As It Should Be

Неспешным шагом трое лучших друзей, уставшие и опустошенные последними событиями, покидали кабинет бывшего директора школы. Гарри шёл впереди, вертя в руках две палочки – свою, отремонтированную, и вторую, Старшую Палочку, которая стала в его руках сильнейшим оружием. Способным поразить одного из темнейших магов всех времён и народов, да так, что он и сам об этом не подозревал. Однако, этим оружием Гарри не намеревался воспользоваться. Рон и Гермиона, молча следовавшие за ним, ни на секунду в этом не сомневались. Всем троим казалось, что жизнь в Хогвартсе теперь застыла. Враг был повержен, самые страшные и сильные артефакты были найдены, и впереди маячила только надежда на светлое и безоблачное будущее. Без боли и крови. Без слёз и тяжести потерь. Оставалось теперь только добраться до этого будущего и начать жить дальше. Жить и помогать возвращать к жизни – фигурально выражаясь – стольких любимых людей. Гермиона невольно поёжилась, с ужасом вспоминая прошедшие несколько дней и кошмары, забравшие столько близких, и Рон приобнял её, будто успокаивая. У неё немного отлегло – он всегда будет рядом, чтобы поддержать и стать опорой в лёгкие и трудные минуты. Как бы не пыталась Гермиона казаться сильной, интуиция насмешливо подсказывала, что ей долго ещё предстоит неспокойно спать по ночам, а образы погибших друзей не вскоре перестанут возникать перед её глазами. Беспощадно и так по-настоящему. - Я иду к могиле Дамблдора, - наконец, заговорил Гарри. – Оставлю там Старшую Палочку. - Я с тобой, - тут же вызвался Рон. – Гермиона, ты с нами? Казалось бы, ответ был очевиден, но Гермиона покачала головой. - Идите, а я вернусь в Большой Зал, - тихо произнесла она. – Может, там кому-то ещё нужна будет помощь. Рон и Гарри переглянулись, а затем понимающе закивали. Конечно, именно так и должно быть. Кто-то из них должен быть рядом с измученными и пострадавшими преподавателями, студентами и их семьями. Чтобы просто поддержать морально и укрепить боевой дух Хогвартса. Ведь они стали символами победы в этой битве, и их присутствие было необходимо всем остальным. Для поддержки и вдохновения. - Конечно. Мы тоже скоро придём, - Гарри едва заметно улыбнулся и махнул рукой Рону, приглашая следовать за ним. Гермиона невольно подумала о том, как же изменилась улыбка Гарри, насколько он не похож больше на того мальчика, которого она знала семь лет. Точнее, он оставался всё тем же Гарри, её лучшим другом - но война изменила его и сделала совсем другим. Взрослым, серьёзным, ответственным, настоящим мужчиной, на плечи которого легла такая тяжёлая ноша. Впрочем, он справлялся с ней достойно, как и прежде. Не зря, наверное, ему было предначертано стать Мальчиком, Который Выжил. - Увидимся скоро, - Рон крепче приобнял Гермиону и поцеловал её в щёку. Она прильнула к нему лишь на пару секунд, прежде чем он ласково погладил её по спине, а затем отстранился и последовал за Гарри. Гермиона улыбнулась вслед парням, развернулась и быстрым шагом двинулась обратно в то место, где собралось так много разных людей и разрывалось от горя так много сердец. *** В полуразрушенном Большом Зале после того, как всё закончилось, не было спокойно. Кое-где раздавался тихий плач и всхлипы, лица учеников и их родителей были красными от слёз, а запёкшаяся на лицах и телах кровь делала зал визуально совсем непривычным и оттого даже немного чужим. Преподаватели, среди которых была постаревшая внешне лет на двадцать профессор МакГонагалл и хмурый профессор Флитвик, общались с мадам Помфри - совсем негромко, но выражения их лиц и тон их голосов явно были невесёлыми. Гермиона поняла, что, однозначно, мест в больничном крыле не хватало на всех пострадавших сразу. Более того, всеобщее сожаление и горечь здесь сейчас были намного сильнее радости победы над врагом, и, казалось, всё это можно было даже осязаемо ощутить в воздухе. Медленно бредя по залу, Гермиона заметила семью Уизли и первым делом направилась к ним. Подойдя сначала к опустошенной Молли, она крепко обняла её, без слов. Миссис Уизли только обхватила руками её локоть и всхлипнула ей в плечо. Гермиона осторожно посмотрела в лица остальных членов семьи - находившиеся рядом Джордж и Джинни всё ещё выглядели наиболее разбитыми из всех. Особенно Джордж. Будто жизнь медленно ускользала из него следом за жизнью Фреда. Гермиона сообразила: семье Уизли всё ещё следовало оплакать потерю одного из близнецов всем вместе. Без посторонних. Даже без неё. И хоть она уже почти была частью этой семьи – всё равно чувствовала, что необходимо оставить им их настолько личный момент. Гермиона осторожно оторвалась от Молли и, еле заметно погладив волосы Джинни и неразборчиво прошептав ей слова поддержки, двинулась дальше. Гермиона робко рассматривала других людей, сидевших рядом друг с другом - все они либо о чём-то переговаривались, либо были чем-то заняты, в основном, помогая другим. Дин Томас и Симус Финниган сидели друг напротив друга, тихо беседуя, и внимание Гермионы привлекла страшная рваная рана на предплечье у первого – определённо понадобится не одна неделя, чтобы привести руку в нормальное состояние, но Дин наверняка отказался от первой помощи мадам Помфри, утверждая, что кому-то она может быть нужнее. В это же время к ним подошли Луна Лавгуд и Невилл Лонгботтом и о чём-то спросили. Дин и Симус, улыбнувшись, отрицательно закивали головами – видимо, убеждали, что с ними всё в порядке. После чего Луна с Невиллом, кивнув, отправились дальше. Было очевидно, что в Большом Зале помимо грусти царит и поддержка, и взаимопонимание. И осознание общей боли и потери как никогда сближало. И, похоже, Гермиона могла позволить себе ненадолго расслабиться – помощи вполне было достаточно и без неё. Благодарная возможности провести хоть немного времени наедине с собой, она грустно улыбнулась и присела на длинную скамью за столом своего факультета, чуть поодаль от остальных. Ей самой определённо необходимо было слегка прийти в себя и просто выдохнуть с облегчением, ни о чём не думая. Но это было так непросто. Внимательно скользя взглядом от одного знакомого лица к другому, Гермиона чувствовала, как внутри бесконечно что-то сжимается от боли. Все они, здесь присутствующие, особенно, студенты младше неё - такие родные и смелые, такие всё-ещё-дети и такие совсем-уже-взрослые, прошедшие через такой ужас, который не видели тысячи магов и миллионы маглов. Эти люди в Большом зале в основной своей массе были совсем молодыми, вёрткими, гибкими. Но Гермиона прекрасно осознавала, что сейчас у каждого из них внутри всё выжжено и болит. И болеть наверняка в дальнейшем будет ещё сильнее. До того, как чувства от произошедшего кошмара, наконец, притупятся, до того, как о смерти кого-то из близких можно будет говорить, а глаза не будут наполняться слезами. До того, как из головы исчезнут эти жуткие крики, звуки взрывов и падения тяжёлых камней, а обоняние перестанет помнить запах этого особенного пепла. Впрочем, Гермиона не была уверена, что и она сама, и присутствующие в Зале когда-то смогут это всё забыть. Примириться – да, но не забыть. А затем она замерла, заметив явно выделяющиеся светлые волосы нескольких людей, присутствующих среди них, в конце стола Слизерина. Будто бельмо на глазу, эти люди не могли не привлекать внимание – хотя на них никто особо и не смотрел, возможно, просто не желая их замечать. Семья Малфоев. Их невозможно было ни с кем спутать. Люциус и Нарцисса сидели очень близко друг к другу, Драко – левее и чуть подальше от них. Спины у них всех были почти ровными – что явно показывало то, что эти люди совсем не были расслаблены. Спутанные, грязные волосы, покрытые копотью и пылью, небрежно лежащие на плечах их обладателей, выглядели и близко не так ухоженно и роскошно, как ранее. Лица троих магов были одновременно странными, но вместе с этим как нельзя лучше вписывающимися в обстановку в Большом Зале, как для этой семьи. Малфои молчали, не перебрасываясь ни единым словом даже между собой, и, очевидно, выглядели отрешёнными и будто чувствующими себя неловко. Нарцисса еле заметно, но нервно теребила уголок своей мантии, лишь изредка неловко озираясь на людей вокруг себя. Люциус угрюмо смотрел в пол, будто не решаясь поднять взгляд, чтобы не встретиться им с кем-то ещё в зале. Драко же сидел к родителям почти вполоборота, тупо и бесстрастно уставившись в одну точку. Время от времени он касался массивного перстня, блестевшего на пальце правой руки, и покручивал его то туда, то сюда. Глядя на это семейство, Гермиона невольно вспомнила о мухоморах. Такие же грибы, как и другие, но так выделяющиеся своей ядовитостью, что их всегда стремятся обходить стороной, будто не замечая. Однако, мухоморы ведь яркие, заметные сразу, а эти трое – такие бледные. Бледные поганки, тут же исправила она сама себя. Вот на что они были похожи. При этом что-то такое было в глазах каждого из Малфоев, что Гермиона осознала – они настолько явно ощущали себя не в своей тарелке, что впервые вызывали жалость. Все трое. Люди, которые ещё вчера были на стороне Пожирателей смерти и Волдеморта, ранее так кичившиеся своим статусом и чистокровностью, теперь сидели практически бок-о-бок с теми, кого считали врагами, и явно были не уверены, следует ли им занимать место в этом зале. Могли ли они пасть ещё ниже? Гермионе подумалось – а были ли они в таком положении когда-либо, или же им впервые доводится испытывать это чувство? И что-то ей подсказывало, что раньше с этой семьёй подобного не происходило – по крайней мере, не в окружении всех остальных присутствовавших. Слегка прищурив глаза, Гермиона долго смотрела на мрачного и поникшего Люциуса – из всех троих, как ни странно, именно он выглядел особенно жалко. На какой-то миг она даже почувствовала какое-то лёгкое торжество и превосходство над ним, а в мыслях мелькнуло: «Получил, что заслужил». Этот чистокровный маг, так упивающийся собственной персоной и авторитетом, так уважаемый в обществе прежде, всегда был ей особенно неприятен. Но Гермиона была уверена, что он никогда ранее не был в подобной обстановке, и ненадолго возликовала про себя – по её мнению, каждому возвращалось по заслуге за его мерзкие проступки. При этом, однако, Гермиона не могла испытывать к Люциусу и его семье абсолютной ненависти – это чувство было слишком громким для неё и слишком опасным, и тёмным чтобы занимать место в её сердце. Им же - она была уверена - ненависть была вовсе не чужда. Во всяком случае, именно так было раньше. Взгляд Гермионы снова скользнул левее и задержался на младшем Малфое. Его вид был наиболее странный – будто пыльным мешком прибитый, одновременно измученный и какой-то совсем безжизненный, несмотря на то, что время от времени он снова терзал пальцами свой перстень. А его волосы… Она никогда не видела их такими грязными, даже во времена матчей по квиддичу в плохую погоду. Гермионе пришло в голову, что она не впервые видит Малфоя таким озадаченным, но в этом не было ничего удивительного. Он всегда казался ей не самым сильным человеком – несмотря на всё его показное бахвальство и то, как он себя преподносил, кичась собственной важностью или чином. Или хвалёной чистой кровью – о да, та ещё значимость. Толку с неё – ведь в действительно серьёзные моменты, требующие силы и уверенности в себе, он не проявлял себя слишком достойно. Да, на уроках он был иногда достойным соперником, и его уму следовало отдать должное – будь он полным дураком, не смог бы починить Исчезательный шкаф или обезоружить самого профессора Дамблдора. Но вот серьёзные, жизненные моменты вне уроков… Взять хотя бы эпизод, когда он со страхом улепётывал от невидимого Гарри в Хогсмиде на третьем курсе. Или как терялся будто первокурсник на сложном экзамене, когда в поместье его семьи Пожиратели смерти велели ему признать и выдать Гарри, её и Рона. Мямлил тогда что-то невразумительное, нёс какую-то чепуху и зачем-то уходил от ответа, а его и без того бледное лицо было белее мела. Но ведь важен был и итог этого всего. Он так и не выдал их с Гарри и Роном тогда. Гермиона нахмурила брови. Ей не приходилось задумываться об этом поступке в тот момент – было не до того - хоть он слегка и обескуражил её. Но почему-то сейчас уже не получалось думать о Малфое как о полном трусе. В конце концов, зная сущность его отца, был ли у него в тот момент выбор? Разумеется, младший Малфой хотел равняться на Люциуса, но был ли он до конца уверен в том, что дело отца верное и не подлежащее сомнениям? Гермиона не очень верила в это ещё с тех пор, когда Гарри рассказывал им с Роном, что Драко так и не решился убить Дамблдора самостоятельно. Как не была уверена в том, что он бы всё же смог это сделать. И тогда, в Малфой-Мэноре, он не выдал их, чем выторговал им немного времени и, хоть косвенно, но спас их. Это как-то совсем теперь не укладывалось в голове. И Гермиона поймала себя на мысли, что впервые за всё время испытывает к нему некое чувство… благодарности? Признательности? Долга? Чёрт, это было так неправильно и необычно. Неожиданно младший Малфой, уверенный, что за ним никто не наблюдает, вдруг на несколько секунд спрятал лицо в ладонях, а его плечи слегка вздрогнули, как будто он еле заметно всхлипнул. Гермиона тут же ощутила себя совсем незнакомо, будто ей неловко было за этим наблюдать. Она даже опасливо осмотрелась – нет, никто по-прежнему не обращал на неё внимания. А в следующий момент ей подумалось – это чувство, что пришло к ней - самое нормальное из всех, что могло быть в данной ситуации. Чувство сострадания. Это было так естественно, что по-другому и быть не могло. Абсолютно чётко в её голове вдруг прорисовалось ощущение, что младший Малфой всё-таки был небезнадёжен. Что, возможно, вся его жизнь была изначально задумана такой, чтобы он поступал как последний гад. Будь его отец другим человеком, а окружение – другим, всё могло ведь быть совсем иначе… И, в конце концов, сегодня он тоже понёс потерю – Крэбб погиб в Адском пламени. Этого толстого придурка сложно было пожалеть, тем более, после его поступка в последние минуты жизни. Но будь он совсем не нужен или неинтересен Малфою – тот бы давно избавился от его компании, с этим у него явно не было проблем. Однако же Крэбб определённо был ему в каком-то роде близок – вспомнить хотя бы то, что первым, что Малфой смог произнести после того, как они выбрались – было имя его друга. И Гермиона внутренне содрогнулась, представив, как бы чувствовала себя она сама, потеряй сегодня окончательно Рона или Гарри. Впрочем, ей это было знакомо – ведь пару минут она была убеждена, что Гарри мёртв. После того самого подтверждения Нарциссы. Она вновь взглянула на светловолосую женщину, не дыша. Именно она, как ни удивительно было для Гермионы, внесла неоценимый вклад в развязку событий. Именно с её подачи Гарри окончательно остался жив. А, значит, её благородство (какое странное слово для кого-то из Малфоев) могло бы жить и в её сыне. Ведь, будь он полной копией Люциуса – события могли бы развернуться совсем иначе. Такая ирония. Наверное, это был самый сильный поступок, когда-либо совершённый кем-то из этой семьи. Гермиона снова взглянула на Драко Малфоя, и ей невольно вспомнилось его выражение лица в Выручай-комнате, которое она уловила лишь на долю секунды. То самое, когда он был уверен, что погибнет в Адском пламени вместе с Гойлом. Она тогда видела его совсем недолго, лишь краем глаза – спас-то по факту его Гарри. Но, пролетая мимо, и столкнувшись тогда взглядом с Драко, отчаянно балансирующим на грани жизни и смерти – кроме очевидного страха ей тогда чётко увиделось ещё кое-что. Не сумевшее ускользнуть от неё. Огромное желание жить. Абсолютно понятное и оттого такое знакомое и близкое и ей тоже. Гермиона тяжело вздохнула и опустила глаза, поражаясь своим умозаключениям. Хоть Малфои и вызвали неприятную ассоциацию с бледными поганками, но Драко точно был таким же человеком, как и все. Да, позже он пытался в своём стиле остаться чистеньким, целым и невредимым, не в силах окончательно выбрать сторону добра. Но разве не имел он права на ошибку, в такой стрессовой для всех ситуации?.. Она вновь попыталась найти его взглядом – и обнаружила, что он внезапно поднялся и ускоренным шагом направился прочь из Большого Зала. И тут внутри Гермионы что-то будто рухнуло и затем сжалось в крошечный комочек. Ей отчего-то захотелось последовать за ним. Высказать своё… сожаление? Предложить помощь? Отчего-то ей страшно не хотелось, чтобы после всего случившегося они продолжали оставаться врагами. Более того, Гермиона ощущала, что если не сделает этого, то не простит себе. В конце концов, лучше жалеть о содеянном, чем о несовершённом. Она не знала, что именно ей хотелось сказать, что она могла бы произнести в адрес этого человека. Но ноги уже несли её к выходу из Большого Зала, вслед за Малфоем. Конечно, перед этим она снова убедилась, что за ней никто не следит, и выждала немного времени. Осторожно идя по коридору, Гермиона посмотрела сначала налево – кажется, туда стоило идти, чтобы попасть в гостиную Слизерина. В том направлении было пусто. И как только Гермиона обернула голову вправо, её взору тут же предстала высокая фигура в чёрном. Малфой не успел уйти далеко. Он брёл по коридору медленно, неслышно, его голова была слегка опущена вниз. На всякий случай удостоверившись, что никто не идёт следом, Гермиона слегка ускорила шаг, осторожно следуя за ним. Пройдя несколько метров, она вдруг остановилась от мысли – какая же странная ситуация. Они вдвоём с Малфоем в одном коридоре, а рядом ни души. Она идёт за ним, крадучись, будто преступник – хотя по факту было почти что наоборот. Почему-то уверенная, что он не сделает ей ничего дурного. Ведь теперь всё позади, и можно даже попытаться… что? Не расстаться врагами? Его голова всё ещё была слегка опущена, он явно был задумчив и рассеян. И Гермиона ускорила шаг, осторожно, чтобы не слишком резко вырвать Малфоя из его собственного мира. Мира, теперь определённо перевернувшегося для него вверх тормашками. Ещё на метр ближе к нему, и ещё. Слова сами сорвались с её губ: - Малфой, ты… в порядке? Почему-то ей показалось, что голос прозвучал чересчур тихо и робко. Но он всё равно услышал. Не заставив ждать своей ответной реакции, Малфой тут же застыл посреди коридора как вкопанный. Он явно не ожидал присутствия в коридоре кого-либо ещё и не думал, что кто-то за ним следит. Видимо, пришло на ум Гермионе, он был уверен, что никому в Большом Зале и во всём Хогвартсе до него дела нет. А оказалось, что было. Но даже, если и так, он точно не ожидал и подобного вопроса от кого-либо. И вообще, чтобы кто-то с таким вопросам следовал за ним. Целенаправленно. Только тогда до Гермионы дошло, как это всё выглядит со стороны. За все годы обучения единственные фразы, которыми они обменивались – были оскорбления, взаимные или лишь изредка безответные. Ну и ещё перед четвёртым курсом Малфой в своей обычной манере предупреждал их с Роном и Гарри о появлении Пожирателей смерти – не забыв, конечно, также обозвать её грязнокровкой. Привычное дело, что уж. Она даже почти научилась игнорировать это неприятное слово. Но сейчас, в этот момент уже её мир перевернулся с ног на голову. Она обратилась к Малфою, не только не оскорбив его (впрочем, она и не делала этого никогда первой, все выпады всегда делал он сам), но ещё и показав, что проявляет что-то вроде заботы. Или – о боже - беспокойства. С ума сойти можно. Скажи ей кто-то даже год назад, что она заговорит с ним сама – Гермиона бы в жизни не поверила в этот бред. Но ситуация, тем не менее, обещала развиваться - ведь Малфой уже остановился, а не шёл дальше, проигнорировав вопрос. И, более того, он явно узнал голос Гермионы, не видя её – иначе, вполне возможно, мог бы отреагировать на этот же вопрос, но от кого-либо другого как-то иначе. Диалог Гермионы Грейнджер с Драко Малфоем? Посреди Хогвартса? Да это точно какой-то сюрреализм! И тут Гермиона увидела, как плечи Малфоя содрогнулись, и поняла, что он издевательски хмыкнул. Во всяком случае, она могла в этом себе поклясться. Всё мгновенно начало становиться на свои места, так, как и должно быть. Будто не было битвы за Хогвартс, спасения от Гарри, счастливой случайности, что его семья выжила. Гермиона даже сразу чётко представила брезгливость, сочившуюся в глазах Малфоя в этот момент. В общем-то, тут и представлять было нечего – за все годы она так привыкла к этому презрительному взгляду, что, казалось, могла счесть его за постоянный в его выражении лица. Которое лишь изредка менялось на сосредоточенное или ухмыляющееся. Или озадаченное, как в его поместье. Или пару минут назад, в Большом Зале. А затем Малфой окончательно обернулся к ней, явно готовый дать ответ на её вопрос – и Гермиона даже слегка удивилась, что он в принципе удостоил её чести посмотреть на неё и заговорить с ней. А ведь минуту назад всё было совершенно наоборот. «Ну и чего ты ожидала, пойдя за ним?» Его бледное лицо было искажено гримасой – но Гермионе почему-то показалось, что она представляла её себе более противной, чем вышло на самом деле. - Чтоб мне провалиться под землю от таких вопросов, да ещё и от… Его тон, однако, был похож на привычный, и, хоть, он не договорил фразу до конца и зачем-то осёкся – Гермиона тут же поняла, что он явно хотел, как и раньше, обозвать её грязнокровкой. Но, видимо, умолк, понимая, что сейчас находится совсем не в том положении, чтобы оскорблять её и дерзить. Несмотря на то, что это слово так и не прозвучало, Гермиона чувствовала себя так, будто Малфой всё же его произнёс. Собственно говоря, ничего необычного в этом и не было. Не должно было быть. Но к чёрту оскорбления. Она должна быть выше этого всего. Мудрее. В конце концов, они оба уже не дети, не способные найти грамотные слова для объяснений друг с другом. Каким-то краем ума понимая, что у неё всё равно есть некое превосходство над ним – пожалуй, впервые за все семь лет, на вполне разумных основаниях, Гермиона решилась на ответ: - Слушай, кажется, пора прекратить общаться в этом тоне, не находишь? Мне действите… - Прекратить что? – резко перебил её Малфой, сделав акцент на последнем слове. Так язвительно, как будто она сказала наиболее идиотскую фразу в этом мире. Глаза Гермионы расширились, и пока она с каким-то отчаянием смотрела на него, он продолжил: - Грейнджер, ты смешна, если думаешь, что мне хочется тратить на твои нравоучения своё время. Остаток неоконченной фразы застрял в горле Гермионы. Почти задохнувшись, нелепо глотая невысказанные слова, она ощутила, как к лицу приливает густая краска. Обида, пустота, какая-то горечь нахлынули на неё - все сразу. Так, что она даже почувствовала, как учащается пульс под кожей. Пальцы нервно дрогнули, а возмущение уже клокотало внутри не хуже потрясающе сваренного ею в своё время зелья, самозабвенно кипевшего в блестящем котле. Что за чушь?! Почему он так с ней разговаривает, когда она впервые решила обратиться к нему не как к врагу? Это ведь несправедливо! Нечестно! «Неблагодарная сволочь! Чёртов… кретин!» - отчётливо пронеслось в голове. Малфой, однако, не отворачивался от неё, и Гермиона могла поклясться, что он буравит её взглядом. Впервые – так внимательно? Но, видимо, в первый и в последний раз. Разве с ним возможно будет нормально говорить, даже в такой ситуации?! Разве она решится ещё хоть когда-то проявить инициативу, когда она оказалась настолько наказуемой? Не помня себя от ярости и обиды, Гермиона сама сократила расстояние между ними и только потом кое-что осознала. Она не стояла так близко к Малфою со времён пятого курса – когда он вместе со своими дружками удерживал её в кабинете Амбридж. Он и тогда казался высоким, но за последние два года, видимо, стал ещё выше – так, что Гермионе для того, чтобы смотреть в его лицо, надо было поднять голову. - То есть, даже всё, что случилось – ничего не меняет? – с вызовом переспросила она. Кажется, Малфой на пару секунд задумался. Затем приподнял одну бровь и закатил глаза. Издевательски. После чего еле слышно фыркнул и корпусом развернулся в ту сторону, в которую прежде шёл. Видимо, он не собирался удостоить Гермиону своим ответом, поскольку это… было выше его достоинства? Нет, это просто невозможно. Как, как можно после всего произошедшего так себя вести? Быть таким уродом? Не снизойти даже до вполне естественного «Отвали, Грейнджер»? - Ты… Да что ты за человек такой?! – взорвалась от бешенства Гермиона. Не в силах совладать со своими эмоциями, она успела схватить Малфоя за плечи и тут же ощутила в себе невиданный прилив энергии от злости. И даже – даже! –успела грубо встряхнуть его, так, что грязные светлые волосы упали на его лицо, полностью закрыв лоб. Как?! Как только ей могло прийти в голову, что этот слизеринский гад небезнадёжен? – Тебе же Гарри несколько часов назад жизнь спас, ты, эгоистичный сукин сын! Ты… Гермиона была уверена, что следующим её действием должна стать пощёчина. Хлёсткая, звонкая, со свистом в воздухе. Как тогда, на третьем курсе. Чтобы горела на его проклятом лице ярким отпечатком ближайшие несколько дней. Ох, как она в своё время гордилась этим ударом! Ничего ведь не изменилось, и почему бы ей вновь не треснуть его, если он даже после всего случившегося не собирался меняться? И если тогда он не дал ей сдачи, то точно не ударит в ответ и в этот раз. Гермиона не договорила, потому что в следующий миг Малфой ловко вырвался из её рук и, быстрым движением перехватив её запястья, поднял руки на уровень чуть ниже её плеч, развёл в стороны и сжал их в своих ладонях словно в тисках. Вот и всё. Она проиграла. Гермиона едва не пискнула от неожиданности, ведь она не успела даже занести для пощёчины руку. Пальцы машинально сжались в кулаки, и все силы мгновенно куда-то улетучились. На лице Малфоя мелькнуло что-то, едва различимое между презрением, угрозой и брезгливостью. Так, как будто он боялся запачкаться и одновременно был готов уничтожить Гермиону. Она замерла, испугавшись его молниеносной реакции, и только потом понимая – что это первый раз, когда он её коснулся. Его ладони были холодными, и её тонкие запястья казались ещё меньше внутри них. Сильные уверенные пальцы надавливали на хрупкие косточки, будто могли в ту же секунду раскрошить их под кожей. Но почему-то не это беспокоило Гермиону сейчас. Ей почему-то не было больно. Будто громом поражённая, она замерла, пытаясь совладать со страхом, который вызвала в ней такая близость к бывшему врагу – а бывшему ли? И затем сообразила – идя за ним, она совершенно забыла о волшебной палочке, которая так некстати не была под рукой. А, видимо, стоило бы… Несколько секунд Малфой пристально вглядывался ей в лицо – впервые они были на таком расстоянии за все годы, проведённые в Хогвартсе. Впервые Гермиона осознала, что он находится настолько близко, что она впервые чувствует на своём лице его тяжёлое дыхание, впервые с ужасом всматривается в его глаза – такие близкие сейчас и так сильно буравящие её. В его взгляде было нечто совсем неуловимое. Ярость? Безумие? Превосходство? Идиотка. О чём она только думала, последовав за ним. Всё испортила и попалась в ловушку, которой смогла избежать за все предыдущие годы. Гермиона никогда не задумывалась, какого цвета глаза Малфоя. Конечно, она понимала, что они светлые (а не карие, например), и на расстоянии ей всегда казались прозрачно-водянистыми. Но ей никогда даже не хотелось задумываться, что они могли бы быть дымчато-серыми или, к примеру, небесно-голубыми. Это же Малфой, а не недоступный герой из сказки, размышлениям о внешности которого следует посвящать своё время. Но сейчас, на таком близком расстоянии Гермиона разглядела, что его глаза всё же были светло-серыми. И холодными. Почти ледяными. Будь они в нормальных отношениях, она бы легко признала, что они красивы – но, поскольку Малфой, видимо, даже после победы над Волдемортом не желал меняться и готов был и дальше исходить ненавистью ко всему миру (и к ней в том числе), то и Гермиона больше не намеревалась надеяться, что с этой многолетней враждой могло бы быть покончено раз и навсегда. К чёрту эти мысли о цвете глаз. Тем более, что их обладатель уже яростно, хоть и сдержанно цедил ей сквозь зубы: - Кто. Ты. Такая. Чтобы меня в чём-то обвинять?! Несмотря на злость в его голосе, каким-то краем сознания Гермиона точно знала, что причинить вред он ей не сможет. Не в том положении находится, и уж точно никакого насилия – физического и морального – не могло произойти в стенах Хогвартса. Не должно было произойти. Это и придало ей уверенности в себе – в конце концов, она уже не двенадцатилетняя девчонка, которая не очень может за себя постоять. Тем более – опять же – она однажды его всё-таки ударила. - Я, - отчеканила Гермиона, - одна из тех, кто помог тебе и твоему другу выбраться из Адского пламени. Если ты вообще способен о таком помнить. Светло-серые глаза ненадолго прищурились. Хватка Малфоя заметно ослабла. - С ума сойти, какой подвиг. Её рука в его ладони еле заметно дрогнула. Гермиона смотрела на него вызывающе и открыла было рот, чтобы продолжить свою тираду. Но Малфой опередил её. - Может, мне стоило сдохнуть там, вместе с Крэббом, - усмехнулся он, без капли горечи в голосе. - Неизвестно, что было бы лучше – моя смерть или перспектива дальнейшего существования в мире. Рядом с такими как ты. Малфой на секунду замолчал, будто обдумывая, произносить ли следующие слова. Но всё же договорил: - И особенно, в таких условиях, как сейчас. Гермиону снова затрясло от возмущения и ощущения какой-то сумасшедшей несправедливости. В самом деле, о чём они трое с Роном и Гарри только думали, вернувшись в Выручай-комнате для того, чтобы спасти две неблагодарные задницы. Рискуя собой, между прочим. Проклятое Гриффиндорское благородство, выругалась она про себя. В такие моменты она была не слишком рада, что родной факультет будто обязывал их с парнями в Выручай-комнате поступить с Малфоем и Гойлом так, а не иначе. Будто кто-то бы потом страдал от их потери или оплакивал этих злобных придурков. Но тут ей вдруг вспомнились лица Люциуса и Нарциссы в Большом Зале, и подумалось: а как бы эти двое выглядели, если бы за их сыном не вернулись. И то, что события при этом могли бы развернуться по-другому, а Гарри – умереть на самом деле – как-то совсем не представлялось. - Уверена, что твои родители так не думают, - на одном дыхании выпалила Гермиона первое, что пришло ей в голову. И она не прогадала. В ледяном взгляде серых глаз что-то изменилось, и Малфой еле заметно сглотнул. Вмиг Гермиона поняла – скажи он или кто-то другое ей что-то подобное о её родителях, она отреагировала бы точно также. И внутри всё беспомощно сжалось от накатывающей боли. Злоба во взгляде Малфоя, между тем, угасала, хоть глаза и оставались буравящими и безжалостными. Самое время снова быть смелой, включить честность и сказать всё как есть. - Но я и не удивлена, - начала Гермиона, - что твоя память настолько коротка, чтобы… - Моя память в порядке, Грейнджер, - тихо, но уверенно и бесстрастно перебил её Малфой. - Какая радость, - хмыкнула Гермиона, не удержавшись. – А так по тебе и не скажешь. Её так и тянуло ударить его уже не только по лицу, но и словами. Желательно побольнее. Где бы взяться силе? – Но,- проигнорировал Малфой её выпад, - если ты думаешь, что за это я буду целовать зад Поттеру или восхвалять его или тебя, или Уизли - … «Уизли. Надо же, впервые за столько времени он не занимается издевательским коверканьем фамилии Рона.» … – ты слишком самонадеянна. «Самонадеянна. Не наивна, не тупа, даже не идиотка. Просто самонадеянна.» Гермиона прищурила глаза. Кто бы говорил о самонадеянности! Неужели этот идиот ведь так ничего и не понял и не сделал никаких выводов? - Ты действительно думаешь, что всё в этой жизни сводится к лести или ответным действиям?! В её голосе прозвучала какая-то полуистеричная нотка, и ей на долю секунды стало немного стыдно за это. Голос Гермионы Грейнджер не должен был звучать так. Она же взрослая, способная себя контролировать. Тем более – рядом с Малфоем. Гермиона только сейчас поняла, что дело идёт совсем не так, как должно было. Она думает о том, как ей следует говорить с Драко Малфоем. В каком тоне и с какими интонациями. Возможно, даже хочет попытаться уговорить его… сделать что? Измениться? Покаяться? Стать лучше? Простите, что? Может, ей бы ещё и выглядеть стоило при этом иначе, дабы не ранить чьи-то нежные чувства? Мир и впрямь сошёл с ума. Она и этот человек стояли вдвоём в коридоре, обменивались несколькими фразами (спорили, естественно, хоть тут всё было в порядке). И он всё ещё держал её руки в своих. Мир никогда не будет прежним. Малфой, однако, молчал, и Гермиона вспомнила, что, кажется, успела нащупать его слабое место – семья. Против аргумента о них он спорить так и не смог. И, кажется, теперь ей можно было начать говорить ещё увереннее. И снова попытаться быть выше взаимных оскорблений и ребячества. - Что бы ты не воображал себе, Малфой, мне правда хотелось знать, в норме ли ты. И твоя семья. Она выдержала паузу, будто ожидая очередного злобного выпада в свой адрес. Но его не было. Только тёплое тяжелое дыхание на её щеках. И буравящие её светло-серые глаза, готовые, однако, в любой момент метнуть в неё молнию. – И, если что, предложить помощь. Снова пауза, и снова нет ответа. Только глаза Малфоя стали из буравящих - просто сосредоточенными и менее брезгливыми. – Никто здесь не заслужил пережить случившееся, какой бы до этого не сделал выбор, - уверенно завершила свою фразу Гермиона. Она даже осталась довольной этой речью. Но как только умолкла, сразу за этим произошло неожиданное. На лице Малфоя вдруг появилась улыбка. Улыбка сначала в уголках глаз, а затем и на губах. Обнажающая белоснежные зубы. Нет, не то, чтобы Гермиона внимательно изучала его глаза или губы, но это было так поразительно и непривычно, что, кажется, в её сознании начала фиксироваться каждая миллисекунда этого момента. Она могла поклясться себе, что впервые видела, как он улыбается так. Нет, конечно, не впервые. Она видела его смеющимся над Гарри или Роном и их редкими неудачами. Или над кем-то ещё, кого он считал ниже себя по статусу. Чёртов сноб и кретин. Она отлично помнила эти насмешливо растянутые губы и эти белые зубы – естественно, идеальные, негоже о-боже-чистокровному-волшебнику было иметь изъян в виде плохих зубов. Но тогда, во все те разы, это была мальчишеская улыбка. Беспечная и беззаботная. А эта – взрослая. Он ведь тоже больше не ребёнок и уже увидел и пережил многое. Гермиона не могла об этом забыть, как ни пыталась. А улыбка всё не исчезала с лица Малфоя. Саркастичная, и, возможно, слегка вымученная из-за пережитого. Но отчего-то идущая Малфою. Гермиона сглотнула и тут же мысленно прокляла себя за это. Да она спятила. О чём только думает её обычно умная голова? Это, видимо, посттравматический синдром начал развиваться преждевременно и слишком активно. Тем более, что Малфой, улыбнувшись своей чёрт-возьми-что-это-за улыбкой - отвёл взгляд в сторону и покачал головой, будто говоря про себя: «Ну что за дура». Вот это было уже привычнее и даже немного успокаивало. Можно было снова начать на него злиться от всей души, хоть вслух он этих слов и не сказал. Гермиона нахмурила брови, и Малфой тут же заговорил: - О да, эти ваши гриффиндорские штучки. Какое благородство, какая отвага и самоотверженность! Такое милосердие к врагам! В этот момент до Гермионы дошло, что он больше не держит её руки. Его ладони как-то незаметно выпустили её запястья и быстро устремились в карманы его чёрного, покрытого грязью и пылью, пиджака. Типичная поза человека, стремящегося показать уверенность в себе. Гермиона поспешно потёрла запястья, будто стирая с них прикосновения Малфоя, и тут же поспешно сложила руки на груди. Ей вспомнилось, как он так же держал руки в карманах своей мантии на уроках, или вне их, всегда окружённый своей свитой. И снова всё совсем не так. Раньше возле него глыбами возвышались Крэбб и Гойл, будто два телохранителя. Теперь же он был сам по себе, казавшийся способным постоять за себя сам. Какой контраст с тем Малфоем, который ещё недавно бился в отчаянии в Выручай-комнате и слушал глумления от своих же бывших друзей. А он всё ещё пристально смотрел на неё, и внезапно в его глазах заплясали чертята. Сам Пивз бы обзавидовался. - И какую же цену захочет золотое трио за такую снисходительность? Малфой наклонился чуть ближе к Гермионе, и она инстинктивно отшатнулась. Взгляд потерянно забегал по его лицу, невольно изучая каждую незнакомую доселе его черту. Каждую мелкую морщинку, каждую ресницу, остро очерченный подбородок и линии сажи, растянувшиеся на почти мраморно-белой коже щеки. И парочку крупных родинок на скуле. Что за..? Уголок губ Малфоя тронула ухмылка, и Гермиона будто вмиг прозрела. Глядя сейчас так на него, она показывает ему, что… боится его? Или, о ужас, пялится на него? Так не должно быть, нет. Она здесь точно не за этим. - Вечное чувство долга? – Его голос сделался несколько ниже, и Гермиона тут же поёжилась. Он что, пытался её провоцировать? В голову полезли абсолютно странные мысли. Несопоставимые с этим человеком. Срочно выбросить их вон, куда подальше! Тем более, что Малфой уже чеканил: - Ни. За. Что. Гермиона залилась краской от возмущения и выпалила первое, о чём ей подумалось: - Если ты ещё не заметил, умник, из всего… трио здесь присутствую только я! Брови Малфоя взметнулись вверх, а ухмылка стала ещё шире. Гермиона не подала вида, но внутри неё всё как-то съёжилось. - Значит, только золотой девочке не плевать на ай-какого-плохого мальчика, - усмехнулся он, снова обнажая белоснежные зубы. - Только золотая девочка хочет приручить плохого мальчика, исправить его и чувствовать себя большим молодцом… Вдох-выдох. Какой же он… невыносимый! - Придурок! - процедила Гермиона ему в лицо и с ужасом ощутила, как сильно горят её щёки. – Когда же до тебя, наконец, дойдёт, что не весь мир делится на чёрное и белое?! - Осторожно, Грейнджер, - Малфой, казалось, пропустил мимо ушей её замечание. - Я могу подумать, что ты это всерьёз. Бегаешь за мной, чтобы приручить. Его голос при этом почти сошёл на шёпот - Гермиона никогда не слышала от него подобного тона. Это было так непривычно и в то же время так по-малфоевски, что стало даже не по себе. Даже смысл сказанного не сразу дошёл до неё. А когда дошёл… «Твою мать.» Как тут было не отметить, что он выглядел уже совсем не так, как в Большом Зале совсем недавно. Уже совсем не отрешённый и нелюдимый, более того, сейчас он казался таким одновременно знакомым и… незнакомым. К своему ужасу, Гермиона не успела понять, как она упустила момент, когда начала стираться грань - между тем, как он издевался над ней и тем, как… начал пытаться её соблазнить? Драко Малфой. Соблазнить. Гермиону Грейнджер. Соблазнить. О, чёрт. Зачем она только пошла за ним? И ещё… зачем-то смотрит на его губы. Зачем? Ещё одно открытие в своих же действиях, что были совсем в диковинку для неё. Что за бред? Она совсем недавно впервые поцеловалась с Роном и точно знала, что никакие губы, кроме губ Рона, её совсем не интересуют. Но губы Малфоя, и эти дурацкие слова, прозвучавшие из них… «Нет. Никогда.» - Я не пытаюсь тебя приручить. – Гермиона осознавала, как тупо начинали звучать её оправдания, но не представляла, что ещё можно ему говорить. Ей казалось, что теперь уже она выглядит невообразимо жалко, а он вполне сможет выйти из этого диалога победителем. - У тебя бы никогда и не вышло, - вдруг серьёзно ответил Малфой, внимательно смотря в её лицо. Гермионе стало ещё более неловко – она вспомнила о том, что её лицо полностью перепачкано в грязи и копоти, волосы перепутаны и неаккуратны, а всю одежду, скорее всего, надо будет выбросить – настолько она потеряла товарный вид. А Малфой, даже несмотря на то, что его костюм так же перепачкан и явно испорчен, а идеально белые волосы покрыты пылью и такой же грязью, всё равно выглядит лучше неё. Увереннее неё. Смелее неё. Способен отпускать шутки и язвить, как ни в чём не бывало. Разве так должен выглядеть слабый человек, у которого что-то не в порядке? Который ещё совсем недавно выглядел самым отрешённым в мире? Более того, Гермиона вспомнила кое о чём ещё. Рукав её рубашки был закатан, и взгляду Малфоя свободно открывалась расцарапанная рука, на которой довольно чётко было выбито «Грязнокровка». Изощренное издевательство Беллатрисы Лестрейндж, оставленное на память Гермионе. И не только ей. На долю секунды Гермиона подумала, что могла бы найти заклинание, которое свело бы эту надпись. Вот только одновременно с этим она понимала, что, даже сведя надпись с руки, её суть от этого не изменится. Нечистокровная волшебница. Вот кто она, при всех её достижениях и победах. И об этом всё равно все будут знать и помнить, даже если в мире магов абсолютно все начнут принимать нечистокровных волшебников. Даже Драко Малфой. Гермиона снова подняла на него глаза и обнаружила, что лукавство в его взгляде исчезло, и он стал более серьёзным. Конечно, он и сам это понимал и не смог бы забыть о её происхождении. И, конечно, ничего общего у них не было, нет и никогда не будет. Ничего, кроме этой войны и семи проведённых лет в Хогвартсе. Шести, если быть точнее. На долю секунды Гермионе сделалось жаль, что всё вышло именно так. Что Малфой не смог оценить её порыв и принять… что? Сострадание? Примирение? Возможность нормальных отношений? Ведь он тоже потерял в этой войне. И, как бы не ерепенился, Гермиона всё равно знала – он точно изменится после этих событий. Должен измениться. Иначе, в чём был смысл? Ведь не было больше слова «грязнокровка». И он даже… позволил себе немного шутить с ней. Даже немного… обращался к ней как к девушке (нереально!), несмотря на всю брезгливость, что выражал к ней все эти годы. А ведь раньше казалось, что по-другому быть не может. Что он в принципе не скажет ей ни фразы без оскорблений и не посмотрит на неё иначе как на мерзкое насекомое. Гермиона Грейнджер во все глаза смотрела на Драко Малфоя, будто пытаясь сохранить в памяти этот момент. Совсем невероятный, но отчего-то новый, и поэтому в каком-то смысле ценный. Они стояли в коридоре, совсем одни, измученные, потрёпанные, и случайный свидетель, завидев их, мог бы подумать, что бредит. Ведь эти два человека ни в жизнь не могли бы пересечься и обменяться парой фраз. Разве что только во сне. - Тебе пора вернуться в зал, Грейнджер, - наконец, спокойно произнёс Малфой. – Поттер и Уизли наверняка тебя обыскались. А остальные жаждут не терять из поля зрения своих героев и любимцев. Гермиона, замерев, слушала его, и неожиданно ей ненадолго стало грустно. Она ненавидела признавать, что Драко Малфой прав – но в этот раз он как никогда был прав, по многим причинам. Её действительно сейчас не будут выпускать из поля зрения – не только Рон и Гарри, но и другие. Те, кому она нужна больше. Те, кому не всё равно. Гермиона понимала, что Малфою однозначно всё равно. Но промолчать не смогла: - Я просто рада, что ты остался жив. Как и твоя семья, - поспешно добавила она, отстраняясь от него, чтобы снова не переводить диалог в то, неправильное, русло. – Как и все остальные. Он не ответил ей. Лишь лёгкое недоверие отразилось на его лице. - Вот и всё, - почти шёпотом добавила она. Ей самой было неясно до конца, что она вкладывает в эти слова. Пыталась убедить его в своих словах? Или себя – в том, что этот разговор закончен? Или же, что, возможно – это их самый последний разговор. Ведь у них совсем нет ничего общего. Взглянув в последний раз в светло-серые глаза Драко Малфоя и – на долю секунды – скользнув взглядом по его лицу, Гермиона не дождалась ответа. Развернулась и быстрым шагом направилась обратно в Большой Зал. Она никогда прежде не чувствовала подобного после любой стычки с Малфоем. Смятение, некая горечь, изумление, страх перед чем-то совсем неизведанным. Но одновременно и лёгкость, и слабую эйфорию, и даже… какое-то облегчение. Сердце всё ещё колотилось как невменяемое от нахлынувших эмоций, но она точно знала, что скоро оно успокоится. И, направляясь обратно в Большой Зал, надеялась, что ей не придётся жалеть об этой встрече. И что всё будет как прежде. Так, как и должно быть. *** Он смотрел вслед маленькой, нескладной фигурке в грязной потрёпанной одежде, удаляющейся вперёд по коридору, а затем исчезнувшей за поворотом, и гамма чувств внутри него танцевала непоседливым вихрем. Лишь пять минут назад ему казалось, что жизнь кончена, и в ней не осталось ничего правдивого, имеющего смысл, достойного борьбы. Он определённо не был в порядке. Но за пять минут что-то точно изменилось. Драко Малфой не до конца осознавал произошедшее только что в безлюдном коридоре Хогвартса. Не понимал, как позволил заговорить с собой девчонке, которая раздражала его с первых минут обучения в школе как никто. Своим видом, внешностью, сутью и тем, что несмотря на своё происхождение, она легко уделывала его и многих других чистокровных волшебников практически во всём. Да так, что в первые летние каникулы, отец, вдоволь наслушавшись его возмущений в её адрес, наконец фыркнул: - Долго ты ещё будешь мне тараторить об этой грязнокровке? Только о ней и говоришь, будто других людей в мире не существует. Драко тогда ощутил дикое чувство стыда, будто ему прямым текстом сказали, что он – вот же ужас! – влюбился в эту мелкую выскочку. А ему всего-то было необходимо выговориться о том, как сильно она его бесит! Никто и никогда его так не бесил больше за всё время. По крайней мере, так было курса до шестого. Потом ему стало совсем не до того, и с Грейнджер он больше почти не пересекался. За исключением того случая в Мэноре и ситуации в Выручай-комнате. И сегодня она снова посмела напомнить ему о себе. Только уже совсем на другом уровне. Собственно, удивляться не особо стоило, они ведь уже взрослые. И прошедшие не самый простой период. Позорный для него и его семьи период. И Драко всё ещё не понимал, на черта она пошла за ним, и как он вообще позволил ей приблизиться к себе. Как позволил себе смотреть на неё. Улыбаться ей. Касаться неё. Её кровь была такой… не чистой… но почему-то он не ощутил отвращения рядом с ней сегодня. Нет, конечно, он хотел его ощутить, как и всегда, как и во все предыдущие годы. Но не смог. Грейнджер определённо хотела быть снисходительной к своему давшему слабину давнему врагу, но Драко знал – ложь ему удаётся распознать в большинстве случаев. И молодцом, как он ей заявил, она себя чувствовать явно не слишком хотела. И он не был уверен, кем же она хотела себя чувствовать. Хотя на долю секунды подумал, что ему хотелось бы об этом узнать. Слишком многое таилось в её глазах – Драко впервые сегодня смог рассмотреть вблизи её глаза. Ему они казались всегда совершенно обычными и непримечательными, как у сотен девчонок. Но сегодня он даже смог разглядеть их цвет. Ореховый, почти такой, как любимая домашняя шоколадная паста... Ох, Салазар, что за бред пришёл ему в голову? А ещё он смог разглядеть веснушки у неё на носу и щеках. И будь они в нормальных отношениях – хаха, смешно, Драко - он бы даже нашёл их забавными. Или даже милыми. Малфой вдруг поймал себя на том, что улыбается, и, выругавшись, развернулся и зашагал вперед по коридору. Подальше от Большого Зала. Сейчас он придёт в себя, побудет с собой наедине, выбросит диалог с Грейнджер из головы, а потом вернётся к родителям, и они снова станут изгоями в этом месте. А затем уедут и будут решать, что делать с их жизнью дальше. Но у него всё точно будет в порядке. Может, даже назло Грейнджер. Не благодаря ей, ни в коем случае. Так, как и должно быть.