Признание

— И потом он говорит ему: «Это же утконос!» Дакота невольно фыркнул над последней частью рассказа, и Кавендиш не сумел сдержать смех. Дакота рассмеялся вслед за ним, с придыханием повторяя: «Утконос, понимаете?» Его смех звучал так заразительно, что Кавендиш развеселился ещё сильнее. На закате в парке они были совсем одни, и их смех возвращался лёгким эхом. В сумерках Дакоте были видны кристально-белые зубы и улыбающиеся полумесяцы-глаза друга, когда тот пытался восстановить дыхание, неровно выдыхая сырой воздух. В этот момент он показался Дакоте невероятно красивым: смех разгладил его строгое лицо, подарив лёгкие счастливые морщинки в уголках глаз, а сам он был таким расслабленным, потрясающим, лучшим, что Дакота не удержался, притянул Кавендиша ближе и поцеловал. Может быть, не совсем поцеловал, а всего лишь прижался губами к чужим. Давно забытое чувство чужого тепла и та сюрреалистичная резкость, с которой полумесяцы распахнулись в удивлении, отрезвили его. Воздух вышел из лёгких и отказался возвращаться. Дакота отстранился, практически споткнувшись о собственные ноги, и отступил. Сердце колотилось как бешеное — казалось, в наступившей тишине Кавендиш мог услышать каждый прорывающий грудную клетку удар. Кавендиш всё ещё стоял, не предпринимая ничего, даже не шевелясь. На его лице читалось такое искреннее недоумение, будто он впервые видел мужчину перед ним. В следующую секунду переключатель щёлкнул внутри обоих одновременно: Дакота вытянул руку, а Кавендиш неловким, резким жестом оттолкнул её в сторону. — Дакота… — Кавендиш! Прозвучало одновременно. Секунду они смотрели друг другу в глаза, после чего Кавендиш поднёс руку к лицу и развернулся, описав небольшой нервный круг. — Как мне это понимать?! — Кэв, послушай… — Вы только что поцеловали меня! — прервал его Бальтазар, схватив за плечо неконтролируемо сжимающимися пальцами, — Прямо в губы! Кавендиш драматично указал на них пальцем, нависнув над другом, после чего бросил чужое плечо и принялся снова наматывать круги по небольшой траектории, размахивая руками. — Кэв. — Что это вообще значит?! — Кэв. — Всё шло так хорошо сегодня, без ваших выходок! — Кавендиш. — Зачем ты это сделал? Дакота остановил его, схватив за руку. Кавендиш заглянул в его притворно-спокойное лицо и, неожиданно для самого себя, прочитал ответ ещё до того, как Дакота открыл рот. — Я люблю тебя. Почему у Дакоты всё так легко? После долгих лет крепкого сотрудничества (дружбы?), он просто берет и признается в любви, словно всё изначально шло к такому результату. Для Кавендиша это что-то немыслимо — Дакота? Влюблен в него? Почему? Как давно в их отношениях что-то поменялось? Кавендиш внезапно почувствовал себя преданным. Дакота просто стоял перед ним, его пальцы всё ещё сжимали чужое запястье. Он понимал чувства Кавендиша и готовился принять любой ответ, но в этой хватке виднелась его последняя, отчаянная надежда на взаимность. Взгляд Кавендиша метался от его руки к лицу, тёмной оправе очков, коротким пальцам, в волнении сжатым губам, рукаву спортивной толстовки. Он глубоко вздохнул. — Мне лучше уйти. Почему-то внутри мерзко скреблось чувство вины.