Темнота

      Огромное поместье застывает в мертвенной тишине.       Алан задувает свечу. Она с тихим шипением гаснет, оставляя шлейф дымного аромата, и комната погружается в обманчиво спокойный серебристый полумрак. Через высокое окно на пол квадратами падает лунный свет, но это не помогает. Чёрные призраки всё равно таятся в углах, шепчут, стонут, зловеще тянут к нему дрожащие длинные руки…       «Ты винова-а-ат… Ты запла-а-атиш-шь…»       Алан прикрывает глаза на несколько секунд и медленно выдыхает.       Это только тени от ветвей деревьев. Только шелест ветра за окном.       Шип притих в груди, спрятав острые коготки и дав ему временную передышку. Но лучше бы у него сейчас случился приступ и пронизывающая до слёз боль заслонила расползающийся внутри липкий страх. Хочется провалиться в сон, но Алан чувствует, что его ждёт лишь тяжёлое, тревожное забытьё, полное размытых навязчивых образов, после которого он встанет с больной головой.       Но и вглядываться в исчерченные тенями стены, ловя каждый шорох, — невыносимо.       И тогда он судорожно выскальзывает в тёмный длинный коридор, делает несколько быстрых шагов и останавливается перед дверью, ведущей в точно такую же гостевую спальню.       Наверное, он совсем отчаялся, если пытается найти спасение от собственных безумных фантомов у Грелля Сатклиффа. Но темнота подкрадывается, дышит в спину, невесомо касается ледяными пальцами, и трезвые мысли тонут в удушливой тревожной волне.       Стук в дверь — немного громче и поспешней, чем хотелось, — и через несколько секунд Алан ловит немного удивлённый взгляд Грелля.       — Извини… Не спишь? Я не помешал?       Сатклифф расплывается в улыбке.       — О… Какой сюрприз. Неужели леди не придётся коротать эту ночь в одиночестве? Заходи, — его высокий голос звучит приторно и жеманно, и Алан начинает сомневаться в разумности своего порыва. Впрочем, о разумности сейчас вообще не идёт речи, и общество Грелля — у которого, если вспомнить, руки тоже по локоть в крови — даже кажется не самым плохим вариантом. Лучше он будет слушать наигранные фразы, чем ощущать собственных демонов, что пристально следят за ним из мрака.       Сатклифф идёт вглубь комнаты, на ходу ловко заплетая в косу алые волосы, и Алан проходит следом, прикрывая за собой дверь.       — Что, не спится? Кошмары? — интересуется Грелль так беззаботно и легко, словно нет никакого шипа, никаких пропавших душ, словно Эрик не…       Алан пресекает эту мысль.       — Да… Немного.       — Неудивительно после такого дня… Как ты? — как бы невзначай спрашивает Сатклифф.       — Ничего, — отзывается он и невесело улыбается. — Прости, что не даю спать, но просто… одному слишком тяжело.       — Ох, ну конечно я побуду с тобой! — тут же понимающе, но в то же время насквозь фальшиво воркует Грелль, но Алану уже всё равно. Грудь теснит желание высказать терзающие его мысли хоть кому-то, и он поддаётся.       — Что теперь будет? Эрик… сколько человек он уже погубил? Что его ждёт? Грелль, ты ведь тоже… нарушал закон. Расскажи мне. Ты убивал людей, не включённых в список.       — Ах, то… Лишь несколько продажных девок ради развлечения. Отобранная коса, пару месяцев отстранения от работы… Здесь совсем другое.       — Что? Скажи мне! Что происходит? Хотя… я и сам понимаю. Это всё из-за меня! Это я виноват!       Он не выдерживает и срывается, губы начинают дрожать, на глазах выступают слёзы.       — Грелль, я знаю, для чего Эрику души юных девушек! Легенда о тысяче душ, спасение от шипа смерти! Я всегда боялся, что он сотворит что-то безумное из-за моей болезни, но не знал, что всё будет так ужасно. Я причина всего! Он губит и невинных людей, и себя, и всё из-за меня. Лучше бы я умер сразу…       Выдав всё это на одном прерывающемся дыхании, Алан поднимает заблестевшие глаза на Сатклиффа и замечает в нём резкую перемену. Грелль становится непривычно серьёзным и задерживает на нём внимательный взгляд.       — Алан… — теперь его голос не неестественно-резкий, а глубокий, настоящий, обволакивающий. — Не смей говорить такой ерунды.       Грелль опускается рядом, и Алан чувствует силу рук, обнимающих его за плечи. По щекам беззвучно текут слёзы, но ощущение живого, надёжного тепла неожиданно начинает успокаивать.       — Ты ведь знал, Грелль… Так почему ты не сказал?.. — шепчет он.       — Он бы не остановился. Это его выбор. К тому же… я не хочу отнимать у него шанс спасти тебя.       Грелль наклоняется, прижимается щекой к его волосам, легко щекочет дыханием кожу, нежно и целомудренно дотрагивается губами до виска. Дрожь в холодных ладонях унимается, когда он берёт их в свои руки. В этих прикосновениях нет выставленной напоказ обжигающей, разрушающей страсти, какую ждёшь от Сатклиффа, — только исцеляющая, светлая, мягкая ласка. Как живительный глоток кислорода в давящей, душной комнате… Где-то в глубине души Алан удивлён, но это удивление приятное. Но ещё больше его изумляет то, что Грелль прячется за отталкивающими масками, когда умеет быть таким… искренним.       — Завтра мы отправимся в Хрустальный дворец на приём к виконту Друитту, и ты сам сможешь поговорить с Эриком. Уверен, тебя он послушает...       Алану кажется, что в этих словах сквозит едва заметная горечь, но не придаёт этому значения, обнимая Грелля в ответ и ловя каждую крупицу тепла.       Зловещая, пугающая темнота превращается в обычный ночной мрак. Чёрные призраки отступают.