Я - Нурай

       Я — Нурай. Мое имя означает «свет». Но он был со мной не всегда, даже за эту радость мне пришлось бороться с собственной судьбой. Когда-то давно я носила совсем другое имя. Когда-то меня окружали не золотой блеск подушек, ткани и посуды, а затхлые стены с неровно плящущими на них тенями от пламени свечи. И запах овец. Грязный, пропитанный беспросветным отчаянием моей матери, загоняющих их в нашу маленькую комнату. Забирающийся в душу и забивающий ноздри.       Когда-то мой отец продал меня во дворец. Я не помню, ни как его звали, ни были ли у меня братья и сестры. Я вычеркнула их из своего сердца и жизни, я захлебнулась в окружающей меня роскоши, я ослепла от этого блеска и круговорота дорогих изящных вещей. Но запах грязных животных я забыть не смогла. Он поселился внутри меня, не желал отпускать все эти восемь лет. Но одна женщина дала мне новое имя — Нурай. Я — Нурай, и этот свет должен победить тьму, пожирающей его из почти забытого прошлого.       Мне повезло. Великий Аллах наградил меня красотой. Я не стала одной из забитых служанок, не была продана дальше во дворцы пашей или беев, а попала в дворцовую школу. Меня долгие годы готовили для гарема нашего Султана, я должна была украсить его мир, принести радость и наслаждение, стать медноволосой райской гурией, родившей ему новых шехзаде. Вокруг внезапно открылся новый мир, полный невероятных возможностей и обещающий мне самое прекрасное будущее.       Так говорили все. Слуги, евнухи, калфы, которые заботились о моем лице, как о высшем даре Всевышнего, приносили лучшие одежды и уделяли так много внимания, будто я уже была госпожой. А я им верила. Ведь в этом прекрасном месте я стала обожаемой жемчужиной, сокровищем, которое не могла ожидать никакая другая судьба. Вокруг меня образовался прочный купол из этих обещаний, слов, которые превратили меня не в ту дурно пахнущую девчонку из хлева, а в Нурай — дарующую и принимающую свет. Купающейся в нем и вечно улыбающейся.        Время шло. Однако уже здесь меня ждало первое разочарование. Султан после смерти своего второго сына совсем перестал принимать наложниц. Особенно красивых и умных молодых девушек он велел отправить в отдельную школу, чтобы там их учили наукам вместе с пленными юношами. Я снова улыбалась. Не показывала свою боль — ведь я не смогла, не смогла попасть в покои Падишаха, я снова осталась где-то вдалеке. Маячущей тенью, призрачной красавицей, вынужденной учить древние трактаты и бесконечно завидущей Лале-хатун, которая захватила внимание всех учителей.       Я смеялась. Смеялась бесконечно, кружилась меж этих юношей, даря каждому улыбку и ласковый взгляд. На все я отвечала смехом и довольно взедрнутым подбородком. Я обольщала, манила, завораживала, приносила радость. На всю свою боль я отвечала лишь смехом, и этого было достаточно. Лишь вечером, когда в хамаме меня окутывал запах из прошлого, я растирала кожу до болезненной красноты, сжимала руки так, что запастья были в следах от острых ногтей. А потом из меня вновь вырывался смех. Уже по давно выработанной привычке.       Но я не сдавалась. Чичек-хатун как-то шепнула, что скорее всего, теперь нас выдадут замуж за каких-то ученых мужей, приближенных Султана. Теперь жизнь наша должна была стать спокойнее, тогда не нужно было этого добиваться — нас просто выдадут замуж за достойных людей — ведь других подле Султана и быть не может.       И я ждала. Я ждала этого дня. Я мечтала о том, как надену красное платье, как руки мои покроются узорами, где будут изящно вплетено мое имя и имя моего мужа. Я хотела, хотела стать любимой женщиной. Хотела дарить радость уже ему, единственному. Встречать его в нашем доме, улыбаться только ему. Чувствовать его кровь и плоть в себе, хотела обрести покой, это успокоение, хотела, чтобы дурманящий запах любви вытеснил, растоптал, превратил во что-то несуществующее преследующую меня гниль.       Я бы полюбила. Да я уже тогда любила этого человека, ни разу ни видя ни его, ни слыша его голоса. Я засыпала с мыслями о том, что скоро стану счастливой, обрету то, что мне так давно обещали. Каждое новое утро приближало меня к новому началу. Я так думала. Верила. Мне хотелось это делать.       Казалось, что новый статус все изменит. Ведь мое желание было до невозможности простым и возможным, я не требовала от Аллаха ничего, кроме любви и счастья. Мне хотелось освещать этот путь. Я ждала, пока сказка о замужестве сбудется. Мое сердце тоже ждало, оно прожигало меня изнутри, каждый день казался вечностью, мешающей приблизиться к самому желаемому. Я настолько утонула в этом круговороте, что даже смена Сулатнов — свержение всеми ненавистого Мехмеда собственным отцом прошло мимо меня.       И этот день настал. Я узнала, что выхожу замуж за Явуза-пашу. Все шептались. Имя моего будущего мужа имело дурное значение, от чего и порождало множество нелепых слухов. Но мне было все равно. Я смеялась так, как никогда в жизни, неустанно мылась, расчесывала волосы, заказывала новые и новые благовония, благо, содержания хватало. Мне казалось, что для этого человека я недостаточно красива, недостаточно готова, хотя до этого казалось, что это он, а не я должна беспокоиться о первой ночи.       Я помню, как от волнения тряслись мои руки. Как мутнело созанание, когда меня одевали в ярко-красный наряд. Как подрагивали мои пальцы, когда жена одного из пашей — бледная девушка с тонкими губами выводила на мне узоры. Я не понимала. Не понимала, что это были знаки, не представляла, что стану такой же, как Гюлизар-хатун. Но этот день стал моими похоронами. А столь желанные одежды — белым саваном.       Эта ночь навсегда осталась в моей памяти. След от пощечин на щеках, укусы на шее, красные следы необузданной жестокости на моей нежной коже и запах. Ненавистный запах воплотился в этом человеке, стал реальным и осязаемым, вжимавшим меня в кровать, недающим пошевелиться, разрывающим наряд…       Он не позволил мне сказать даже слова. Когда после совершенного акта близости и заикнулась о том, что мне рассказывали о несколько другом ритуале, я оказалась на полу. Удары сыпались на меня, словно град на беззащитную пташку. Я не смогла потерять сознание, я чувствовала свою кровь. Я умирала. Я превращалась в пыль, в рабыню, которой предстоит терпеть прихоти своего господина всю оставшуюся жизнь.       Я возненавидела. Я нарушила одну из главных заповедей, я была обречена за это гореть в преисподней, но это было выше моих сил. Месяцы слились в один бесконечный день. Мое небо затянулось вечными беспросветными тучами. Но другого пути не было. Кричи, плачь, разбивай посуду, рви простыни — но легче не станет. Разум знал, что по-другому не будет.       Мой мир рухнул. Рухнул мне на плечи так, что впечатал в землю навсегда. Эти осколки похоронили смеющуюся Нурай. Человек, казавшийся ранее спасением и избавлением, стал тем, кому я желала лишь смерти. Я для него была лишь телом, телом, с помощью которого он мог удовлетворять свои прихоти, мог срывать свою злость, мог делать все, что угодно. Кусок мяса, неспособный поднять голос, скрывающий синяки под толстым слоем пудры и сурьмы, ходящий теперь лишь в полностью закрытых нарядах и обязанный улыбаться каждому гостю, входящему в наш дом.       Я помню этот запах. Я помню чудовищную несправедливость моей прежней жизни, помню ее грязь. Помню предательство самых близких для меня людей, помню несбывшиеся обещания и потерю невинности. Я тону. Я в беспросветной тьме, я не могу дышать. Я потеряла себя, в зеркальном отражении я не вижу ничего. Да, внешне я остаюсь неизменной, но душа давно говорит о том, что Нурай больше нет.       Я не знаю, за что наказана. Я перестала молиться год назад. Тогда мой муж тяжело заболел, и я день и ночь молила Аллаха избавить меня от этого кошмара. Но он выздоровел. Встал на ноги, снова избил меня и испоганил, уничтожил, опустил вниз, пригвоздив к земле железными кольями реальности, которая не закончится никогда. И я ненавижу Аллаха. Ненавижу, как этого человека, имя которого теперь для меня запретно навеки. Он — животное из хлева, он его не достоин. Как и я прощения Всевышнего. Я жду лишь собственной смерти.        Ибо только она сможет меня спасти. Развод не возможен, тем более, я слишком удобна собственному мужу. А я не хочу снова оказаться в чьем-то доме на правах супруги. Это все сказки. Сказки, выдуманные мужчинами для того, чтобы было легче подчинять женщин. Появятся у нас дети — я останусь на веки привязанной к этому извергу, поэтому пью специальные травы. Снова грешу, но уже все равно, уже моим единственным избавлением является сон. Когда я могу закрыть глаза и исчезнуть из окружающего меня ада.       Я впервые сдалась. Мне не хочется подниматься и кричать в пустоту, не хочется пытаться отыскать свет в мире и убеждать себя в том, что дальше будет что-то хорошее Мой свет оказался недолговечен, оказался фальшивым, как вся жизнь. Оказался свечой из хлева, которую легким движением руки потушили и выбросили.       Со стороны я наверняка кажусь жалкой и несуразной. Но от всех этих событий сознание давно бешенно танцует на грани с реальностью, а по когда-то свежей гладкой коже пробегает мороз. И мне ничего не остается, кроме как принять этот итог, безучастно двигаться и смотреть на мир безо всякого интереса. Я — Нурай, попавшая в клетку собственных мечт и представлений. В мир, который не дарил ничего, кроме боли, бьющей под дых. Сначала у меня получалось крутиться, отбиваться от неусыпных призраков прошлого, но сейчас… Сейчас мой рот кривится в болезненной улыбке, когда на пороге нашей спальни появляется он. Снова раздосадованный и готовящейся превратить меня во что-то разграбленное и всеми забытое.       Мгновение — и я оказываюсь на полу. Зажмуриваюсь, подтягиваю к груди ноги и слышу чей-то тоненький вслип. Может, это я… А может, моя израненная душа и стены этой комнаты плачут вместе со мной.        Я — Нурай. Несчастная, безумная Нурай, возжелавшая смерти собственному мужу. Потерянная в окружившей меня тьме, замолчавшая под гнетом этого мрака. Я кричу, Всевышний… Услышит ли кто-нибудь мой зов?..