Обмен

      Майк нервничал. Так, как еще никогда в жизни, пожалуй. Даже когда он защищал диплом, даже когда совершал камин-аут, даже когда отмечал пятилетие своей первой, созданной им единолично с нуля фирмы, он и то не дергался так, как сейчас. А ведь тогда поводы для переживаний были куда как более серьезные, чем нынешний — всего лишь свидание.              Свидание! Можно подумать, что он — сорокалетний девственник и первый раз собирается остаться наедине с тем, кто ему нравится. Не первый. И даже не второй. И нет, он не девственник, уже давно. Но он все же не мог успокоиться. Наверное, дело было в том, с кем у него было назначено свидание. Да, пожалуй, причина крылась именно в этом. И в том, что значила для него эта встреча…              Майк в который раз посмотрел на часы над камином: стрелки, казалось, замерзли, миновав цифру шесть, поднялся с дивана, зачем-то расправил на сиденье плед, что едва ли десять минут назад самолично сложил в аккуратный квадратик на краю. Оглядел гостиную, проверяя, все ли в порядке.              Вроде бы, все было на своих местах, но он все же зачем-то передвинул чуть правее рамку с фото на каминной полке и поправил гирлянду на елке — показалось, что огоньков с одной стороны меньше, чем с другой, — потом вновь сложил плед. Прикосновение мягкой ткани отдалось неприятным электрическим покалыванием. Майк отдернул руку и пошел в столовую проверить, не забыл ли он чего, когда накрывал на стол, и дальше на кухню, проследить, не остыло ли и не перетомилось оставленное в духовке мясо. Потом без куртки, в одной только рубашке и тапочках в который раз за день выскочил под густой мокрый снег на улицу посмотреть, не едет ли еще автомобиль.              На сей раз чутье не обмануло: едва он вышел за ворота, на другом конце поселковой улицы появился знакомый джип. Майк загородился ладонью от чрезмерно яркого в сумерках света фар, но взгляда не отвел, словно завороженный, он наблюдал, как автомобиль медленно, как-то неохотно приближается, переваливаясь со стороны в сторону по сугробам. Влажными и холодными дрожащими пальцами было никак не нажать на кнопку открытия ворот, но все же это получилось, и они с тихим шорохом поползли в стороны, словно раскрывая объятия перед гостем. Автомобиль медленно заехал во двор, затих, рыкнув напоследок, хлопнула водительская дверь. Вышедший из-за руля Грег другие объятия, те, что широко открыл для него Майк, проигнорировал. То ли потому что разговаривал — рычал на кого-то — по телефону, который прижимал плечом к уху, то ли потому что…              Майк облизал губы, опустил руки, щелкнул пультом, заставляя створки ворот закрыться, и, не дожидаясь, пока гость закончит разговор, пошел в дом, шаркая ногами по снегу, что моментально набился в тапочки и намочил брюки.              — Ужин или сначала душ? — спросил он у Грега, что все же оторвался от телефона и теперь раздевался, в раздражении раскидывая вещи по сторонам: куртку — под вешалку, ботинки отпинывая к двери, бросая ключи от машины мимо столика.              — Ты же знаешь! — рычание в ответ не прибавило радости от и так ледяной встречи, Майк почувствовал, как начинает ныть у него где-то между лопаток и одновременно — в груди, закусил губу, поднимая и устраивая на полагающихся им местах вещи:              — Тогда душ. Я там приготовил все. На постели...              Грег передернул плечами, направился наверх. Майк торопливо догнал его, обхватил со спины за плечи, прижался на секунду, прижмурился, вдохнул глубоко знакомый пряно-горький запах одеколона, бензина и самого мужчины.              — Пусти! — Грег вывернулся из объятий, обернулся, посмотрел холодно, высоко вздернув подбородок. — Это еще к чему?.. — Не дожидаясь ответа, продолжил свой путь. Майк смотрел ему вслед, глотая подступающие слезы, пока Грег не скрылся за поворотом лестницы, потом пошел в кухню, накрывать окончательно на стол.              Грега не было долго, Майк уже забеспокоился, не стало ли ему плохо в душе, уже намеревался пойти за ним, рискуя вызвать гнев гостя, потому что Грег ненавидел, когда Майк врывался к нему в ванную, но этого не потребовалось: мужчина уже спускался, на ходу приглаживая влажные после душа волосы.              Одежда, что подготовил Майк — его собственная, вещей Грега в доме не было, — была гостю чуть велика. И он казался в ней куда как моложе, мягче, уютнее и беззащитнее как-то, чем в строгом костюме, в котором приехал. Более открытым, и Майк непроизвольно улыбнулся, потянулся к нему опять, одновременно и рукой, и сердцем, и… тут же получил очередной «щелчок по носу»:              — Еда готова? — равнодушный тон, взгляд на сторону, умелый уход от касания, стол как барьер между. Майку ничего не оставалось кроме как просто кивнуть:              — Да, садись. Я приготовил твое любимое мясо… — похоже, вечер будет совсем не таким, хотелось бы. Хотя он это изначально знал. Но, может…              Ужин прошел в холодном молчании. Грег лишь коротко высказался по поводу горячего, отметив благосклонно, что оно удалось, да скривил губы насчет шампанского, обозвав его «лимонадом» и напомнив язвительно, что он его не любит. Правда, из предложенного ему бокала все же отпил. «За новый год и новую жизнь», за которые поднял бокал Майк, опасно сжимая с силой тонкий хрусталь дрожащей рукой. И на этом все: ни слова, ни эмоции, ни чего-либо иного в сторону Майка, лишь холодное равнодушие.              После ужина переместились в гостиную. Уже совсем стемнело, и надо было бы, наверное, зажечь верхний свет, но Майк решил не делать этого: гостиная была им обоим хорошо знакома, и они в состоянии были сориентироваться и без яркого света, что явно бы нарушил ту атмосферу единения, которую Майк попробовал создать в доме.              — Виски? — спросил он тихо у устроившегося в кресле Грега, не дожидаясь ответа, открыл приготовленную заранее на журнальном столике бутылку, разлил напиток по бокалам. Совсем немного, на пару пальцев. В надежде, что после более крепкого алкоголя напряжение между ними ослабнет.              Грег принял бокал. Все так же равнодушно, как и все, что делал до этого, покрутил его, видимо, разглядывая через толстые стенки мерцающую огоньками гирлянды елку, пристроившуюся немного робко слева от камина:              — За что пьем? — спросил, не поворачиваясь к Майку, устроившемуся клубком в уголке слишком большого для него одного дивана. Майк повел плечом, глядя на собеседника, потом перевел взгляд на камин, оттуда — на елку. И за окно, в черную темноту. Казалось, что там, за стенами этого дома, нет ничего. Пустота. Как и между ними. Напряженная, холодная пустота. Безжизненный космос.              — Твоя очередь говорить тосты.              Грег усмехнулся, провел кончиком большого пальца по краю бокала, отчего он противно скрипнул, что у Майка разом заныли все зубы, сверкнул глазами, переведя взгляд в конце концов на того, с кем общался:              — Я хочу выпить за… — он замялся почему-то, облизал нервно губы, но взгляда все же не отвел, смотрел прямо в глаза Майка. А потом усмехнулся нехорошо и сказал, словно выплюнул: — за то, чтобы у меня завтра не было похмелья!              Не надо было пояснять, почему: потому что он хотел безобразно напиться сегодня. И именно так встретить Новый год. Что ж, Майк не мог его осуждать за это. Он и сам...              — Поддержу, — сказал он тихо, глядя уже в свой бокал, потом залпом выпил его содержимое, поставил бокал с тихим стуком обратно на столик. Подтянул колени к груди, свернулся клубком, замер. Закрыл глаза… Ничего не выйдет. Ни-че-го!              Несколько минут в гостиной царила тишина, а потом эту тишину разорвал громкий залп салюта, раздавшийся из колонок телевизора: Грег включил его, встав за пультом. Майк посмотрел на экран: куда-то уже пришел новый год. Похоже, в Москву… Да, к диким русским. Вон они, счастливые, беснуются на своей варварской площади под салютные залпы. И в Лондон — тоже. И в Париж. Картинка сменялась, но салют в разных городах был один и тот же. И радостные лица людей, одинаковых в своем веселье, похожих друг на друга как близнецы.              Майк отвел взгляд, потянулся опять к бутылке. Ему невыносимо было видеть сейчас чужое счастье, когда его собственное... Он мысленно махнул рукой, без тоста и не дожидаясь собутыльника, опрокинул еще порцию виски. Потянулся за закуской.              Ярко-оранжевый с толстой шкуркой ароматный мандарин приятно лег в руку. Майк быстрым движением очистил его, одну дольку сунул в рот. Вторую отделил от фрукта, покрутил между пальцев, покосился на Грега. Тот уже вернулся в кресло и сидел на расстоянии вытянутой руки, глядя в телевизор, где была все та же картинка: Новый год и новое счастье других людей.              — Будешь? — протянуть дольку на ладони — что может быть обыденнее? Но от того, как ее возьмут, зависело многое, если не все. Майк замер, вспоминая, как раньше Грег ел в прямом смысле с его руки. Осторожно забирая дольку фрукта губами, целуя ладонь при этом. Зажимая потом мандарин губами, провоцируя отобрать. И как Майк не мог отказаться от этого, и они ели это одно на двоих лакомство, вымазываясь в липком кисло-сладком соке.              Грег посмотрел на него, на протянутый мандарин. И взял его пальцами. Сунул в рот, прожевал, проглотил быстро. Майк с шумом втянул воздух, остатки фрукта кинул на стол, к шкурке и стаканам, еще больше свернулся в клубок. И вновь потекли минуты молчания. Лишь тихий бубнеж из телевизора — новости уже кончились и начался какой-то новогодний веселый фильм, звук которого Грег убавил почти до минимума, — был иллюзией жизни в этом доме.              — Зря я это все затеял, — Майк не знал, сколько времени они так просидели оба, словно оцепенев, выпрямился, потянулся опять к бокалу. Наполненному — Грег на сей раз налил им обоим — почти наполовину. Чтобы наверняка…              — Правда? Почему же? — язвительность, прозвучавшая в ответ, казалось, сейчас материализуется и закапает на пол ядом, прожжет дорогой ковер. — Думаешь, что продешевил? Да, надо было выбирать что-то более основательное, чем ночь со мной за половину бизнеса. У тебя были все шансы хорошенько унизить меня. Ведь ты же знаешь, что ради своего дела я готов на все!              Майк скривился, посмотрел на Грега. Он не узнавал его. Не узнавал в его речах того, кто был рядом так долго. Годы. Кого Майк так любил. Кого не мог окончательно отпустить после развода. Кого думал — мечтал! — вернуть этим дурацким обменом. То, что он говорил сейчас...              Да, он, Майк, предложил обменять свою долю в общем бизнесе на новогоднее свидание. Невелика цена, потому что он думал — глупо думал, что уж отрицать очевидное теперь! — что это свидание вернет их прежние отношения, теплоту в них. Алкоголь, вкусная еда, уютный общий дом, елка, немного нежностей и допустимой ласки и… Он думал, что муж — бывший муж, пришлось напомнить себе об этом опять, — смягчится и… Разве нет такой приметы: с кем Новый год встретишь, с тем его и проведешь. Вот Майк и глупо надеялся, что…              Но в его мыслях и не было унизить Грега этим предложением. Или этим свиданием. Да даже этим обменом. Хотя да, муж прав: конечно, он готов на все ради бизнеса. Всегда так было. С самого начала, когда они начали новое дело вместе сразу после свадьбы.              — Ты неправ, — так и не найдя нужных слов, лишь сказал Майк. Грег передернул плечами вновь. — Я не думал о том, чтобы тебя… Хоть и знал, что ты и бизнес, что это для тебя так важно.              Грег потянулся к бокалу — Майк проследил за его почему-то дрожащей рукой, — сделал небольшой глоток, облизал губы. Майк почти физически ощутил, какие они сейчас: горьковатые, мягкие, теплые. И чуть не застонал оттого, что не может коснуться их своими. Ни сейчас, ни когда-либо еще снова.              — Важно. Да, важно. И дело не в деньгах, хотя я знаю, что ты думаешь. Что ты говорил при разводе: что я делец, что мне важны только наши нынешние и будущие миллионы. Это не так. Совсем не так. Я просто хочу сохранить в целости то, что было моим. Нет! — он почти крикнул, и Майк вздрогнул, втянул инстинктивно голову в плечи. — Не моим! А нашим. Общим. Твоим и моим. И чтобы никакой Фицпатрик этого у меня не забрал, не влез туда своими лапами! В то единственное, что мне осталось от нас! Нас с тобой.              — При чем тут Маркус?.. — Майк не мог понять мужа теперь еще больше, чем до этого. Что он нес? При чем тут... — Он простой дизайнер. И как он может что у тебя забрать? Ты, похоже, свихнулся, Грег. Ни я, ни тем более, он…              Это не было похоже на пьяный бред, говорил Грег на удивление, несмотря на выпитое, трезво. Но и в голове — не укладывалось. Вовлечение во все это обычного сотрудника их фирмы, который ни при каких условиях не мог бы получить доли. И эти слова о том, что это единственное, что осталось… То есть, Грег…              — Я не понимаю тебя. Ты что, ты… — слова не складывались в предложения, даже в мысли — с трудом. Майк потянул себя за челку, довольно сильно, словно боль могла помочь ему. Посмотрел на Грега. Тот уперся взглядом в камин, но едва ли видел его сейчас. Как и самого Майка.              — А что тут понимать? Я не хотел, чтобы ты и твой новый дружок забрали у меня то, что мне дорого. То, что мое. Что наше. Что мы с тобой создавали. Что последнее осталось мне от человека, которого я люблю, когда ты… — глухо сказал он, отворачиваясь еще сильнее, закрывая лицо рукой.              Майк сам не понял, какая сила подняла его с дивана, но он, шатаясь, преодолел мгновенно разделяющее его с мужем расстояние, навис сверху, опершись о подголовник кресла:              — Когда я что? Объяснись! Разве не ты хотел этого развода? — какая-то злость поднималась изнутри, сменив размякшее, размытое нечто в груди на пожар ярости. Майк, пожалуй, не до конца понимал, что ему сейчас говорил бывший. Но он чувствовал, что то-то не то. Не так! Что-то было неправильное в этих словах. Или в действиях. Действиях их обоих.              — Разве я? — Грег облизал губы, выпрямился, уперев руку в грудь Майка, оттолкнул его. Встал. Теперь они стояли друг напротив друга, словно готовые к схватке противники. — А не ты ли? Не ты ли постоянно выговаривал мне, что я пропадаю сутками на работе, не ты ли постоянно попрекал меня тем, что я не хожу в театры, не читаю книг, не ты ли ставил мне в пример умницу и интеллигента Фицпатрика, с которым постоянно шушукался и чуть ли не целовался на глазах всего офиса, м? Не ты ли?! Конечно, ты прямо не говорил, что хочешь развода, но… Знаешь, иногда и слов не нужно, чтобы понять, что другой человек мечтает о том, чтобы его… отпустили. И я отпустил тебя, Майк! И да, мне важен бизнес, потому что все остальное я отдал тебе беспрекословно. В том числе и твою свободу!              Майк почувствовал, как у него земля уходит из-под ног. Он схватился за предплечья Грега, качнулся к нему, уперся в его плечо лбом, шумно выдыхая. Перед глазами — круговорот пятен, как бывает, когда слишком долго катаешься на карусели в парке. Слова не шли, он выдавливал их, выискивая где-то в глубине груди, в той самой любви, которую чувствовал:              — Я… Господи, Грег! Я… Конечно, я не хотел развода! Ни секунды не хотел! Я люблю тебя и я… — он почувствовал, как муж пытается оторвать его от себя, и еще крепче вцепился в его плечи. — Это же ты! Ты пришел и сказал: «Я договорился с адвокатом насчет развода». Это же ты не дал мне ничего объяснить. Да даже просто выяснить! Просто… поставил перед фактом. И я… Черт возьми, я подумал…              — И о чем ты подумал? — за хриплым шепотом, которым был задан вопрос, Майк явственно услышал боль и неверие вперемежку с какой-то... надеждой?              — Я подумал, что ты… Я даже не знаю, о чем я думал тогда! Просто… Ты всегда все решал за нас, я привык, что ты — главный. Во всем. В бизнесе, в нашей семье. Что ты выбираешь все для нас обоих. Дом, машину, отдых. И делаешь правильный выбор. Тогда как я… И я подумал, что, наверное, так лучше. Для тебя. Ну и для меня — тоже. Хотя нет. Неважно! Я смирился. Но я, я не хотел этого. Ни минуты. И не хочу. И я затеял это все, этот обмен… Дурацкая была идея, да! Я понимаю теперь, что тебе этот вечер — в тягость. Но я подумал, что мы проведем его с тобой как раньше. И, может быть, что-то наладится. Грег… — Майк поймал его взгляд, шумно выдохнул. — Я правда люблю тебя. И ужасно виноват перед тобой. Я сейчас только это понял, когда ты сказал, каким я был ужасным мужем. Эгоистом. Но я люблю тебя.              Грег все же отстранил Майка от себя, отошел к камину, зачем-то погладил пальцами рамку с их фото — Майк не смог убрать ее с глаз долой, хоть каждый взгляд на нее причинял ему ужасную боль, — и горько усмехнулся:              — Любишь…              — Да и буду повторять это… — Майк почти кинулся к мужу, но тот остановил его жестом, кивнул на столик:              — Налей выпить лучше.              Руки тряслись, и часть виски пролилась на стол. Но Майку все же удалось налить им еще по порции и даже донести бокал до Грега, что принял его все с тем же равнодушным выражением на лице.              — Любишь, — опять повторил он, сделав глоток, зажмурившись. И Майк тут же понял по положению его руки, вцепившейся в край камина, по тому, как сомкнуты были в нитку его губы, что он сейчас полностью выбит из колеи и пытается вернуться в прежнее состояние, не показать слабости. Которую он ненавидел показывать. Никому.              — Грег… Я не знаю, как, но… Может быть, попробуем начать все заново?              Кривая улыбка краешком рта послужила ответом. И усмехающийся с болью тон:              — Заново? И опять будут обиды, упреки. И ты, пропадающий со своими креативщиками, когда я буду проводить время с экономистами и юристами. И твои театры в пику моим вечерам у камина с виски. И…              Майк отрицательно покачал головой. Облизал губы, заговорил торопливо, сбиваясь:              — Нет, не заново. По-другому. Новый год, новое начало… Я не хочу тебя терять, правда! И я исправлюсь. Мы оба поищем компромиссы. И…              Ответом была тишина. Хоть Грег не отошел в сторону, не отстранился, когда Майк вновь коснулся его руки, он и не подался навстречу. Майк его, конечно, понимал сейчас. Шок, испуг, страх. Страх поверить. Страх довериться. Муж всегда все решал сам, а сейчас перед ним стоял выбор: сделать по-своему или так, как предлагали ему. Ужасно трудное решение — подчиниться.              Майк не стал на него давить, лишь сжал на секунду его руку и отошел к окну. И тут же небо разорвали яркие вспышки салюта, и даже через тройные стеклопакеты донеслись радостные крики с соседнего участка. «Новый год наступил» — понял Майк, даже не посмотрев на часы. Каким он окажется? Для него. И для них обоих. Они совершили ошибку. Ужасную ошибку. Оба. Кто в ней больше виноват? Сейчас ли думать об этом… Важно — смогут ли они ее исправить? Захочет ли Грег опять…              Рука на плече послужила ответом: Грег подошел бесшумно, встал рядом, сжал плечо, потом перешел на загривок, привычным жестом пощекотал короткие волоски на затылке. Майк замер, подался к руке, чуть ли не урча. В груди медленно распускался тугой комок…              Так и не сказав ни слова, они почти бегом поднялись на второй этаж, хлопнула дверь спальни. И они оба замерли у постели. У их супружеской постели, которая казалась Майку одному такой пустой. Майк робко обнял мужа, потянул к себе. Осторожно прижался губами к знакомым губам. Все еще не верилось, что он может сделать это, снова может. Грег ответил также неуверенно. Словно это был их первый поцелуй. Хотя он и был первый. Первый из новой жизни…              И сексом они занимались той ночью тоже по-новому. Нежно, изучая друг друга заново, не торопясь, не стремясь быстрее достичь финала. А напротив, пытались отсрочить его, добавить удовольствия. Майк ласкал знакомое до последней родинки тело, но находил в нем что-то, чего еще не знал, получал новые ответы на его собственные новые ласки, что он дарил мужу. И отвечал и сам на то, чего с ним никогда еще не делали, совсем по-новому звучащими стонами. Они уснули в объятиях друг друга на совершенно истерзанной постели почти перед самым рассветом…              За завтраком, когда Майк протянул мужу дольку мандарина, Грег замер сначала, потом наклонился к ладони. Прижался к ней губами, забирая угощение… А потом, зажав его, потянулся к мужу с поцелуем. Пусть и новая жизнь, но кое-что из старых привычек можно было и сохранить. Майк перехватил губы мужа, сок потек по ним, по подбородку, закапал на их халаты, на стол. Но на это было совершенно наплевать…