1
20 декабря 2020 г. в 15:11
Прошло полгода с тех пор как Питер сбежал из Хэмлок Гроув. Он бросил всё, связанное с этим городом. Кочевать с места на место являлось для цыган такой же обыденностью, как для змей сбрасывать свою кожу, но бежать, подобно стае антилоп, почувствовавших приближение хищника, - это позор для волка. Для волка, сидящего внутри. Для могущественного существа, несущего в своих венах кровь великих предков. Зверь должен был убить Варгульфа, зверя несло обратно в Хэмлок Гроув. Между волком и Питером назрел внутренний конфликт, что не прошёл бесследно, что вовсе не прошёл (говоря начистоту). Но Руманчек научился подавлять себя и не срываться на дорогих людях. Тогда судьба решила ударить его иначе. Питер был уверен, что он нарушил планы неких высших сил. Тех сил, что в Хэмлок Гроув посылали ему вещие сны.
Варгульф сам пришёл к Питеру, но прежде решил подкрепить свою значимость убийством его сестры, Дестини. В ту ночь Питер навсегда избавился от твари, которая успела разорвать половину жителей Хэмлок Гроув. Умирая на его руках, Дестини попросила Питера закончить всё начатое, попросила извиниться перед Роумэном, вернуться к ребёнку.
« У тебя не так много людей, которых ты можешь назвать своими друзьями. К тому же, Роумэн не справится один, ты
же знаешь. »
Слова сестры были правдой. У Питера вообще никогда не было друзей, только один - Роумэн Годфри, тот, кого Руманчек бросил, не задумавшись, когда умерла девушка, которую он любил, отцом чьего ребёнка хотел стать. Это сейчас, оглядываясь назад спустя столько месяцев, Питер понимает, что ни ему одному было плохо. Роумэн в тот день потерял свою кузину. К чёрту, цыган не хотел вспоминать о тех ужасных днях, он всё исправит. Только нужно разыскать Годфри и найти деньги, чтобы приехать к нему. Руманчек был уверен, что Роумэн больше не живёт в старом городе, у него было видение, которому оборотень поначалу не придал значения.
И тогда, как по щелчку огромного выключателя вселенной, он встретился с орденом Дракона, который предложил оборотню вступить в их ряды, предложил ему работу, а так как все в ордене были из знати, Питер автоматически встал с ними на один уровень. Это было обязательным условием. Впрочем, эти люди сами всё устроили и оплатили. Руманчек думает об этом с нервной усмешкой, впервые он услышал об ордене Дракона от Роумэна и посоветовал тому обратиться к психологу. А сейчас этот самый орден устроил его жизнь. Правильно говорят: "жизнь это просто куча херни, которая просто случается." По крайней мере, в своей он был уверен.
Роумэн забрался в Англию, в Лондон, так сообщили Питеру. Руманчек думал, что город вечных дождей и серых людей прекрасно подходил молодому наследнику. Среди холодных капель можно было спрятать слёзы, которых у "золотого" ребёнка с большими зелёными глазами всегда было в избытке. Когда Годфри плачет, все его слова становятся искренними. Сегодня Питеру придётся довести парня в очередной раз, потому что ему нужно видеть настоящего Роумэна. А таким наследник великой корпорации теперь пред ним не предстанет. Не доверится предателю и трусу. Просить прощения у упыря идея крайне паршивая. Более того, Годфри просто вышвырнет его из своего дома, и будет прав. Пришлось пойти на хитрость, попросить у ордена, чтобы они направили его, как делового партнёра. Только пусть не представляют заранее, иначе всё зря.
И вот, Питер стоит перед, до боли знакомым, домом Годфри, новым домом, который всё так же угловат и больше напоминает санаторий. Владелец похоже совсем не заморачивался над тем, чтобы переделать здание, или хотел сохранить прошлое?..Спрятать в этой стерильной коробке свои воспоминания? Руманчек смотрит на верхний этаж дома с осторожностью, которая присуща диким животным. Он на чужой территории. Волк внутри чувствует присутствие упыря. Но сейчас отступать некуда, время возвращать судьбе долги, исполнять последнюю волю Дестини.
Руманчека встречает дворецкий, новый дворецкий (отмечает для себя парень), и открывает перед ним двери. Мужчина ведёт Питера в знакомую комнату, со стеклянным столиком и большим чёрным диваном, и креслом, с ноутбуком и настенным телевизором, — это кабинет для встреч. По дороге парня накрывает болезненной волной ностальгии.
— Знаешь, эти картины выглядят здесь так, словно единорог блевал в больничной палате, — оборотень смеётся, изучая новую территорию плывущим взглядом и раскуривая уже не первый косяк.
— Вся моя жизнь это больничная палата, а ты в ней рвота единорога. Мы же поиграем в доктора, да? — Годфри подхватывает чужой смех, забирая у Руманчека косяк.
Из воспоминаний парня выводит мужской голос.
— Мистер Годфри скоро спустится к вам, — обращение дворецкого к своему хозяину, слово « мистер », такое официальное и правильное, звучит для Питера пугающе. Он не так давно влез в шкуру богатого человека, чтоб всё это стало привычно. Все эти дорогие костюмы, постоянно опрятный вид. Это всё не его, чужое. Скоро к Питеру приставят ещё и раба, для доказательства статуса, и от этого нельзя отказаться. Парень садится на чёрный диван, складывает руки на коленях и глубоко втягивает воздух, стараясь успокоиться. Руманчек не умеет продумывать свою речь заранее, его удел, — это импровизация, это настоящие чувства, а не притворные маски. Он не старается предугадать исход их встречи, но про себя просит своего бога о том, чтобы Роумэн позволил ему хотя бы начать говорить.
__________________________________
О встрече Годфри предупредили ещё со вечера, поэтому у него не было поводов для недовольства. Хотя, нет, это же Роумэн, поводы есть всегда. Сегодня их просто меньше, а ещё он обладает примерным представлением о том, как хочет провести этот день. Может быть, после встречи, они с Евой поедут в магазин за новой одеждой, заодно заедут к его старому знакомому, дабы узнать, что можно сделать с утерянными документами девушки. А сейчас он спускается по лестнице уверенными шагами, слегка улыбается уголками губ, окинув нижний этаж взглядом. На нём узкие брюки, очерчивающие контур стройных ног, прилегающая рубашка и туфли, всё чёрное, всё сочетается с расцветкой дома. В этой одежде Годфри похож на одну из шахматных фигур на огромной чёрно-белый доске.
Все те, кто был плохо знаком с парнем (а хорошо познакомиться удавалось лишь единицам. Роумэн практически никогда не подпускал кого-то близко) ассоциировали его с королём. Для них факты были на лицо : Роумэн богат, привлекателен и опасен, он может получить всё, что захочет, трахнуть весь город. Даже имеет свой чёртов замок.
Но всё это поверхностно. На деле же..
Роумэн никогда не считал себя королём.
Только пешкой.
Пешкой в руках судьбы, пешкой стервы матери, которая велела ему родиться чудовищем, жить в вечном конфликте с собой. Судьба приказала видеть сны, —знамения грядущих бед, мучиться от сигаретного дыма и сильных наркотиков, лишь бы забыть все эти мелькающие картинки. Мать позволила спутаться с цыганом, хотя сама не раз говорила о грустном исходе этой истории: « Они украдут кольца с твоих пальцев и любовь из твоего сердца. » Но попытки женщины остановить сына были жалкими, она не старалась. Кажется, ближе к концу, всё это начало играть ей на руку, может быть, изначально играло и Оливия лишь притворялась. Ей нужна была эта последняя капля. Последняя капля слёз Роумэна и вместе с тем последняя капля его сопротивления сущности. Всему этому послужил цыганский мальчишка.
Спустившись с лестницы, Годфри направляется в комнату. Все его мысли заняты только предстоящей встречей с важным человеком, словами, которые парень произнесёт, когда присядет в чёрное кресло, напротив своего гостя.
Он входит в комнату и тут же бросает взгляд зелёных глаз на дворецкого, который смиренно кивает и покидает помещение. На гостя Роумэн поднимает взгляд, когда присаживается в кресло, и на мгновение замирает, его сердце замедляется. С этой минуты всё кажется нереальным, очередным странным сном, он тянется рукой к карману рубашки и достаёт оттуда пару таблеток, рассматривает их, держа на ладони, раздумывая, мерещится ему или оборотень действительно здесь.
« Питер. »
Дизайнерский пиджак, эта бордовая рубашка и тёмные брюки действительно подходят человеку (оборотню), который сидит перед хозяином дома. Но Роумэн всё же чувствует отторжение, не к цыгану, с ним всё гораздо хуже, лишь к его одежде. Та несомненно эффектна, но Роумэн так привык к рваным джинсам, потрёпанной рубашке и кожаной куртке друга (которую тот стащил), что сейчас в глазах парня дизайнерские вещи утрачивают свою значимость. Что касаемо чувств...Роумэну хочется сломать Питеру нос, размазать его кровь по своим рукам, а затем коснуться шеи пальцами и сжать её, оставляя следы от ногтей, заставить хватать воздух ртом.
« Так же я ощущал себя, когда ты решил сбежать. . . »
Но Годфри лишь закидывает ногу на ногу и кладёт две таблетки в рот. Не глотает их, только перемещает языком от одной щеки к другой, не рассасывает и это не даёт действия.
— И так, какова цель нашей встречи? Что вы хотели со мной обсудить? — интересуется Роумэн деловым тоном. Словно они с Питером никогда не курили один косяк на двоих, не угарали над полицейскими, не катались на большой красной машине, будто ни-ко-гда друг-друга не знали.
Годфри умеет контролировать свои слова, но не свои эмоции, в его глазах их плещется целое море. Злоба, тоска, глубоко запрятанная боль, и тлеющий огонёк
« Не уходи. Не оставляй меня больше. »
Парень слишком горд, чтобы произнести эти слова вслух, поэтому он будет играть безразличие, до тех пор, пока не закончится встреча или пока не сломается, и Питер никогда не видел в Роумэне ведущую фигуру. Да, он безусловно был богат и имел власть, но Руманчек знал ту сторону друга, которую сильный и независимый Роумэн скрывал от чужих глаз, сторону упыря, свою слабость перед этой сущностью. Роумэн просто уставший мальчишка, которому рано вручили орудие и внушили, что он воин, что он должен выстоять.
« Это не твоя битва, Роумэн. »
Питер встречается взглядом с болотными глазами Годфри, успевает проследить, как насмешка в них перекрывается чем-то иным. Руманчеку тяжело разобраться в этом омуте, он ощущает себя астрономом, но, если Годфри звезда, тогда, — чёрная дыра, пожирающая всё вокруг и саму себя. По спине пробегает холодок, в голове проскальзывает одна забавная мысль, как рефлекс защиты.
« Если бы у меня сейчас были уши, я бы их прижал, как провинившийся пёс перед хозяином. »
А волк внутри так и сделал. Он чует упыря, не просто полукровку, каким был Роумэн раньше, настоящего упыря. А те опасны и непредсказуемы, токсичны, впрочем этого в Годфри всегда было достаточно, даже слишком много. Вся задорность мыслей отходит на второй план, как только Руманчек замечает таблетки в руках бывшего друга, чётко осознаёт, что это наркотики. Потому что Годфри не признаёт других лекарств, только лезвия, наркотики, алкоголь и сигаретный дым. Лишь сейчас Питер отмечает насколько измученным выглядит Роумэн, наверняка под рубашкой у того множество рубцов и ссадин.
« Днём ты играешь перед всеми успешного человека..»
— А по вечерам давишься дымом и слезами, — он не успевает проследить за тем моментом, когда мысли превращаются в слова, но эти точно покинули пределы разума зря. Питер наблюдает как Годфри кладёт таблетки в рот, гоняет их языком, как конфеты. Цыган поудобнее откидывается на диване, делает вид, что молчал до этого момента, и совершенно расслаблено произносит.
— Как долго ты уже употребляешь эти наркотики? С тех пор как Питер ушёл? Ты настолько устал, что вызвал в памяти этот образ. Подумай сам, Питер не стал бы носить таких вещей. Твой гость немного запаздывает, а сознание меняет всё местами, — парень шепчет, смотрит на Годфри с насмешкой. Так нужно. Нужно внушить Роумэну, что он лишь иллюзия. Нужно, чтобы Годфри рассказал ему всё.
— Глотай. Поговорим, — он полный идиот, раз решил поддержать безумие Роумэна. К чему это может привести? К чему может привести эмоционально-нестабильный упырь под препаратами, подстёгиваемый оборотнем, что не ведает, в какую игру они оба играют?
— Скажи всё, что хочешь. Ударь меня, если так нужно. Я не-насто-ящий, — последнее слово Питер произносит по слогам.
Годфри слегка ведёт, дёргает, это звучит в его голове или в реальности? Какого, блядь, чёрта Питер ведёт себя настолько расслаблено? Уголки губ Роумэна дрожат, улыбка искажается. Конечно, всё это эфемерно. Зачем Руманчеку возвращаться? Как бы он нашёл Годфри?
— Полгода. Питер ушёл полгода назад, — в голосе наигранное безразличие. Роумэн охотно верит в то, что он болен или лишь делает вид? Кто вообще может разобраться на их чёртовой игровой площадке? Он глотает таблетки и кивает.
— Поиграем в доктора, — Годфри закидывает голову назад, его накрывает практически мгновенно и он смеётся. Ощущения такие, словно пришёл на приём к психологу. Только нормальный врач не посоветует тебе наркотики. Как всё это глупо.
— Питер предатель. Трахнул мою кузину, — кажется, Роумэн уходит от ответа, даже перед собственным сознанием, если, конечно верит, что перед ним иллюзия.
— Заигрывал с моей сестрой и бесил стерву мать, — упырь пожимает плечами, продолжает озвучивать факты, вместо того, чтобы изливать душу.
— Сказал, что я не воин и послал нахер, — всё, что говорит Годфри его на самом деле не волнует. Всё это уже забылось и превратилось даже в, местами, забавные воспоминания. Вытащить реальные проблемы изнутри тяжело и Роумэн не пытается, не хочет. Ему нравится убивать себя ими изнутри. А может и не нравится, но он этого уже не понимает.
Ему Питер качает головой и тяжело вздыхает, пробегается пальцами по перстням на своих пальцах, возвращает взгляд к Роумэну. С Годфри всегда тяжело.
С братом, с сестрой. Годфри все упрямые и закрытые за семью замками. Годфри - дикие звери к которым нужно приближаться медленно и осторожно, и дело даже не в упыризме. Что-ж, раз Роумэн не рассказывает, Руманчеку придётся подтолкнуть его к этому, надавить, довести.
— Питер бросил тебя одного с Варгульфом, со стервой матерью, со шлюхами, алкоголем, табаком и наркотиками. Питер бросил тебя одного с ребёнком, которого ты запераешь наверху, потому что не знаешь, что делать. Питер бросил тебя одного. Одного. Одного. Ты один, Роумэн! — произнося это, оборотень испытывает отвращение к самому себе. Он действительно поступил так, когда Роумэн больше всего нуждался в нём, но всё исправит.
— Ты монстр, ты убийца, чужие жизни ничего не стоят для тебя. Ты стал таким же как мать, — парень бросает, возможно, пустые обвинения. Он не знает. Его не было с Годфри все эти полгода, но Руманчек уже понимает, что перегнул палку, Роумэн сталкивается взглядом с ним. Внутри ломается некий барьер за которым Годфри прячет правду. Преграда в вольере падает и беспокойные лошади несутся вперёд.
— Не смей обвинять меня! — ладонь сжимается в кулак и упырь со всей силы бьёт оборотня по лицу, чувствует запах крови и вгрызается в чужую губу, впивается ногтями в щёки, удерживая голову чужую, оставляя царапины на смуглой коже. Но, стоит Годфри ощутить металлический привкус, он с силой отталкивает от себя Руманчека и закрывает лицо ладонями, скрывает блеск глаз, предвещающий дорожки слёз.
— Ненавижу это..Это всё сильнее меня..— шепчет Роумэн голосом в котором проглядываются истерические нотки.
— ..Она сделала меня монстром.. заставила изнасиловать Литу..Ненавижу её..Ненавижу этих шлюх, готовых броситься мне под ноги при одном слове..Ненавижу всё, что могу купить..— Годфри делает паузу и шмыгает покрасневшим носом, стирает слёзы с лица, но не в силах остановить те.
—..Ненавижу Прайса за то, что сделал эти таблетки..Ненавижу грёбанного Питера за то, что он сбежал..Все бегут от меня, зная, что я такое...Ненавижу себя..— упырь поднимает взгляд вверх, убирая руки от лица.
— Что я скажу Наде, когда она вырастет?..Я убийца, я чудовище..Я не справляюсь один..Я опасен для Евы..Для всех..— плечи Годфри вздрагивают под градом эмоций.
— Монстр, монстр, монстр, — уже наполовину бессвязно повторяет он.
Питер смотрит на упыря немного ошарашенно, вытерает кровь с губы и морщится от лёгкой головной боли, вызванной ударом об мебель. Руманчек поднимается с пола, его немного клонит в сторону, но в целом не так уж плохо.
— Роумэн, — тон сменяется на тихий и вкрадчивый, Питер приближается к Годфри осторожно, повторяет его имя с каждым шагом. Годфри, — дикие животные. Годфри, — лошади, потому что красивы и грациозны в каждом своё движении, своенравны, непредсказуемы, — удар может последовать в любой момент.
— Прости меня, — Руманчек касается плеча упыря вытянутой рукой, когда до Годфри остаётся пара шагов. Волк внутри воет против, ведь стоять вот так с упырём, — это опасно. Это позволит монстру беспрепятственно вонзить зубы в чужое плечо, но Питер игнорирует волка, делает ещё шаг и обнимает Роумэна.
— Позволь мне помочь. Всё таки мы прокляты одним проклятием..Связаны одной цепью и прочая чушь, — оборотень позволяет себе усмешку, пачкая маленькими каплями крови чёрную рубашку Роумэна и тот ощущает себя загнанным в угол, в собственном доме, впервые жалеет, что в здании нет ничего, что придавало бы ему уюта. Ни одной вещи, которую можно было бы стиснуть в руках и использовать как эмоциональный щит. Ощущает он себя лошадью, перед которой щёлкают бичом, от которой требуют бежать по кругу, по сраной карусели, что напротив, движется в обратную сторону и ослепляет его яркими огнями, будто наяву парень слышит восторженные вопли.
Годфри действительно способен почувствовать себя кем-то иным из-за таблеток и сейчас так хочется рвануть через двери, снести Руманчека с ног, затоптать. Питер здесь самый страшный дрессировщик. Страшно. Страшно, потому что реальность и иллюзии накладываются друг на друга. Кровь на костяшках пальцев и кончике языка реальная. Реальны ли чужие прикосновения?
— Я не такой как она..Нет..Ей не добраться до меня..Она мертва..Я убил её..Я убил её неправильно..— Годфри сложно отойти от чужих слов, он всё обдумывает их, машинально кладёт руки на спину Питера и сжимает в пальцах бордовую рубашку.
— Возвращайся..Я так больше не могу..— упырь постепенно успокаивается, кладёт свою голову на плечо оборотня и прикрывает глаза. И тогда, цирковой механизм останавливается, огни меркнут, вопли затихают..
Питер понимает, если Роумэн напрямую попросил его остаться, значит принял он уже далеко не две таблетки. Сейчас Годфри просто невменяем. Руманчек не стремится вынести из чужих воплей смысловую нагрузку, лишь краем сознания отмечает некоторые детали, уже известные ему:
Роумэн не хочет становится упырём. Он продолжает, вопреки сущности, считать себя человеком. Только Питер понимает, что Годфри, как бы не отрекался от матери, всё равно монстр. В нём гены Оливии, она его сломала. Но есть между матерью и сыном одно различие, то, что страшно осознавать. Роумэн сильнее матери, гораздо сильнее. Лишь за один год Лондон может полностью опустеть, если упырь перестанет сдерживать себя.
— Успокойся, Роумэн..— оборотень прикусывает губу на месте рваной раны. Питер не знает, что ещё он может сказать.
« Всё будет хорошо » - нет, парень не может знать этого. К тому же, всё, что он видел во снах говорило об обратном.
« Ты не такой как она » - это будет ложью полностью, а Руманчек и так лгал достаточно
« Ты сильнее » - признать силу упыря слишком безрассудный поступок, даже для Питера.
Рассказать обо всём, что произошло за эти полгода? Есть ли в этом смысл, если сейчас Роумэн не способен воспринимать реальность?
« Давай разорвём его. Сейчас. Пока он не осознал своей силы. »
Рычит волк внутри, разбивая связность мыслей, Руманчек продолжает стоять, больше ничего не говорит, только прислушивается к дыханию Роумэна, ловит себя на мысли, что Годфри всё ещё может вцепиться ему в плечо. Несмотря на все эти слёзы, Роумэн остаётся самым сильным среди всех созданий, которых знал оборотень. Просто слёзы для Годфри совсем не являются показателем слабости, он использует их несколько иначе, как обманный манёвр. Так же змеи выглядят недвижимыми ровно до того момента, пока не вцепятся в вашу руку. Питер знает, что Роумэн дракон, который, в особенные моменты, выдаёт себя за змея. Льстит красивыми словами, очаровывает блестящей чешуей, заманивает, а затем отращивает крылья и сжигает.
Все эти девушки, что видят в Годфри идеал, совсем не догадываются, что по ночам Роумэн думает о них, как о еде, потому что голод не заменишь сексом. Любое существо нуждается в пище, Руманчек знает это по себе. Чем дольше ты заставляешь волка голодать, — тем злее он становится. Но накормить волка легче. Мясо животных можно приобрести легально. Не приходится ломать голову над тем кого можно есть, а кого нельзя. Хотя, Дестини однажды говорила Питеру о том, что упыри так же могут питаться кровью и плотью животных, только не испытывают от этого такого же экстаза, как при поедании человечины.
« Здесь фишка в том, что страдания и сопротивление жертвы делают мясо вкуснее для упырей, на психологическом уровне. У них отсутствует чувство эмпатии»
Говорила она.
Тогда к цыгану впервые пришла мысль об охоте. Животные могут испытывать те же чувства, что и люди, когда им причиняют боль. В том случае, если они не сразу приготовлены и не упакованы по контейнерам. Когда-то охота являлась важной частью жизни Питера. И, обдумав все "за" и "против", Питер решил, что Годфри это бы пошло на пользу в будущем. Сейчас это будущее обличается в настоящее, занавес падает.
Роумэн выпрямляетсявыпрямляется,
с лица его уходит грусть, словно режиссёр приказал сменить роль и Годфри подчинился этому внегласному указу.
— Скоро придёт человек со сделкой, — говорит он самому себе обыденно, а затем, не обращая внимания на Питера, достаёт мобильник и приказывает дворецкому принести полотенце. После этого владелец компании по Генной инженерии садится в кресло и достаёт из заднего кармана джинс сигарету, закуривает. Если присмотреться, Роумэн состоял из одних вредных привычек. Он мог бы быть воплощением семи смертных грехов. По крайней мере среди них точно можно было выделить: блуд, тщеславие, зависть, гнев, лень и жадность. До чревоугодия Годфри отделяла та черта, которой заканчивалась его сторона человека и начиналась сущность упыря. Пожирать всех без разбора Роумэн себе не позволял.
Не от того, что был слишком милосерден, просто от этого много проблем. Не хватало ещё улаживать дела с полицией, которая станет искать съеденных людей.
Дворецкий, вместе с полотенцем, что было перекинуто через руку(пережитки прошлого), подходит спустя пару минут. Он не говорит ни слова о покрасневших глазах хозяина, в которых ещё улавливается слабый блеск, о каплях крови на губах и рубашке того. Окинув комнату взглядом, мужчина останавливается на госте. Кровавые борозды бросаются в глаза не так сильно, как порваная нижняя губа. Вильгельм предполагает, что гость стал частью извращённых игр Годфри. Впрочем, это было совсем не его делом. Мужчина давно уяснил, что вмешиваться в занятия хозяина не стоит. Если Роумэн пометил кого-то кровью, эта кровь должна остаться и он не имеет прав предлагать свою помощь этому человеку.
— Вильгельм, они ещё не сообщили имя человека, который должен прийти? — парень вытер лицо, поудобнее разлёгся в кресле и склонил голову набок в вопросе, видя недоумение в лице слуги и то, как его взгляд скользнул к Питеру. Годфри тоже переводит взгляд на Руманчека и осознаёт, что больше не нуждается в ответе на вопрос.
— Иди, Вильгельм. Оставь нас, — упырь не переменяется в лице, пока слуга не покидает комнату, затем брови Роумэна сводятся к переносице. Он не был готов принять тот факт, что Питер настоящий, это открытие приводило молодого наследника в бешенство.
— Значит..Ты решил обманом проникнуть в мой дом, да?! И сколько же ты собирался играть в приведение!? — в глазах упыря отражается чернота, кажется, она почти светится. Роумэн встаёт с кресла и, потушив сигарету об ладонь, отбрасывает в сторону.
— За каким чёртом припёрся!? Хотел меня ограбить!? Выставить идиотом перед моими слугами!? Не все золотые кольца стащил в первый раз!? — упырь резко срывается в сторону и хватает оборотня за грудки.
— Или ты пришёл за Надей?! Она понадобилась тебе, когда всё стало хреново?! Так же как и я?! — Годфри встряхивает Питера, а затем с силой отбрасывает на стеклянный стол от чего тот разлетается на сотни маленьких осколков и засыпает пол.
— Мне плевать, кто и зачем тебя направил. Пошёл вон из моего дома, — выплёвывает Роумэн.
Питер молча наблюдал за действиями Роумэна, пока взгляд его дворецкого не затронул оборотня. Тогда голубые глаза Руманчека выражали что-то наподобие смущения разоблачëнного в хулиганстве мальчишки.
« Да, я действительно здесь.
Твой гость. »
Он чуть было не позволил себе усмешку, поймав удивленный взгляд бывшего друга, но вовремя сдержался, предвкушая без энтузиазма уже и так агрессивную реакцию упыря. Стоило дворецкому покинуть комнату, Годфри обратился драконом. А как засияли его глаза! Это была именно та чернота о которой дедушка рассказывал Питеру. Всепоглощающая. Коллапсар.
« Помни, нельзя смотреть в их глаза, иначе они смогут завладеть твоим сознанием. »
Но оборотень смотрел, старался найти в них хоть малейший намёк на того Роумэна, того самодовольного мудака, позволяющего себе слишком многое в школе и за её пределами. Питеру он запомнился прогулами уроков, когда Руманчек точно знал, что Годфри вместо истории курит на лестнице, переменами на которых богатый наследник мог трахаться с одной из одноклассниц, и никто не говорил и слова против. Сейчас ничего этого не было. Только приведенный в ярость упырь от которого волк старался скрыться, прячась всё глубже. Сражаться поздно. Никаких поблажек от противника не будет, упырь применит всю свою силу, которую ранее сдерживал.
Питер позволил себе улыбнуться, услышав о старой истории с золотыми кольцами. Роумэн не хочет быть таким же, как его мать, но руководствуется её советами. Он всё ещё такой ребёнок. Ребёнок, которого силой вытолкнули из Неверленда. Улыбка сошла с лица стоило оборотню оказаться над полом, на приличной высоте, в рост Роумэна.
В то мгновение Руманчек замер. Волк ощущал себя бездомным щенком, пойманным на улице сачком, не имеющим влияния над своей дальнейшей судьбой. Питер понимал, что вырываться было бесполезно, это только раззадорит ту часть Роумэна, которой нравилось насилие, чужая боль и слёзы. Отвечать на слова упыря он и вовсе не успевал, как и не успел приготовиться к броску.
Удар нечеловеческой силы приходится на спину, оборотень рефлекторно прижимает подбородок и руки к груди, защищая их. Стеклянная крошка прорезает тонкую рубашку, оставляет на ней крошечные дырочки, впивается в кожу. Питер вскрикивает, дёргается, прогибаясь в спине и вновь опускается ей на пол, усыпанный стеклом. Он ощущает, как маленькие капли крови впитываются в ткань, старается не смотреть на Годфри, зная, как возбуждает аппетит упырей кровь. Крови сейчас достаточно, с перебором настолько, что оборотень сам чувствует её привкус во рту.
« Нужно встать.»
Бьётся единственная мысль, словно умирающий кит, в море сомнения и уже принятого поражения. Цыган предпринимает попытку подняться на ноги без помощи рук, чтобы не пустить ещё больше крови, но его дёрганья больше похожи на припадок эпилептика.
—..Блять.. — он произносит это после надрывноного кашля и вдруг смеётся. Надрывно и хрипло, истерический смех заполняет всю комнату, отражается от стен, ударяется об рёбра.
— Хотел наебать смерть, а та пошла за мной следом из Хэмлока..Я даже не могу нормально выполнить последнюю просьбу Дестини..Должен был помириться с бывшим другом, а теперь вместо этого он меня сожрёт. Жизнь меня самого крупно наебала..Годфри вообще умеют прощать? Хотя, ты же золотой мальчик, сам никогда ошибок не делаешь..Грёбаная истерика. Ну ничего, не одному же тебе рыдать..— Питер операется руками в пол, стиснув зубы от боли, глаза блестят жёлтым, на мгновение становятся вольчими, но не пугающими, испуганными.
— Я просто хотел помочь..Ведь ты же..Ты же сам живёшь с мыслями о том, чтобы день наконец закончился..У тебя же таблетки, алкоголь и наркотики..Шлюхи,— наполовину бессвязно и слишком громко, но доля правды есть в словах Руманчека.
— Твоё счастье, что Прайс не хочет свергнуть.. маленького принца белой башни..— оборотень делает паузу и ловит воздух, морщась.
— Он не давал тебе..Наркотиков. Ты.. Придумал всё..— несколько осколков проходят сквозь плоть ладоней и Питер взвывает с запрокинутой назад головой.
Клыки Роумэна вытягиваются, нос дёргается, и сами ноздри расширяются. Он делает несколько шагов к Питеру, растаптывает стекло в ещё более мелкое крошево подошвой дорогой обуви, облизывает губы. В этом всём что-то дикое, необузданное, звериное. Годфри следит за каждым движением своей жертвы немигающим взглядом, готовый не то прикончить бьющегося в конвульсиях оборотня, не то продожить наслаждаться зрелищем.
Неожиданно раздавшийся смех заставляет его отпрянуть. Монстра могли умолять о пощаде, могли проклинать или, напротив, возводить на один уровень с богами, но ещё никто не смеялся. Это сбивает с желания утолить голод, губы приоткрывается, словно рисуя букву "о", брови поднимаются вверх. Так же Годфри выглядел, когда впервые увидел обращение Питера в волка. Последующие слова же вовсе отражаются в глазах Роумэна человечностью.
— Дестини умерла?.. — парень не мог понять, какие отношения связывали его с ведьмой, но та точно не была виновата в том, что её брат такой идиот. К тому же, Руманчек готова была помочь и помогала ему и Питеру в поисках Варгульфа.
— Годфри не прощают, — подтверждает он, склонившись над Питером, делает вид, что пропустил слова о таблетках. Про себя же Роумэн думает, что открутит Прайсу голову за фокус с ними.
— Моя мать не простила отцу его слабости и морально сгноила. Сучка, — он вздыхает, наклоняется к оборотню и протягивает свою руку к его, скрепляет ладони, режет собственную кожу кусочками стекла.
— Но я сделаю исключение, не хочу, чтобы ты залил мой пол кровью, — причина пощады иная, но правду из Роумэна пришлось бы тянуть клещами. Питера, козла этакого, жизнь и так достаточно помотала, Годфри решил, что судьба уже отомстила вместо него. Теперь цыган должен был понимать, что чувствовал Роумэн, когда остался один.
— Расскажешь мне всё, — упырь тянет Питера на себя, поднимает с пола и садит на диван, присаживаясь рядом. Он достаёт из кармана косяк, зажигалку, поджигает тот и протягивает Руманчеку.
— Думай, что это обезболивающее. По крайней мере, я не позволю тебе отключиться, пока ты мне всё не расскажешь. А затем, так уж и быть, дам аптечку, — Годфри усмехается и вытерает кровь с пальцев об свою рубашку.
Питер сидит прямо, лишний раз не хочет тревожить спину. Конечности парней практически соприкасаются, предложенное "обезболивающее" он принимает по привычке, как сигарету, раскуренную ими на двоих, но оставляет зажатым в пальцах, между средним и указательным. Эмоции, переполняющие нутро, - вот, по праву, лучшее плацебо. В прощение всё ещё не верится. Покажите подвох. Где упырь прячет своё желание крови?
— Рассказывай. С самого начала. Хочу знать, где блудный пёс пропадал эти месяцы, — понукает Годфри, выкладывая все предметы из своих рук на подлокотник дивана.
— ..Когда я уехал, то стремился..Забыть обо всём. Я обращался к...Дестини, чтоб покончить с этими вещими снами... Покончить с нашей связью..С Хэмлоком..Поначалу казалось, что получилось. А затем... Вселенная решила напомнить мне моё место..— Питер тянет молчание, волк ощеривается, у цыгана руки подрагивают, запомнили навсегда истерзанное тело родственницы.
Руманчек не прячет их, с Роумэном впервые полностью искренний, думает, что всё ещё есть шанс быть вышвырнутым из дома Годфри за ложь, будто её упырь записывает в числах. Существует некий апогей веры? Ведь даже люди в какой-то момент перестают слушать своих богов, некогда представлявших для них надежду..
— Варгульф вломился к ней..Расправился с Дестини..Она..Она умирала на моих руках..Давилась собственной кровью..И я ничего не мог сделать, кроме того, чтобы отомстить..Я убил его, Роумэн...Всё кончено..— всё напряжение Питера катится по щекам двумя прозрачными каплями, он складывает ладони возле лица в молитвенном жесте.
« Пускай там у неё всё будет хорошо. »
Монстр берёт Руманчека за свободную руку, крохотные стёклышки, глубоко в коже у обоих, уже покалывают слабо. Их ещё предстоит вытащить. Роумэн, не ведавший родительской поддержки, не слишком умеет выражать собственную.
— Осталось недолго рассказывать..Орден красного дракона, — оборотень замечает оживление упыря, тот ёрзает, окровавленные губы закусывает. Хочет вставить своё слово, но медлит, думает Руманчек. На деле Годфри не выдерживает того, что забирает. Эмоциональный вампиризм. Пропускать в себя можно и отрицательные чувства.
— Орден пригласил меня..Работать на них. Я подумал, что это хорошо..Если собираюсь найти тебя. Никто не владел информацией...Где прячется новый действующий хозяин индустрии Годфри. К тому же...Мне были необходимы деньги. Очевидно же, что ты забрался...Не в самую дешёвую страну, — Питеру становится заметно проще говорить, Годфри испытывает чудовищное давление, почти давится, будто напитался "плохой" кровью. Он хочет достать лезвия или с разгоном упасть на то крошево, на полу, совершить ритуал кровопускания.
— Да..Орден действительно существует, как ты и говорил. Следят они...За обезумевшей нечистью, чтоб люди не страдали...Больше, чем положено, чтоб их число... Не так резко уменьшалось. Если начнёшь вырезать целые города...Будь уверен, они окажутся у твоих дверей, — в этом читается наполовину шутка, наполовину реальное предупреждение, Годфри отмахивается жестом.
— Это всё..Остальное ты видел, — Руманчек глубоко вдыхает, глупо улыбается, и стряхивает пепел с нетронутого, но не прекратившего тлеть, косяка.
— Ну...Я отработал аптечку? — Роумэн думает, что это он что-то отработал, в одиночку, за сотню людей, так ему хреново и голова раскалывается. Пальцы тянутся к носу, смазывают кровь под ним.
— В ванной, — упырь не подзывает дворецкого, не тянется к телефону. Питер щурится, до конца не понимает, почему должен идти сам. Дело не в гордости. Гордого волка Руманчек уже мысленно сковал намордником. Дело в огромном доме Годфри, где гость таки теряется на довольно продолжительный период времени.
— Нахрена тебе три ванных комнаты?! — ругается он, наконец находя заветный чемоданчик в последней, возвращается к хозяину дома.
В руках Роумэна окрашенное кровью лезвие, на вспоротой по́лосами груди импортная чёрная рубашка больше не цельная, поделена на части. Ему уже гораздо лучше, парень откинулся на спинку дивана и под потолком, надо отдать дань курительному порошку, будто собираются звёзды.
— Блядь, Роумэн, ты мог просто сказать мне, что собираешься выкинуть одну из своих извращенских штучек, а не отправлять на разведку?! — Питер бросает аптечку в хреново руководившего "операцией" (а точнее просто пустившего её на самотёк) капитана, обеими руками, косяк он оставил в какой-то из ванных комнат. Снаряд приземляется на колени парня, прежде чем тот что-то понимает, лезвие падает из рук.
— ..Псам полезно гулять, — лишь губами доносит Годфри, — лениво совершать любые манипуляции над собой, и только спустя полчаса, тело приходит в более-менее нормальное положение.
Ящичек уже открыт. Прождав первые пять минут, Питер решил начать заранее, достал пинцет и крохотный медицинский поддон, присел рядом, стал вытаскивать стёкла из своих ладоней.
—....Уже закончил? — Роумэн забирает пинцет, что к тому времени покоится на обивке дивана. Он похож на ювелира, которого родители отправили на эту работу насильно, пока инородные предметы вытаскивает. Не сосредоточенный, то и дело находящийся где-то вне пространства, с покрасневшими белками глаз, оттопыренной нижней губой, шмыгающим носом. Не занимался бы самолечением, и так комфортно, но чревато возможным загноением.
Питер засматривается. Ладони, в мелких ямках после изъятых инородных предметов, складывает на коленях.
— Снимай рубашку, — Годфри скоро заканчивает, и оборотень не успевает за ходом его мыслей, непонимающе вскидывает бровь. Роумэн перенимает жест, с плывущей усмешкой.
— Не знаю, о чём ты там думаешь..Но поторопись, если не собираешься сам вытаскивать осколки из спины,— Питер догоняет суть, расстёгивает таки пуговицы, и стягивает с себя рубашку, окраплённую кровью. На бордовом та кажется чёрной. Тьмы повелитель отметил его, и Руманчек не жалеет о испорченной модной шмотке, распластанной теперь на полу тряпкой. Остаться живым с этими отметинами, — значит получить прощение.
Роумэн уже не единожды видел друга по пояс обнажённым, — волосатая грудь, подтянутый живот, клеймо на боку. Для Годфри нагота давно не что-то интимное, он перепробовал множество девушек. Голые тела, — серая обыденность, независимо от пола и набора "изюминок". Истинно сокровенным было наблюдать превращение Руманчека в волка, видеть как это тело ломает его первозданная природа, как зверь затем съедает плоть, что сдерживала его.
Роумэн поднимает указательный палец вверх, крутит им, и Питер поворачивается к нему спиной. Кто бы ещё, кроме него, доверился монстру, что не так давно испытал приход, и бог знает, что ещё смешал в себе?
« Перевернись. »
Собачье послушание, да. Какие ещё команды возможно адаптировать?
« Сидеть, лежать, голос, дай лапу..»
Многие на самом деле. А сколько можно ещё придумать? Упырю хочется поиграться с этим, он ещё выждет подходящее время.
— Хорошо тебя приложило, — комментирует Годфри и неспешно орудует пинцетом. Быть накуренным в сопли, — обычное состояние, ему не мешает.
— Да, один упырь постарался, — чуть язвит Руманчек, но вина полностью на нём, об этом помнит.
— Должно быть, он очень сильный, — с Роумэном никогда не угадаешь угарает он или теряется в корне ситуации, произошедшей ранее, из-за того, что мозг плывёт. Человеческое тело не способно выдержать столько всего на регулярной основе. Будь Годфри человеком его бы остановил инфаркт или рак лёгких.
— Ну и как тебе богатая жизнь? — упырь Питера среди, так называемых аристократов, видит, как волка в овечьей шкуре.
— Не моё. В этих высокомерных людях нет ничего настоящего. Укладки, маникюр, приторные духи, заранее заготовленные речи, чтоб не лохануться. Пока оденешься на эти встречи уже желание приходить отпадёт. И ещё..Что за изверги едят пиццу с помощью вилок и ножей? Это же..Типо..Пицца! — Питер взмахивает руками в память оскорблённого фастфуда.
Роумэн хохочет.
— ..Собачья выставка, а? Я почти закончил, — Годфри хлопает ладонью по плечу оборотня.
— Есть такое, — негодует его "пациент" и передёргивает плечами. Сидеть в одном положении волку, — пытка.
— Сейчас у богатых модно заводить рабов..У тебя е..— он не заканчивает, Роумэн опережает.
— Прячу ли я кого-то слабого и беззащитного в подвале, чтобы использовать в своих интересах? Как пищу, как прислугу, как..Игрушку для удовлетворения своих потребностей в сексе? Конечно. Я же мо-о-онстр, Питер. А со мной ещё и Надя. Бедный ребёнок, — искушающе, наклонившись к оборотню вплотную, шепчет Роумэн.
— Да ну тебя, великий и ужасный Годфри, — Руманчек сам улыбается, слегка хлопает монстра ладонью по щеке, и парень позади валится на диван, одновременно с этим закинув на обивку ноги.
— Её зовут Ева, она сейчас ушла в магазин. С помощью своих связей я собираюсь восстановить её документы и свободу воли, — прежде чем Питер спрашивает, с чего такая щедрость, хозяин дома заканчивает.
— Взамен она станет няней для Нади, — оборотень оборачивается.
— Ты в ней уверен? — это так странно. Беспокоиться о ребёнке, чьё существование ты ранее игнорировал.
— В ком-то проснулся отец? Как это мило,— Молодой наследник корпорации поднимает согнутую в колене ногу, тянется той к плечу Руманчека, тычет мыском лакированной обуви.
— Роумэн, я серьёзно, — Питер сталкивает ступню парня в сторону, и тогда она забирается на его плечо.
— Ева точно будет лучше, чем я. Не будет запирать Надю за звуконепроницаемыми стенами, станет заниматься с ней по детским книжкам, и покажет что-то иное, нежели одну комнату этого дома..Блядь я..Я не был готов к ребёнку,— Годфри накрывает лицо руками.
— Всё приходит с опытом, — утешает оборотень, он едва касается голени Роумэна, что обтянута штаниной узких джинсов, и поглаживает её большим пальцем. У Руманчека самого знания о обращении с детьми имеются только поверхностные, теоретические. Как известно, теория ничто без практики.
— Думаю, ты прав..Кстати о ребёнке, хочешь увидеть её? — Роумэн складывает руки на груди, драму снова душит облегчение.
« Я прав?! Возьми слова назад, пока по новостям не передали о падении Белой башни! »
Цыган мог бы использовать эту возможность в грубом подколе, но сейчас не до этого, и не нужно возвращаться к негативу.
— Ты ещё спрашиваешь! Конечно! — Питер вообще увидит малышку впервые, и сейчас ему известно лишь её имя.
— Тогда поднимемся наверх, — Роумэн неспеша снимает одну ногу с плеча цыгана, перетаскивает вторую на пол и выпрямляется. Питера ждать не приходится, он с места вскакивает. Это заставляет Годфри, набирающего что-то в телефоне, продолжить свои действия по пути наверх.
Он пишет слуге, чтобы убрал стекло и заказал новый стол.
Богатые легко расстаются с вещами. Роумэна не научили ценить собственное имущество, может поэтому в доме совершенно нет уюта? Испорть Питер какую-либо вещь, до должности рыцаря ордена Дракона, и ему пришлось бы обходиться без неё, в долгосрочной перспективе. Если это стол, — значит, отныне, за завтраком, обедом, ужином, и вообще за любым приёмом пищи, посуду он будет держать в руках. Более комична только мысль о сломанных креслах.
Молодому наследнику Белой башни такое показалось бы смехотворным, но что-то можно починить, даже если ты вооружён лишь изолентой или парой гнутых гвоздей.
А ещё отслужившую вещь можно заменить путём кражи (при приложенных усилиях она станет дороже сердцу ещё больше) но не всё крадётся без лишнего шума.
Они останавливаются возле железной двери, на стене кодовый замок, не хватает только надписи "Опасно." Оборотень готовился к подобному, после душевных излияний Годфри, и сейчас молчит. Роумэн поддерживает молчание. Слова лишние. Это возвращение к чему-то серьёзному. Ко всем принятым решениям, к трагедиям прошлого. Дайте человеку книгу, в которой расписаны все последствия сделанных им выборов, и он, несомненно, запрячет её как можно дальше.
Роумэн вводит комбинацию цифр и пропускает Питера вперёд. В этой пустой комнате только наличие детской кроватки может подтвердить о присутствии ребёнка. Хотя, малышка в белых ползунках покажется на глаза раньше. Она заведомо чувствует чужое приближение. Возможно даже раньше того момента, когда посетители поднимутся на второй этаж. Годфри это пугает.
Для Питера их встреча, вся встреча, как только он шагнул за порог холодного дома Роумэна, похожа на испытание по открытию Свадхистаны. Ныне оно подходит к концу. Если тебя что-то пугает, просто сделай это уже. Руманчек ускоряет шаг, останавливается у детского манежа на расстоянии в половину вытянутой руки.
Роковые вердикты докторов, мельтешащих по всей палате, в спешке собранные вещи, побег без каких-либо предупреждений, Варгульф в его доме, как следствие излома судьбы, и последние слова Дестини, всё здесь, в голубых глазах девочки..
Он сжимает руки в кулаки, царапает кожу ногтем, думая о клятве данной сестре, и шепчет молитву. На плечо ложится рука. Это не бог, во всяком случае, не тот, что записан в священных книгах, но именно тот, что так необходим Питеру.
— Я прощаю тебя, — Руманчек теряется, догадывался конечно, но похоже должен был именно услышать. Он дышит глубоко, больше не человек и не волк, и не симбиоз их, лишь энергия. Так легко может быть только энергии, свободной от плоти. И бежать более никуда не нужно, нет страха, нет опасений, на этот миг нет даже прошлого. Цыган берёт малышку на руки, и вот теперь он чувствует родство с ней, с такой же энергией, чуть меньшего размера. Девочка улыбается, водит ладошками по его груди, изучает. Питер целует дочку в лоб.
— Роумэн, — упырь, вначале наблюдал за ними, после опустил взгляд вниз, поглощённый чем-то своим. Их прошлое связано, но не в корне одинаково. Он, должно быть, видит в девочке свою историю. Историю..Предательства матери, смерти кузины, побега того, в ком он так нуждался, конфликта с худшей стороной себя, "волшебных" таблеток и болей.
— Я тебя тоже, — оборотень передаёт ребёнка Годфри. Роумэн не узнает себя энергией, это зависит от веры, от самовнушения. Но ему точно станет легче.
Надя хватается ручками за лоскут многострадальной дизайнерской работы и окончательно расправляется с ней, под рубашкой несколько глубоких багровых полос. Упырь заинтересованно поднимает брови, позволяя ребёнку баловаться, так он думает, девочка хмурится, глядит на раны и на Питера. Что-то понимает, но скорее чувствует. Руманчек приобнимает Годфри одной рукой.
— Теперь многое изменится, — его слова малышку успокаивают, морщинки на детском лице разглаживаются.
Свою судьбу подкорректировать можно. Чего бы там не предсказывали сны, всё зависит от действий в реальный момент времени.
— Ты уйдёшь из ордена Дракона? — Годфри отмечает уже наступающие значительные перемены и ему хочется перенести кроватку Нади к большой двуспальной кровати, а это помещение переоборудовать в просторную детскую комнату. Хочется пересмотреть всё внутренне устройство, чтобы дом был похож на дом.
— Работать у них не так уж плохо, с условием, что я останусь в Лондоне. Как тебе идея самому присоединиться к ордену? Когда-то тебе этого хотелось. И, думаю, они могут помочь с контролем сущности, — Роумэну ещё предстоит узнать, что мир наполнен разными тварями, помимо упырей и оборотней.
— Оставайся, — вторая часть сказанного растворяется, первая значит слишком многое. Они оба осознают, что говорят вовсе не о Лондоне.
« Останусь с тобой, с вами. »
« Оставайся. »