Память

— Ты все равно забудешь, — пробормотал Бард, засыпая. — Не завтра, так через десяток, через сотню лет. Память не вечна… В его голосе не было ни обиды, ни горечи. И за это Трандуил тоже любил его — Бард, что редкость среди людей, не завидовал бессмертию эльфов, принимая его как должное. Легкая улыбка тронула губы Трандуила, и в ней было больше печали, чем в словах человека. Бард не знал, о чем говорил. Память эльфов не утекала в никуда. Жизнь их была бесконечной, и каждый ее день, каждый миг хранились в воспоминаниях так близко, что достаточно было протянуть руку, чтобы вернуть их, воссоздать такими, какими были — во всей радости, горечи, счастье или боли. Для эльфов существовало будущее, но не существовало прошлого — вся их жизнь была одним только настоящим. Ничто не исчезало для них, не тускнело, не забывалось. Никогда. Трандуил взглянул на Барда, добавляя в копилку своей памяти еще несколько монет: первые нити седины в темных волосах, тревожная морщина, прорезавшая лоб, губы, жар которых нес в себе знание о недолговечности жизни. Пройдут века, а эта любовь не потускнеет, не потеряет ни капли из своей сладости и горечи, не угаснет его восхищение мужеством человека, не побоявшегося любить того, на чьем пути он считает себя лишь коротким привалом. Даже тишина садов Лориэна не сможет заглушить этих воспоминаний, лишь накинув на них благословенный покров отстраненности. Помнить было легко. Забыть — почти невозможно. Но об этом Трандуил не собирался рассказывать Барду. Незачем тому знать о цене, которую платят эльфы за мгновения, подобные нынешнему. Людям достаточно и своей платы — острого, как наконечник копья, сознания недолговечности жизни. Он коснулся виска Барда легким поцелуем. — Спи, — проговорил он. — Пусть сны твои будут добрыми. Завтра нам выпал тяжелый день. Где-то далеко во тьме земля гудела под сапогами орков, гномы Торина проверяли остроту мечей и орлы тревожно вздрагивали в гнездах, предчувствуя алый рассвет.