас же это было два темно-серых омута, обрамленных красными нитями воспаленных капилляров. Он молча зашел в квартиру, скинув с себя обувь с курткой и закрывая за собой входную дверь. Также не произнося ни слова он прижался к Паше, заключая в объятия, укладывая свою голову у того на плече. Выдохнул, чувствуя чужие руки на своей спине. — Прости. Прости что снова опоздал. — До безумия тихий шепот куда-то в шею парня. Он говорил так тихо, будто боялся спугнуть Личадеева, словно тот вот-вот сбежит и они больше никогда не увидятся. Они медленно переместились на диван, никто из них так ничего и не сказал, оба понимали, что это ни к чему. Музыченко прижимал к себе плачущего парня, держа так, будто это самое дорогое, что у него есть. Отчасти так и было. Мужчина запустил теплую ладонь в русые волосы, тихонько поглаживая непослушные пряди, прижался губами ко лбу, словно мама, которая таким способом измеряла вам температуру в детстве. Всхлипы становились все тише, пока не стали совсем неуловимыми на фоне успокаивающих слов, льющихся из уст Юры. Карие глаза впервые за вечер осмотрели небольшую комнату-студию. На столе рассыпаны таблетки, у тумбочки валяется телефон. Оставалось лишь крепко замкнуть глаза, чтобы не видеть этого кошмара, чтобы не думать о том, что это происходит с настолько дорогим ему человеком. Но от правды не убежишь, поэтому он лишь сильнее прижимал к себе Пашу, перенимая на себя всю его боль и тревоги. Глаза Личадеева уже давно замкнуты, а сам он спокойно спал на плече шатена. Последний все не переставал поглаживать того по голове, а слова превратились в бессмысленное, но такое убаюкивающие бормотание. Так и сейчас, Юра, заметив, что парень уже уснул, аккуратно переложил его на мягкую постель, в голове отмечая, что тот достаточно тяжелый. Музыченко лег рядом, вглядываясь в заплаканное лицо друга, ладонью аккуратно поглаживая его щеку. — Тебе не стоит ничего бояться. Только позови. И Паша озвучит все завтрашним неловким утром, снова начнет извиняться, поджимая губы и уводя взгляд в сторону от карих глаз, боясь увидеть там осуждение, а сейчас ему остается только смириться, тихо посапывая рядом с Юрой, пережившим в этот вечер не меньше самого Личадеева.