Всё хорошо

      Джисон заебался.       Его жизнь давно превратилась в бесконечный день сурка со звоном нескольких будильников, пинаний младших в сад и школу и пробежки до универа. Если ему везет, то он тихонько пробирается в аудиторию под неодобрительным взглядом препода и садится на забитое для него Хенджином место, доставая конспект и стараясь не заснуть. После пар Хан так же быстро бежит на подработку, звоня Чонину и напоминая, что нужно забрать Бомгю из садика. Малой огрызается и бросает трубку, потому что "почему всегда я?? Проси Сынмина, он никогда его не забирает!" "Сынмин вообще-то на допах, пока ты нихуя не делаешь!" – мысленно орет про себя Хан, но прикусывает язык и кладет телефон в карман, зная, что брат все равно выполнит то, что он сказал, если хочет получить хоть какие-то карманные деньги, чтобы просрать их на дешевые сигареты и пиво, которым он балуется со своими кончеными друзьями где-то во дворах. К тому времени, как Хан притаскивает свое тело домой, мама уже давно пришла с работы и спит, оставив ему на столе порцию едва теплого ужина, который, если хватает сил, он подогревает, но чаще всего съедает как есть. Если подработки нет, то после ужина с семьей Джисон пытается прогнать лезущего к нему на колени Бомгю, требующего почитать сказку, но после пары бесполезных попыток просто укачивает его у себя на руках и пересказывает домашку по фонетике. Когда этот надоедливый заяц засыпает, Джисон относит его к маме и возвращается к учебе, попутно интересуясь, подготовил ли к завтрашним занятиям хоть что-нибудь Чонин, на что тот привычно огрызается. Где-то к двум ночи Джисон наконец-то отключает лампу и ложится в кровать, отрубаясь до звонка будильника, который ему хочется разъебать. Так что да, Джисон заебался.       Вообще-то Джисон старается лишний раз не ругаться матом, чтобы не подавать плохой пример братьям, поэтому можно сказать это по-другому – он очень устал. Хан проживает очередной день как предыдущий, а в редкие выходные, не занятые подработками, хочет просто лежать без движения на кровати, глядя в потолок. Ни есть, ни пить, ни слышать раздраженных споров братьев и радостных возгласов Бомгю – просто лежать. Как камень. Жаль, что притворяться камнем не очень интересная игра.       Список долгов в блокнотике удручающе растёт, а сессия неумолимо приближается. Парень с минуту сидит перед учебниками, с тоской осознавая объем работы, а потом распрямляет ссутуленные плечи, приступая к ней. Как там говорится? Всё пройдет? Наверное.       Джисону хочется, чтобы это всё побыстрее прошло: бедность, утомительная учеба, подростковый истерический период у Чонина, тревожное ожидание, сможет ли выбить себе стипендию Сынмин при поступлении на вышку, и, как вишенка на ебучем шоколадном торте цвета говна – момент, когда малыш Бомгю поймет, что в жизни люди всегда найдут, к чему приебаться, поэтому если тебя дразнят за отсутствие отца, то не нужно называть хёна папой.       Ну а пока Джисон наблюдает, как его жизнь медленно скатывается к хуям. Наверное, он просто слабак. Захотел бы что-то изменить, уже бы что-то сделал, ведь так? Стоп, он разве еще не говорил? Да, про то, что он очень устал.       – Заткнулись оба! – рявкает он на братьев, повернув голову назад. – Чонин, отдай Сынмину ноут, ему нужно заниматься, потом поиграешь.       – Когда потом?! – возмущенно вопит тот. – Он все время занимается!       – Тебе бы тоже не помешало, – наставительно говорит Сынмин, поправляя очки. Оба понимают, за кем выигрыш, поэтому техника перестает кочевать из рук в руки, как бы Чонину не хотелось.       – За собой следи! – огрызается Чонин, сжимая кулаки.       – Чонин, потише, пожалуйста, – у Джисона уже голова раскалывается от криков брата. – Иди лучше маме помоги, она как раз за продуктами сходить хотела.       – Ну конечно, я ведь такой надоедливый и всегда тебе мешаю, да? – уже на ультразвуке орет брат и вылетает из комнаты, оглушительно хлопая дверью. – Да хоть целуйся со своим Сынмином, я больше твой ноут в руки не возьму!       – Сгрозил, – фыркает Сынмин себе под нос, пока Джисон роняет раскалывающуюся голову себе на руки. Боже, дайте ему пять минут тишины, пожалуйста.       Иногда Джисону хочется забиться в угол, прижать коленки к груди и вернуться в то время, когда отец не ушел из семьи, бросив их с мамой и, как позже оказалось, Сынмином. Тогда всё было если не идеально, то просто классно, с обычным детством, только твоими игрушками, каждодневными сладостями и парком аттракционов по выходным.       Во время, когда мать привела в дом отца Чонина, Джисон возвращаться не хочет, вспоминая побои и необходимость экстренно научиться заботиться о младенце, потому что тот мужик явно не имел ни малейшего желания хоть в чем-то помогать с "чужим приплодом". Впрочем, как и со своим, как показало время, потому что съебался он после рождения Чонина так же быстро, как и появился. Семилетний Джисон с ужасом смотрел на орущего в кроватке ребенка, пытаясь не дать Сынмину сожрать что-нибудь опасное для жизни, и жалобно звал закрывшуюся в соседней комнате маму, которая плакала целыми днями после ухода того мудака и почти не реагировала даже на такие раздражители.       Как выглядел отец Бомгю Джисон даже не знает – этого мама в дом не приводила, поэтому новость о пополнении их маленькой семьи была как обухом по голове. Джисон помнит, как сидел на кухне за столом и пялился в стену перед собой, потом бросил простое "ясно" и ушел в комнату. С мамой он не разговаривал почти месяц, ограничиваясь короткими необходимыми фразами. Парень понимал, что так нельзя, но одна только мысль, что в его жизни опять появится орущий сморщенный розовый комок, требующий к себе заботу и внимание круглосуточно, когда у него на носу были выпускные и вступительные экзамены, вводила в панику до трясущихся рук.       Джисон вместо сна уставшими глазами пялился в потолок, прижимая к себе спокойно сопящих братьев. Футоны, расстеленные на полу, без проблем вмещали их троих, но уже сейчас нужно задумываться над покупкой двухъярусной кровати, а то совсем скоро не развернуться будет. Мальчишки растут, как на дрожжах. Хоть бы экзамены быстрее прошли и можно было бы найти нормальную подработку, а не перебиваться расклейкой объявлений, благодаря бога, что отец хоть иногда присылает матери деньги, помня, что у него не только лапочка дочка, но и два сына из старой надоевшей семьи.       Зайчонок Бомгю оказался самым тихим младенцем на памяти Джисона. Парень мог спокойно выполнять задания и покачивать колыбельку ногой, шикая на братьев, чтобы не шумели. Те с энтузиазмом придумывали игры в шпионов и мышками передвигались по квартире, то и дело хихикая в кулаки, если "главный босс" не реагировал на их передвижения.       И в принципе жизнь налаживается. Все подросли: Сынмин радует хорошими оценками и благодарностями из школы, Бомгю больше не рисует на обоях, разве что только Чонин... Ну, яблочко от яблони, да? Ладно, все мы были подростками, нервы, бушующие гормоны, понятно.       Самому Джисону остается всего один курс, один несчастный курс потерпеть, а он не знает, сможет ли не отчислиться нахер, потому что он уже не вывозит! Нисхуя расшатанные нервы делали из него истеричку похлеще Чонина, поэтому Хан просто вовремя затыкает себя, чтобы потом не сожалеть о сказанном. Получается, конечно, так себе и через раз, но он старается, окей?       Например, как сейчас, когда он пытается не убить охреневшего мелкого, оставившего грязную тарелку из-под хлопьев на столе.       – Чонин, ты вроде умеешь мыть посуду, да? – цедит он с улыбкой сквозь зубы.       – М? – отзывается тот, даже не поднимая взгляда от телефона. – А, я опаздывал в школу и оставил ее, чтобы помыть потом, но забыл.       – Так что мешает сделать это сейчас?       – Не видишь, я занят? – соизволил оторвать взгляд от экрана с какой-то игрушкой Чонин. – Тебе так прям горит?       – Вымой за собой посуду. Я что, так много прошу? – улыбка Джисона превращается в оскал.       – Доиграю уровень и вымою, – отмахивается тот, выбешивая Джисона безразличным тоном.       – У тебя целый день на поиграть был! – непреклонно отрезает старший брат.       – Я учился вообще-то, – язвительно кривляется Чонин и возмущенно вопит, когда Джисон выхватывает телефон у него из рук. – Эй, отдай, совсем охуел?!       – Что? – очень ласково вопрошает Джисон, чувствуя, как на лице выступают желваки. – Ты что сейчас сказал, повтори, будь добр.       – Ты охуел? – чуть ли не по буквам с наслаждением говорит брат, нагло улыбаясь в лицо хёну. – Сейчас услышал?       Какой же паршивец. Джисон задыхается под его взглядом, а потом дает смачный подзатыльник, почти рыча:       – Чтоб я больше от тебя таких слов не слышал, понял? А теперь пошел и вымыл посуду за собой.       Щеки брата заливает злой румянец, и он отпихивает Джисона с пути, несясь из кухни.       – Иди в жопу, ненавижу тебя!!!       – А ну вернись сейчас же или своего телефона неделю не увидишь!       – Ну и ладно, пускай меня тогда собьет машина, вот я посмеюсь, как ты меня без телефона найдешь! – уже срывающимся голосом орет Чонин из-за двери ванной.       – Я тебя и искать не буду, нытик! – бросает ему в ответ Джисон.       Чонин начинает реветь, а Хан с такими же подступающими слезами думает, какая же он тварь, и кладёт телефон на полку в коридоре. Из комнаты выглядывает испуганный Бомгю и нерешительно топает к присевшему на пол и привалившемуся к косяку двери старшему брату, зарывается крошечными пальчиками в его волосы.       – Папа, ты плачешь?       – Хён, – привычно поправляет братишку Джисон, неразборчиво бурча из-за прикрывших лицо ладоней.       – У тебя что-то болит, папочка? – упрямо повторяет малыш, настойчиво убирая руки Джисона и заглядывая ему в глаза. Тот притягивает его в объятия и поднимается, подхватывая его на руки.       – Мой Бомгю пришел – и у меня больше ничего не болит. – Он стучит в дверь ванной, за которой маленькая истерика брата не утихает, и говорит: – Я с Бомгю на прогулку, можешь выходить и реветь сколько угодно. Телефон на полке у зеркала.       – Отвали! – икнув, отзывается Чонин. Джисон идет в комнату мамы, чтобы переодеть брата, и слышит щелчок задвижки у себя за спиной. Он знает, что по приходе домой не увидит грязной посуды у раковины, а сам Чонин опять умчится до позднего вечера на улицу.       Иногда Джисон просто охуевает от выходок своих братьев. Не то чтобы они что-то такое вытворяют, но бывают некоторые моменты. По душам они не разговаривают обычно, хоть разница в возрасте вроде небольшая.       Поздно ночью, заканчивая задания к парам, Джисон с грустью смотрит на кровать братьев – Чонин на верхнем ярусе накрывается с головой от мешающего света лампы, а Сынмин спит, отвернувшись к стене и натянув маску для сна. Перед тем, как заснуть у себя на кровати, Джисон поправляет одеяла младших братьев. Похоже, это единственная забота, которую он может им дать, своей мелкой ящерице Нини и львенку Мини, как он называл их в далеком детстве, катая на спине. Они уже выросли и перестали по ночам прибегать к нему под бок, утверждая, что кто-то живет у них под кроватью.       И вот у каждого старшего мужчины в семье случается такой момент, когда сын, но в этом случае брат, приходит к нему и говорит:       – Хён, можешь купить мне презервативы?       – А зачем тебе? – задумчиво отзывается Джисон, перебирая конспекты и роясь в рюкзаке.       – Ты сейчас издеваешься? – смущенно выдавливает Сынмин.       – В смысле... – тянет Джисон, а потом до него доходит. Он поднимает голову, выпрямляясь по струнке, и шокировано распахивает глаза. Переводит взгляд на красного брата. – Аааээ... ты... эээ... – пытается выдавить из себя он что-нибудь путное.       – Ну так купишь? – уточняет Сынмин, зыркая из-под бровей.       – Окей, – кивает Джисон и отворачивается. Пялится пустым взглядом в тетрадь и поворачивается обратно. – Сынмин-а, ты же знаешь, что ими нужно пользоваться всегда? Презервативы защищают не только от нежелательной беременности, но и от венерических заболеваний. И вообще, ты всегда можешь поговорить об этом со мной...       – Мне семнадцать, хён.       – Да, точно, но если что...       – Хорошо, спасибо.       – Представляешь, у моего брата будет секс, – говорит на следующий день Джисон, до сих пор не отошедший от скомканного разговора.       – Оу, Чонина кто-то завалит? – без удивления интересуется Хенджин, изящно поднимая бровь.       – Ты что несешь, он еще маленький! – возмущается Джисон. – Я про Сынмина вообще-то.       – И чего такой грустный? Твой братик скоро станет мужчиной, поздравь его от меня, – пожимает плечами Хенджин, а потом играет сцену "озарение пришло". – Может быть, ты испытываешь фрустрацию и разочарование в себе при осознании, что у твоего младшего брата появится половая жизнь раньше, чем ты лишишься девственности? Ну да, печально.       – Говнюк, – пихает Джисон друга в бок. – И не думай, что я не заметил еще один твой выпад в сторону Чонина. Даже если он и будет таких же благородных голубых кровей, ты не войдешь в наш дом ни с каким другим статусом, кроме как моего личного завидующего врага.       – Я ранен в самое сердце, – закатывает глаза Хенджин. – Надеюсь, ты изменишь свое отношение ко мне, если я предположу, что твои братские чувства гипертрофировались до извращенно-отцовских?       – В каком смысле «извращенно»? –Джисон задыхается от праведного возмущения. – Ты дурак?!       – Сам дурак! – отзывается Хван, и оба парня тут же подпрыгивают на месте от оглушительного хлопка ладони по их столу.       – Какая интеллектуальная беседа, – хмыкает преподаватель. – Достойные слова студентов высшего учебного заведения. Поведайте группе, что же такое интересное вы обсуждаете?       – Ничего важного для вашего внимания, извините, сонсэнним, – лучезарно улыбается преподавателю Хенджин и наступает на ногу угрюмо заткнувшегося Джисона.       – Как продвигается ваша работа над практическими, студент Хан?       – Я скоро сдам.       – Срок сдачи был вчера.       – Я не успел, – почти сквозь зубы цедит Хан.       – Как говорил Сократ, кто хочет, тот ищет возможности, кто не хочет – ищет причины. Оправдаетесь?       Джисон ненавидит оправдываться, а еще ненавидит таких вежливых спокойных сук, главной проблемой которых является выбор рубашки и сочетающегося с ней галстука.       – Я подрабатываю, и мне не хватило времени.       – Прискорбно, – вздыхает мистер Ли, прожигая студента взглядом. – Вы же учитесь на стипендию, Хан? – Джисон поднимает на него глаза, сжимая губы. Ну давай, повыебывайся и унизь его еще больше. – Может, вам следовало идти работать сразу после школы, а не занимать чужое место?       Болючие слова тяжелыми камешками падают на дно темного кувшина Джисона, где по идее должна плескаться его самооценка. Сейчас там пусто и гулко.       Мистер Ли возвращается к доске, довольный собой и чуть ли не искрящийся из-за того, что сделал кому-то очередную гадость.       – Мудак, – бросает ему в спину Джисон, почти не сомневаясь, что он услышит.       – Но не будем забывать о прекрасном, – шепчет ему Хенджин и с удовольствием пялится на крепкие бедра и обтянутую брюками задницу преподавателя.       – Как думаешь, мистер Ли по мальчикам или по девочкам? – спрашивает Хенджин у Джисона на обеденном перерыве, ожидая, что его друг поддержит столь интересную для него тему.       – Думаю, он по блестящим отражающим поверхностям и по целованию его ног, – ворчит Джисон и бросает косой взгляд в сторону дальнего столика.       Сегодня до них, простых студентов, решили снизойти местные божки – вышеупомянутый Ли Минхо и его коллега по кафедре Бан Чан. Последний за все годы учебы так ничего у них и не вел, но по паре замен Джисон уверился, что этот австралиец точно сумасшедший, но очень обаятельный, раз их консервативный университет до сих пор не предъявил ему за обесцвеченные волосы. Очень часто несолидный цвет прически дополняется такой же несолидной лохматостью, поэтому их местного одуванчика знают все и замечают всегда.       – Ммм, кинки, – довольно улыбается Хенджин, тут же начиная ржать после протяжного "фуууу".       Вечер пятницы Джисон проводит за переводами на японский, которые и просрочил мудаковатому мистеру Ли. Он тревожным взглядом провожает Сынмина, зачесавшего волосы и уложившего их гелем. Бомгю и Чонин устраиваются у мамы в комнате, чтобы не мешать Джисону, и громят ящик с игрушками, разбрасывая конструктор по ковру. Хану хочется поесть, но еще больше написать всю эту херню и лечь спать, высыпаясь перед завтрашней вечерней сменой в магазине.       Через некоторое время маленькие пальчики требовательно дергают парня за штанину. Джисон со вздохом сажает Бомгю к себе и вполуха слушает рассказ про день, целуя в макушку и бодая его носом. Брат маленьким теплым комочком сворачивается у него на коленях и так и норовит свалиться, задремав.       – Зайчонок, иди спать.       – Я не хочу один.       – Мама тоже скоро будет ложиться. Иди, Бомгю.       – Мамы нет.       Джисон отрывает взгляд от экрана, удивленно поворачивая голову к двери. Действительно, он не слышал ее шагов.       – Чонин-а, а где мама? – интересуется он у развалившегося на ее кровати подростка.       – Ну здрасте, она еще два дня назад говорила, что у нее в пятницу какие-то девчачьи посиделки с подругами. Ты вообще ее слушаешь, когда мы ужинаем, или у тебя голова, только чтобы жрать?       – Ясно, – вздыхает парень и уходит обратно, прося напоследок: – Собери игрушки, хорошо?       У него нет ни сил, ни желания спорить, поэтому в ворчание младшего он даже не вслушивается. Оставленный на стуле Бомгю уже начинает клевать носом и того и гляди скоро свалится. Просидеть полночи за домашкой теперь точно не получится из-за этого молодого человека, трущего сонные глаза кулачками.       – Спать? – с надеждой спрашивает он. Джисон не может удержаться и не чмокнуть эту маленькую мордашку, стирая пятнышко зубной пасты. Чонин всё-таки помог ему умыться (или еще больше измазаться, что звучит более правдоподобно).       – Ты пока ложись, а я через десять минут, хорошо?       Бомгю кивает, парень переносит его на свою кровать и подсовывает медведя. Этого надолго не хватит, так что Джисон уставшими глазами просматривает выполненную работу, пишет Сынмину, спрашивая, скоро ли он придет, желает Чонину хороших снов, хотя тот явно спать не собирается, и просит не шуметь, а потом спешит на хныканье брата в комнату и ложится рядом, подгребая под бок.       – Ну всё, всё, засыпай, я тут.       Братишка хватается за его ладонь и затихает. Хан знает, что он очень устал, поэтому такой плаксивый. Можно было бы подождать, пока он заснет, чтобы потом продолжить работу, но Джисон не уверен, что и сам не отрубится. Веки наливаются тяжестью, а мозг уже уплывает в дальние дремные дали. Заставлять себя вставать через полчаса – преступление против своего же физического состояния.       – Пап? – зовет его в ухо Бомгю.       – Мм? – отзывается Джисон.       – Я тебя люблю.       Он честно хочет ответить, что да, я тоже, и хватит звать меня папой, но язык отказывается двигаться. Похоже, первым из них двоих заснет всё же Джисон.       Ощущение надвигающегося пиздеца давно гнездится в груди, и Джисон ходит с ним всю субботу, несет с собой на подработку в магазин и возвращается после полуночи.       Покупателей было мало, и он даже смог с горем пополам прочитать пару источников к своей дипломной работе. На кухне его ждет порция жареного риса с мясом и записка от мамы со смешной рожицей.       Ее плащ висит на вешалке в коридоре рядом с джинсовкой Чонина. Джисон чувствует себя поехавшим и подносит ткань к носу, горько улыбаясь.       Он быстро ест и моет за собой тарелку, а потом направляется в комнату. Чонин еще не спит, всунув наушники в уши и смотря дораму. Джисон треплет его волосы, улыбаясь на шипение "ща руки оторву". Сынмин заснул прямо лицом в подушку. Джисону даже немного страшно, не задохнется ли он так когда-нибудь. Парень поправляет ему одеяло и, быстро переодевшись, ныряет к себе в кровать, чтобы отключиться пустым сном.       Мама выглядит радостной и довольной – общение с подругами удалось. Она напевает, стоя у плиты, и Джисон хочет окликнуть ее, но его грубо двигает с пути лохматый Чонин, пытаясь не свалиться в сон на ходу.       – Чё встал посреди прохода? – бубнит он и пытается пригладить волосы под смех мамы.       – Ладно, потом поговорим, – шепчет себе под нос Джисон и уходит в комнату. Сегодня у него долгожданный выходной, впереди много времени.       Иногда мама проявляет небывалую проницательность. Она будто всей кожей чувствует надвигающийся неприятный разговор и умело избегает его то звонками по телефону, то общением с младшими, то походом в магазин.       Джисон терпеливо ждет своей очереди на общение, но начинает понемногу закипать. Его окружает аура недовольства и раздражения, которую он щедро выплескивает на самых близких. Больше всего достается, как всегда, Чонину. Хан знает, что брат – маленькая драчка с играющими гормонами, желанием спорить и делать всё наоборот. Он знает, что если скажет "малой, не трогай мой ноут, пока я работаю", то первым, что он увидит по приходе из кухни после небольшого перекуса, будет худая спина в его старой растянутой майке.       – Я же просил не трогать! – раздраженно рявкает Джисон.       – Всего пять минуточек, тебе жалко? – отмахивается малой и продолжает вбивать что-то в поисковик.       – Надеюсь, тебе хватило ума просто свернуть документы и не шариться там?       – Может быть, – пожимает Чонин плечами. – А там что-то важное?       – Там мой диплом!       – Упс, мог ли я что-то закрыть и случайно нажать "выйти без сохранения"? – паренек в наигранном ужасе подносит ладони к лицу, прикрывая рот. – Какой я невнимательный, кошмар!       Это шутка, и Джисон это знает. Сердце Чонина качает по его венам и артериям противность вместе с кровью, он уже чисто физически не приспособлен разговаривать без пассивной агрессии или насмешек, но дипломная работа – пиздецки больная тема, в сторону которой даже лучше не дышать. Джисон въебывает в нее те несчастные крохи энтузиазма, которые может из себя выдавить, и совсем не уверен, закончит ли он ее вообще.       – Пошёл вон! – еле сдерживается от хорошего пинка Джисон, сжимая руки в кулаки.       – Псих! – фыркает Чонин и встает, освобождая место. Крышка ноута с громким хлопком закрывается, а довольный донельзя малой бабочкой упархивает на кухню.       – Боже, блять, беги, – шипит Джисон ему в спину.       – Культурность так и прет, да? – ухохатывается Чонин и тут же возмущенно взвизгивает после тяжелого шлепка по жопе. – Да сохранил я всё, отвали!       – Не разговаривай со мной сегодня, окей? И так разозлил на неделю вперед.       – Как будто ты со мной вообще разговариваешь – только орешь и лупишь, нашел, блин, мальчика для битья! – огрызается Чонин, как по щелчку переключаясь с веселья на злость. – Конечно, Сынмина же ты трогать не будешь, он же твой любимчик.       – Сынмин не косячит, как ты, и не доводит до белого каления. Еще вопросы?       Младший брат открывает-закрывает рот, не зная, что можно сказать обидного, а потом выпаливает:       – Зато меня мама больше, чем тебя, любит, ясно?!       Джисон смотрит на пыхтящего недовольством брата и хмуро спрашивает:       – Ты думаешь, это для меня новость? – Простая фраза почему-то делает Чонину еще обиднее, и он с грохотом захлопывает дверь, маленьким слоненком топая к входной двери. – Если вернешься позже девяти, то я сдеру с тебя шкуру, – громко напоминает ему Джисон.       – Иди нахер! – орет в ответ Чонин и хлопает входной дверью.       – Джисон, – мама заглядывает в комнату и неодобрительно качает головой, – хватит его доводить.       – Конечно, доведешь его, – бурчит парень, даже не поворачиваясь к ней.       Пиздёж, что матери любят всех своих детей одинаково. Пиздёж, что любовь – неограниченный ресурс. Джисон уверен, что каждой женщине при рождении вместо материнского инстинкта выдается порция любви к детям. На, распоряжайся. Можешь родить одного и хоть купать его в этой сраной любви, а можешь родить четверых – и да здравствуют бесконечные голодные игры за материнское внимание и заботу.       Чем больше у тебя друзей, тем у тебя их меньше, да? С любовью к детям то же самое.       Без Чонина и Сынмина их маленькая двухкомнатная квартирка кажется пустой и тихой. Тишина давит на уши не меньше постоянного шума, поэтому Джисону хочется хотя бы возню Бомгю услышать, чтобы было не так грустно. Мама, наверное, уже уложила его поспать после обеда, а он раскинулся в своей кроватке, выставив пузико из-за задравшейся вверх майки.       Парень плетется из комнаты и заглядывает в другую.       – Мам? – тихо зовёт он, отвлекая от книги. – Пошли кофе попьем?       Она смотрит на него поверх очков и качает головой.       – Иди один. Бомгю может проснуться и начать плакать, если никого рядом нет.       – Мам, – Джисон вздыхает, понимая, что она даже сейчас пытается сбежать от разговора, – Бомгю уже давно так не делает. – Мама чуть недовольно хмурится и откладывает книгу в сторону. Парень входит в комнату, прикрывает дверь и садится на край кровати. – Как вчера время провела?       – Отлично, – отвечает она и тут же поджимает губы, будто уже сейчас хочет закончить разговор, который по сути еще не начался.       – Мам, ты же не с подругами была, – Джисон перестает делать попытки смягчить подход к нужной теме. Он устало смотрит на то, как ее взгляд начинает беспокойно метаться по комнате, лишь бы не смотреть на него. Блеск, блять, Джисон, просто блеск, плюс десять баллов за тактичность.       – Боже, Джисон, что ты уже себе надумал? Конечно, я была с ними! У Соён скоро дочка выходит замуж, она хотела поделиться с нами радостной новостью.       – Мам, – тянет он, и выходит как-то по-противному жалостливо, – я не против, честно! Просто... ты же понимаешь, что мы не потянем еще одного ребенка?       Глаза мамы широко распахиваются чуть ли не в священном ужасе. Джисон опускает голову на руки и трет лицо, скрывая разрумянившиеся щеки.       – Что за глупости?! Я не планирую больше рожать.       – То есть всех нас ты планировала, да? – едкий вопрос срывается с языка, и Джисон спешит хоть как-то исправить ситуацию: – Прости, я не имел в виду ничего...       – Чего ты ждешь от этого разговора, Джисон? – мама переходит в оборонительную позицию, закрываясь. – Ты считаешь, что мне нужно поставить на себе крест, как на женщине, и сосредоточить всё своё внимание на вашем воспитании, так?       Вау, мы – крест, спасибо, вкусно.       – Нет же, мам, я не то... Ох, – парень напряженно выдыхает в ладони, пытаясь донести свою мысль. – У Сынмина следующий год будет последним в школе, ему нужно готовиться к экзаменам.       – При чём тут это, Джисон!       – Мам! – чересчур громко восклицает парень, наконец-то ловя ее взгляд. – Ты выбираешь херовых мужиков и еще более херовый способ их удержать! Это отражается не только на тебе – нам всем тоже тяжело. Я даже вспоминать не хочу то время, когда родился Бомгю. Подготовиться в таких условиях к экзаменам нереально, а Сынмин и так сейчас дома только ночует.       – Ты меня в чем-то обвиняешь?       – Я... нет, боже...       – Нет, ты прав, я плохая мать. Прости, что меня бросали, а я не справилась с заботой о вас одна, – в ее голосе слышится надлом. Джисон сам себе глотку готов перегрызть, видя скользнувшую из уголка глаза слезинку.       – Я не про это говорил, мам. Просто... просто не теряй голову, хорошо? Лучше перестраховаться, чем потом разбираться с последствиями.       Наверное, говорить эти слова было ошибкой. Расстроенность матери сменяется на колючую злость.       – Разбираться с последствиями? Ты себя слышишь? Воспитывать незапланированного ребенка, по-твоему, разбираться с последствиями? Вам, мужчинам, легко разбрасываться такими словами, не вам же приходится через такое проходить.       – Я могу тебе поклясться, – Джисон давит из себя улыбку, пытаясь смягчить ситуацию, – что конкретно из-за меня ни одной не пришлось через это проходить.       – Уверен, что такой момент не наступит? И что будешь делать? Уйдешь, как и твой отец, оставив дурацкую записку с "прости, разлюбил" и деньгами на аборт? Ну?       – Как мы вообще пришли к этому? Я всего лишь...       – Или под "разбираться с последствиями" ты аборт и имел в виду?!       – Мам...       – Что, Джисон? Давай, ответь мне что-нибудь наконец.       – Да! Именно это я и имел в виду! – восклицает Джисон, вцепившись ногтями в свои колени и сжимая их до боли. – Мы не справляемся, мам, ты что, не видишь этого?! Сынмин дома не появляется, Чонин совсем отбился от рук, Бомгю тебя почти не видит, а я... – парень глубоко вздыхает, чувствуя, как горло деревенеет от противного спазма, – я устал, мам. У меня руки опускаются, – Джисон вглядывается в свои трясущиеся пальцы, пока картинка не начинает плыть перед глазами. Пожалуйста, пожалей меня, скажи, что я молодец, ну пожалуйста!       – Мне тоже трудно, Джисон. Ты думаешь, мне нравится проводить время вдалеке от вас? Думаешь, я столько работаю по своей прихоти?       – Нет, – шепчет Джисон. Слёзы уже душат. Мама касается его руки на колене, поглаживая.       – Всё будет в порядке. На тебя давит последний год в университете, я понимаю. Переход во взрослую жизнь пугает и это нормально.       – А когда она была не взрослой, мам?! Когда я делал с мелкими уроки, еле справляясь со своими и пытаясь понять, почему Бомгю разрывается от плача, когда написал пробный тест по языку ниже всех в классе, когда на первом курсе сорвал спину на ночной подработке? Когда?! – парень выдыхает, горбясь под тяжестью своих же слов. – Может, тебе нужно было остановиться после Сынмина? – Джисон говорит последнее в ладони и замолкает, ужасаясь, как вообще осмелился это озвучить. Тишину прерывает возня и сонный голосок Бомгю:       – Папа?       – Хэй, зайчонок, мы тебя разбудили? – тут же выныривает из ладоней Джисон, улыбаясь брату. Он тянется к нему, чтобы взять на руки, но мама останавливает его.       – Ты прав, я слишком мало времени провожу с Бомгю. Иди отдыхать, раз уж у тебя сегодня выходной, сам же что-то говорил про усталость. И хватит потворствовать ему в том, как он тебя называет!       Протянутые руки безвольно падают вниз. Выдавленная ради брата улыбка быстро сползает с лица. Как всегда хуево, как всегда всё испортил.       – Мам, – тянет Джисон.       – Ты уже достаточно сказал, я всё услышала.       Целый выходной день – это классно. Можно расплыться разварившейся сосиской по кровати и делать вид, будто ловишь дзен или спишь, пока в голове на повторе "блять, нахуя ты всё испортил, долбаеб? кто просил тебя лезть со своим ценнейшим мнением? нашелся великий советчик, посмотри сначала на себя, ты идеальный? ты делаешь всё правильно? как ты вообще мог сказать такое? устал? серьезно?! от чего? от своей семьи, от того, что тупо пялишься в экран по ночам и не можешь заставить написать себя хоть пару слов? от чего ты устал, нытик?"       Джисон сворачивается в клубок, обнимая себя и накрываясь одеялом с головой. У него сейчас, наверное, такое лицо, будто он сожрал лимон. Губы непроизвольно кривятся, и что-то похожее на задушенный всхлип застревает в горле. Парень медленно дышит ртом сквозь сцепленные зубы, тело некоторое время сотрясает нервная дрожь, но вскоре он обмякает. Под одеялом становится жарко, но на это так плевать. Будто жизнь станет лучше, если он уберет это дурацкое старое одеяло.       – Хён, всё в порядке? – слышит Джисон тихий вопрос Сынмина. Ого, брат пришел, а он даже не заметил, изображая из себя королеву драмы. Мысли в голове Джисона совсем ленивые и неповоротливые. Пока он раздумывает, что ответить и стоит ли отвечать вообще, Сынмин прикрывает дверь, "он спит, не мешай ему" раздается приглушенное за ней, и Джисон продолжает лежать с закрытыми глазами, будто ныряя в транс со звенящей пустотой в голове. Наконец-то этот конченный голос заткнулся.       Долго побыть одному не выходит, как и всегда. Нагулявшийся Чонин пинком, кажется, распахивает дверь, не обращая внимания на накрытую горочку из брата и одеяла. Джисону по-прежнему не хочется ни на что реагировать, хоть он так и не смог заснуть. Мелкий будто нарочно начинает топать громче и копаться в вещах, противно скрипя старыми дверцами шкафа. Так на мем похоже, который "не игнорируй меня, когда я игнорирую тебя" – уголок губ ползет вверх в слабой улыбке.       Край одеяла тянется в сторону. Джисон щурится от света, даже не приглаживая наэлектризованные волосы, и смотрит на мордочку Бомгю.       – Можно к тебе в домик?       Джисон поднимает одеяло, молча позволяя братишке забраться к себе. Тот старательно карабкается, цепляясь за всё подряд, и наконец-то подкатывается к Джисону под бок. Тот с недовольством щупает его ступни.       – Опять носки куда-то закинул, негодник мелкий?       – Они колются, – канючит братишка, надувая губу.       Джисон гладит его по голове, зачесывая довольно сильно отросшие волосы, и прижимается губами ко лбу. Спина под рукой такая маленькая, а сам малыш так доверчиво жмется к нему, что все остаточное напряжение покидает тело Хана, оставляя ощущение спокойствия и нужности.       – Он щас поспит, а потом всю ночь спать из-за тебя не будет. Бомгю, свали, мама все равно уже почти приготовила ужин. – Братишка по-забавному тяжко вздыхает и выбирается из рук Джисона. – А тебе персональное приглашение нужно?       – Я не хочу, – тихо отвечает Чонину парень и закутывается в одеяло. Желудок протестующе сжимается внутри, но настроения на еду нет никакого. – Спокойной ночи.       – Приятно сдохнуть от голода! – бросает все еще обиженный Чонин и оглушительно хлопает дверью.       – Чего лицо грустное? – интересуется Хенджин. Джисон пожимает плечами.       – Обычное лицо, – бурчит он.       – Ну-ну, – фыркает друг. – На твоих глазах тараканы последний бутер вынесли или что?       – Тебя увидел, – отшучивается Хан.       – Ну да, сложно принять свое несовершенство, – горделиво улыбается Хван, вызывая у Джисона тень улыбки.       Невыносимо долгий учебный день наконец-то подходит к концу. Можно спокойно прогуляться с другом по городу и разгрузить мозг, отвлекаясь на разговоры и стараясь не гадать в уме, через сколько мама остынет и перестанет делать вид, будто Джисона не существует. (А что, раньше было по-другому? Заткнись, пожалуйста).       Джисон медленно бредет по ступенькам вниз к выходу из аудитории, пытаясь запихнуть листы с распечатками в рюкзак. Он останавливается, почти впихивая их, и возобновляет движение, тут же сталкиваясь с кем-то и роняя всю кипу. Он уже хочет раздраженно выразить свое недовольство, но...       – Научитесь смотреть по сторонам, студент Хан.       – Извините, – неохотно бросает Джисон.       – Надеюсь, свой реферат вы не задержите по срокам, как ваши практические работы?       "Надейся!" – мысленно огрызается парень.       – Я постараюсь сдать вовремя.       Насмешливый взгляд изучающе проходится по лицу студента.       – Звучит обнадеживающе.       "Пошёл нахуй" – желает ему Джисон, провожая взглядом. Преподаватель покидает аудиторию, и студенты гурьбой двигаются за ним. Кто-то особо умный топчется по распечаткам, козлина. Джисон присаживается, чтобы собрать их, и выпускает пар:       – Блять, как же он заебал! У меня дел что ли нет, кроме как сидеть целый день в интернете и искать какую-то никому ненужную хуйню? И ко мне же всё время приебывается, мудак!       В сердцах высказанное раздражение вызывает сочувствующие смешки у однокурсников. Хенджин ободряюще улыбается, подавая другу последнюю бумажку, как вдруг улыбка слетает с его лица, а гомон остальных резко обрывается.       "Блять," – думает Джисон, несчастно глядя на бросающего ему за спину предупредительные взгляды Хенджина. Парень опускает голову, потирая ладонью лицо. Нет сомнения, что позади него стоит Ли чертов Минхо, которого он только что назвал мудаком. Спасибо, вселенная, твои шутки невероятны, но можно это как-нибудь завернуть? Молчание продолжается, а все стоят на местах, то ли загипнотизированные, то ли ожидающие расправы над неудачником. Вы, блять, не видите, что Джисон на корточках сидит? Он в ебучем домике, отвалите!       – Студент Хан, – звучит пробирающе до ледяной корки. Джисон обреченно встает, оборачивается и поднимает глаза на преподавателя. Он так пиздецки заебался, что даже лицо устало выражать хоть какие-то эмоции. Окей, унижай, но можно хотя бы не при всех? Словно слыша его мысли, преподаватель обводит взглядом остальных. – На выход, вас никто не задерживает.       Если бы было возможно, Джисон бы съебался со всеми под шумок. Если бы. Препод не сводит с него глаз, сложив руки на груди. Дверь хлопает за последним человеком, и аудитория погружается в тишину. Хан закусывает губу и пялится на чужие начищенные ботинки, все такие черные и блестящие. Можно он тут приляжет, а его отпинают или пройдутся сверху, а потом отпустят с миром?       – Хорошо, давайте помолчим, у нас же так много времени.       – Простите, – тут же давит из себя Джисон и... да, и замолкает. А что он еще скажет? "Простите, всё навалилось в последние дни, поэтому я и срываюсь понемногу, но если что вы действительно мудак" – так что ли?       – Я вижу, вам хочется вылететь отсюда на выпускном курсе без диплома об окончании?       – Что? – парень поднимает голову, чувствуя, как сердце в груди ускоряет свой ритм. – Нет, я не хочу...       – Я не вижу, что вы стараетесь, – жестко обрубает мистер Ли. – И ваши оскорбительные высказывания лишь подтверждают, что вам всё это не нужно.       – Но, – Джисон делает невольный шаг вперед, немного шаткий. Одно дело туманно думать о возможности отчислиться, но оказаться под угрозой вылететь на самом деле (потому что назвал мудаковатого препода мудаком, но кого это волнует) – совсем другое. Дыхание сбивается, а руки противно влажнеют. – Мистер Ли, простите! Можно я напишу два реферата? Практические? Что угодно, мне нельзя вылетать!       – Я-то уж подумал, что так страстно вы можете только оскорблять других, – в темных глазах с двумя маленькими паникующими копиями Джисона горит противное довольство. Вот мудак.       – Я не знаю, – давит из себя парень, – я могу заплатить, если хотите. Назовите сумму.       Лицо преподавателя окончательно замерзает. Джисону хочется прижать ладони к губам и больше никогда не дать себе заговорить.       – Повторите.       Казалось, он был зол, когда Джисон назвал его мудаком за спиной, но теперь... пора прощаться с учебой, наверное? Если он портил Джисону жизнь своим существованием, просто словесно приебываясь к нему на парах, то что будет теперь, когда он целенаправленно начнет его топить?       Сука, Джисон, когда же ты, блять, научишься молчать? Да, закрыть рот и не отсвечивать? Просто существовать и быть благодарным за это? Что, сложно? Обязательно нужно показать свою ебучую никому не всравшуюся гордость?!       Парень прерывисто вздыхает и жмурится. Ноги подрубаются, и студент тяжело опускается на колени. Вот, смотрите, он весь такой униженный и покорный. Джисон пытается мысленно сказать это в насмешливом тоне, но кто-то внутри уже даже за такое хочет выдрать ему язык и запихнуть обратно в глотку, чтобы он наконец заткнулся и не выебывался. Чувство вины давит на плечи со страшной силой, но Джисон понимает, что на самом деле даже этой позы полной покорности недостаточно, чтобы смягчить камень в груди мистера Ли.       – Я что хотите сделаю, – шепчет Джисон, вглядываясь в обувь перед глазами. – Простите меня. Вы правы, я не стараюсь и занимаю не свое место, – ну да, а еще суше ты звучать не можешь? – Я исправлюсь, обещаю, только не добавляйте мне проблем, прошу вас.       ...сука, да где взять силы, чтобы справляться? Джисон не слышит ни слова в ответ, лишь тихие шаги и хлопок двери, а потом закрывает лицо руками и сжимает губы. Блять, нахрена он это сказал сейчас? Давил на жалость? Ну что, мистер Ли, пожалеете ходячее ноющее говно?       Джисон медленно поднимается с колен. Тело отказывается повиноваться, но он тянется к карману и достает зазвонивший телефон.       – Сынмин? Что-то случилось? – Пожалуйста, скажи, что нет, хватит на сегодня хуйни, пожалуйста, Сынмин! Но брат не слышит мысленные мольбы и растерянно рассказывает о какой-то записке, телефоне Чонина и разбитых осколках вместо детской копилки мелкого, с которой он сдувал пылинки.       – Хён? Хён, что делать? – растерянно спрашивает Сынмин, а Джисон жмурится, закусывая губу и поднимая голову вверх. А он, блять, откуда знает?       Не дожидаясь еще одного вопроса, Джисон трусливо отключает вызов. Он клянется, что сейчас перезвонит брату, только сначала чуть-чуть успокоится, выйдет из этой аудитории куда-нибудь, где не будет казаться, что стены на него давят, – и вот сразу же перезвонит. Голова немного кружится, и парень осторожно выходит в коридор, каким-то чудом не забыв рюкзак. Между возможностью ебнуться на лестнице и распсиховаться в кабинке лифта он выбирает первое и бредет в том направлении, случайно врезаясь в кого-то по пути.       – Простите, – хрипит он, не глядя.       – Всё в порядке? – цепляют его за запястье. Джисон не сразу, но переводит взгляд широко распахнутых глаз на мужчину, с которым он столкнулся. О, австралийский одуванчик. Преподаватель смотрит встревоженно-вопросительно, а Джисон, если честно, даже вопроса не помнит. Нужно кивать или головой качать?       – Что? – решает переспросить он, перебарывая ощущение комка в горле.       – Не нравится мне, как ты дышишь, – бормочет Бан и тянет за собой. – Пошли-ка.       Джисон не сопротивляется. Он смотрит на свою руку в чужой крепкой ладони и думает – классно, подержите так пять минуточек. Препод не отпускает, спасибо ему большое, давит на плечо второй рукой, заставляя сесть. Ненавистный голос нудит на периферии что-то про любопытное зрелище, но Бан отмахивается от него и говорит Джисону повторять за ним. Тот послушно вдыхает и выдыхает воздух в нужном ритме, трет мочку уха и тупо кивает на приятный успокаивающий голос.       – Ну что, лучше? – улыбается препод, замечая, как сковывающее напряжение медленно покидает тело студента.       Тот кивает, наконец-то осознавая себя в пространстве и оглядываясь. Пиздец, он на кафедре, а за соседним столом сидит мистер Ли и скептически смотрит на их действия, подперев щеку кулаком.       – Ммм, какие нежные у нас сегодня наглецы пошли, – тянет он.       – Это ты его довел? – проявляет экстрасенсорные способности его друг, возмущаясь чужому равнодушию.       – Успокойся, хороший полицейский, у меня тоже душевная рана. Думаешь, меня каждый день мудаком называют? – по-ребячески возмущается мистер Ли.       – Думаю, да, но остальные более удачливые, – зубоскалит Бан. Джисон слабо улыбается, соглашаясь с ним. Он тянется потереть лицо, а потом подскакивает на стуле, хлопая руками по карманам. – Эй, что-то еще? – тут же переключает на него свое внимание австралиец. Он не дает парню подняться и всучивает в руку стакан с водой. Джисон парой глотков выдувает всё и прочищает горло, перезванивая брату.       – Прости, у меня телефон глюканул, еще раз скажи, что случилось, – стараясь не сипеть в трубку, говорит Джисон и даже не отодвигает ее от уха, когда Сынмин с той стороны начинает нервно на него орать. – Спокойно, я тут! Всё будет хорошо. – Парень хмурится, слушая сбивчивый рассказ еще раз, и выбивает нервную дробь по колену. – Документы и вещи проверил? А историю поиска? Нет, откуда я буду знать его пароль?! – раздраженно огрызается Джисон, но тут же прикусывает язык и выдыхает. Сынмин сейчас такой же нервный. – Ладно, хорошо, я его найду. Маме пока ничего не говори. И Бомгю из сада забери, хорошо? Всё, если что, сразу звони. Ага, пока. –Джисон отключается и прячет лицо в ладонях, шумно в них выдыхая. Поднимает голову на замолчавших на время его разговора преподавателей, растерянно смотрит на обоих и выдавливает: – У меня, кажется, брат из дома сбежал.       Что нужно делать, когда такое происходит? Звонить в полицию? Больницу? Морг?       – Вы случайно номер ближайшего морга не знаете? – спрашивает парень, пытаясь не запаниковать еще раз.       – Морга? – голос мистера Ли так и сочится язвительностью. – Может, тебе сразу номерок рая подкинуть?       – Зная вас, вы только номер ада дадите, – смотрит на него Джисон. Выражение лица как у маленького мальчика, который сейчас расплачется. Минхо вздыхает, прощая ему очередную вольность в виду невменяемости из-за стресса.       – Какой морг? Друзьям его позвони, спроси, может, он им сказал, на каком вокзале бомжевать до ночи собрался.       – Да, друзья, точно. – У Джисона нет сил делать какие-то лишние телодвижения, поэтому он откидывается на спинку стула и смотрит на потолок. – Дэхви? Привет, это Джисон. Скажи, пожалуйста, тебе Чонин ничего не говорил, куда пойдет? – Подросток с той стороны мнется и мычит, не горя желанием сдавать друга. – Дэхви, пожалуйста. Я очень переживаю и ничего с ним не сделаю, – вот в последнем он не уверен. Не смотря на апатичный упадок сил, навалять мелкому наглому пиздюку всегда хватит, даже сдерживать придется, чтобы не убил. – Дэхви. – Паренек сдается и перечисляет порядок действий Чонина, заключающемся в праздном болтании по улицам и возвращением домой поздно ночью или вообще на следующее утро, когда злобный старший брат свалит в универ, а вечером так-то у него опять подработка. Ну спасибо, что хоть не умотал в соседний город или еще что-то в таком духе, а то разбитая копилка заставила переживать. – Спасибо большое, пока.       Джисон берет себя в руки и соскребается со стула, кланяется обоим преподавателям и благодарит. Хер знает, зачем он это и мистеру Ли делает, ведь даже не понял пока, закроет ли тот глаза на то, что сегодня произошло.       – Подожди, может, тебя подвезти? – предлагает Бан. Студент замирает. Принять предложение очень хочется, но он и так сегодня ему помог. – Давай, не думаю, что у тебя сейчас подходящее состояние для людных мест, а у Минхо есть машина.       Хан переводит взгляд на второго преподавателя, ожидая увидеть презрение и раздражение. Конечно, будет он помогать тому, кто его бесит и обозвал за спиной. Но тот с молчаливым вздохом подхватывает сумку, телефон и ключи от машины. У Джисона язык деревянеет, но он еще несколько раз благодарно кланяется. Уже когда они втроем сидят в машине и едут по первому пункту назначения – крошечному магазинчику с мангой и комиксами, – Минхо спрашивает:       – А как твой брат выглядит хоть?       – Сейчас-сейчас, – тут же суетится парень. Водитель и его друг через зеркало заднего вида наблюдает, как парень роется в рюкзаке и достает кошелек. Как какой-то пятидесятилетний примерный семьянин, с легким приливом стыда думает Джисон, протягивая им маленькую фотографию Чонина.       – Какой милашка, – улыбается австралийский одуванчик, прибавляя теплоты на душе Джисона. Мистер Ли ничего не говорит, только бросает беглый взгляд на фотку и кивает.       В магазинчике Чонина нет, но продавец подтверждает, что утром паренек заходил, бесцельно шастал тут между рядами, так ничего и не купив. Джисон благодарит за информацию и выходит с поникшими плечами на улицу. Они едут в другое место, и после такого же ответа в голове Джисона начинают закипать тревожные мысли. А вдруг он попался под руку хулиганам? Не дай бог в той копилке почти не было денег, и Чонин под воздействием нервов и голода решил что-нибудь украсть, а теперь сидит где-нибудь в полицейском участке, отказываясь говорить номер телефона родственников? Да блять, его могла сбить машина! Аварии со смертельным исходом происходят каждый день, что уж говорить про легкие и тяжелые травмы.       В какой-то момент Бан Чан пересаживается к нему на заднее сиденье и приобнимает за плечи, пока он держит телефон в дрожащих руках и скролит городские новости. Да еще и Сынмин не звонит. Джисон знает, что он сделал всё как нужно: забрал Бомгю и дожидается новостей, сидя дома и не беспокоя, чтобы не отрывать от поисков, но вдруг и с ними что-то случилось!       Хан блокирует телефон и зарывается пальцами в волосы. Ну почему всё так плохо? Когда уже эта черная полоса пройдет? Когда у них будет всё хорошо?!       Уже начинает смеркаться, когда машина тормозит возле входа в парк. Территория пиздец огромная, Джисон не знает, как с ней справиться. Он слышит звук блокировки машины и не представляет, как вообще благодарить этих двоих. Они решают не расходиться, и бродят по дорожкам, глядя по сторонам. Становится холоднее и спасибо, что дождь не пошел. Джисон отчаянно оглядывается, вдруг замирает, как вкопанный.       На одной из лавочек, освещенных фонарем, сидит паренек, притянув острые коленки к груди, нахохлившийся, словно воробей. Небольшой набитый вещами рюкзак лежит рядом. Злость подбирается к горлу и выливается в громкий оклик:       – Чонин!       Брат поднимает голову, растерянно осматриваясь. При взгляде на Джисона его глаза испуганно распахивается, он безрезультатно пытается справиться с затекшими ногами, а потом вжимается в лавочку и прикрывается руками.       – Наслаждайся зрелищем, – бросает Минхо Чану, засунув руки в карманы. Они оба смотрят, как их студент подскакивает к сжавшемуся парнишке и влепляет ему такую оплеуху, что тот почти валится на землю. – Вот поэтому я и не хотел себе старших братьев. Слишком много людей имеют право легитимного насилия надо мной.       – Может, его придержать? – нерешительно топчется рядом Чан.       – Не лезь, сами разберутся, – отмахивается Минхо и наблюдает, как Хан хватает своего брата за шкирняк и пытается вытрясти душу.       – Ты, маленький эгоистичный ублюдок! Ты хоть о ком-нибудь думаешь, кроме себя, а? – рычит он ему в лицо, пока малой пытается выдраться из его рук.       – Отвали от меня! – вопит Чонин и молотит длинными ногами, случайно заезжая Джисону в колено. – Да о вас же и думаю! Особенно о тебе, я же так тебя бешу, чего же ты побежал меня искать?       – Прекрати выделываться и пошли домой, – шипит Хан, потирая колено и чуть отступая, пока ему тут коленную чашечку не выбили. – Заебал своими психами.       – Вот и брось меня! – запальчиво кричит Чонин. Уголки его губ кривятся и ползут вниз, голос петушится и ломается от подступивших слёз. – Я же лишний, да? Маме нужно было остановиться после Сынмина и сделать аборт? Правильно разобраться с последствиями? – брат срывается на тихий плач, сгибаясь и прижимая руку к красной щеке, пока у Джисона в голове непрерывной строкой "блять, он всё слышал". Ударившая рука горит огнем, и ему хочется, чтобы бог просто ебанул его каким-нибудь метеоритом сверху, потому что он заслужил. И в лучших традициях всех конченых людей "сам калечишь, сам и лечишь", Джисон подхрамывает к лавочке и садится, притягивая брата к себе.       Хуй знает, как успокоить рыдающего подростка, которому ты только что пизданул так, что синяк останется. Джисону кажется, что в этой жизни он знает только как ругаться на японском и что он плохой брат, а вот всей этой хуйни, где не сработает конфета и "давай подуем на вавку" не знает.       – Ну что ты плачешь, ящерица мелкая? Всё ты нужный, – бормочет он ему в макушку.       – Сынмина любишь, Бомгю любишь, а меня нет! – ничего не слыша, гундосит Чонин. – В чём я виноват?       – Ни в чем, – Джисон целует его в лоб и гладит по голове, прижимая руки, пока тот не перестает вырываться. Интересно, у них в семье хоть кто-нибудь выйдет нормальным, долюбленным, если даже мамин любимчик цепляется за старшего брата в поисках этой самой любви? – Прости, пожалуйста, малыш.       – Сам малыш! – огрызается Чонин.       – Малыш, – повторяет Джисон, – помнишь, я тебя еще на руках таскал? Любит тебя твой хён, очень, только вот он тоже слегка придурочный, не зря же братья.       – Правда? – пиздец, голос брата звучит с такой надеждой, словно Джисон реально может не любить это всклокоченное чучело. Парень прижимает к себе мелкого еще крепче, зачмокивая всю его лохматую макушку и кутая немного продрогшее тело в свои объятия. Чонин наконец-то вспоминает, что не любит все эти телячьи нежности, но мужественно терпит, шмыгая носом и пытаясь проморгаться через опухшие глаза. Вздыхает тяжело. – Купишь мне новые наушники?       – А профилактических поджопников тебе бонусом не добавить? – возмущается Хан, наконец-то прекращая свою пытку скиншипом.       – Ну вот, а я реально подумал, что любишь, – притворно вздыхает Чонин и улыбается. Хочет схватить свой рюкзак, но Джисон сам забирает его, перед этим накинув на младшего брата свой пиджак. Они наконец-то поднимаются с лавочки, чем и привлекают к себе внимание преподавателей.       – Всё, воссоединение семьи закончено? – интересуется Минхо, рассматривая Хана, за ручку ведущего к ним своего младшего брата, который если не перерос своего хёна, то точно сравнялся с ним, а кроссовки на массивной подошве только прибавляли ощущение, что хомяк-джунгарик ведет за собой детеныша шиншилы.       – Эт кто? – Чонин пялится на двух незнакомых мужиков и спешно растирает мокрое лицо, охая из-за надавливания на опухшую сторону. Джисон хочет себе руки оторвать.       – Это мои преподаватели с кафедры, – говорит он и сжимает пальцы брата, чтобы вел себя повежливее. – Это мой брат Чонин.       – Здрасте, – бурчит тот и причесывает свободной пятерней волосы.       – Привет, я Бан Чан, – с улыбкой кивает ему австралиец, мучительно стараясь не коситься на красную щеку подростка.       – Ли Минхо, – бросает второй. – Всё, шустрей, я и так с вами задержался, а мне еще котов кормить.       Джисон подталкивает замерзшего и уставшего брата к машине, доставая телефон, чтобы написать Сынмину, что они скоро будут. Тот лаконично отвечает стикером в виде большого пальца и пишет, что мамы до сих пор нет. Джисон вздыхает и прячет телефон, притягивая Чонина к себе и обнимая. Тот почти засыпает у него на плече, крепко вцепившись в рукав рубашки.       – Своди его к школьному психологу что ли, – падает в тишину салона, и Джисон тут же ощетиняется.       – Своих детей воспитывайте, а к чужим не лезьте!       Мистер Ли отчего-то смеется.       – Хорошо, хорошо, отец-одиночка.       Уже через пятнадцать минут Хан легонько трясёт Чонина за плечо. Тот кривится и ноет – у них это семейное, похоже. Фары машины выхватывают из темноты детскую площадку и фигуру на качелях. Джисон с вновь просыпающимся раздражением узнает Сынмина с устроившимся на его коленях Бомгю. Как бедные родственники какие-то.       Братья бросаются к ним, как только они выходят из машины. Джисон принимает тянущего к нему руки Бомгю, молясь, чтобы вышедшие из машины преподы ничего не слышали. От обрадованного "папа", сказанного его звонким голосом, отчего-то так стыдно, будто он реально по-дурости заделал кому-то ребенка в семнадцать лет, но исправлять упрямого маленького барашка еще стыднее, поэтому Джисон просто не смотрит в сторону машины, поправляя на братишке воротник легкой курточки.       Сынмин вздыхает, забирая у хмурого и зажато-виноватого Чонина его рюкзак, и подпихивает его в спину к подъезду.       – Дурак, – бурчит он, закинув вторую руку ему на плечо. – Сам мелкие осколки из ковра выковыривать будешь. Хён, ты идешь? – зовет он Джисона, оборачиваясь.       – Иду. – Джисон хватает свой рюкзак и сброшенный Чонином пиджак с заднего сиденья, захлопывает дверцу и поворачивается к преподавателям. – Спасибо большое еще раз. Не знаю, как бы я справился один.       – Были рады помочь, – Бан Чан улыбается, умиленно помахав малышу.       – Можешь сдать реферат позже, – решает вставить напоследок Минхо вместо прощания. Джисон сжимает губы и хмурится.       – Не нужно меня жалеть, мистер Ли. До свидания. – Он разворачивается и идет к терпеливо ожидающим братьям. Одна из рук Бомгю отрывается от его плеча. – Не вздумай им махать, ты их не знаешь, – тут же предостерегает его Хан, на что карапуз надувается и прячет лицо у ворота его рубашки.       Всё вроде идет хорошо, но с приходом мамы Джисон вспоминает, что они не разговаривают. Неосторожные слова, повлекшие за собой столько последствий, жгут изнутри. Может, дело в том, что маминой ошибкой, самой главной, с которой и начались все неудачи, был он сам? Была ли она старше двадцати при его рождении? Мама показательно игнорирует его и охает над лицом Чонина, пока брат вдохновленно врет, что подрался с кем-то в школе. Блеск.       Он ведь не обижается, осознает Джисон, так привык получать от него легкие подзатыльники и оплеухи, что просто прощает. Или думает, что заслужил? Заслужил, чтобы его хён вымещал на нем свою злость и раздражение только потому, что не хочет или нет времени нормально поговорить? А когда он вообще полноценно с кем-то из братьев разговаривал?       Джисон топится в мыслях о своей никчемности и ненависти к себе, регулируя воду в душе и обнимая плечи руками. Горячие капли стекают по лицу вместо слёз, а сухие рыдания только нарастают. Парень прижимает ладонь ко рту, сдерживая звуки и опускается вниз, содрогаясь всем телом. Он не понимает, что с ним за хуйня сейчас творится и почему он не может это остановить. Ебать слабак.       Трясущиеся руки на ощупь поворачивают кран. Парень чуть не поскальзывается, выбираясь из душевой кабинки, и хватается руками за раковину. Непонятный срыв закончился так же внезапно, как и начался, оставляя его полностью опустошенным. Хан с безразличием рассматривает свое лицо в зеркале и наклоняет голову вниз, чтобы хоть немного уменьшить красноту и опухлость холодной водой.       К завтрашнему дню у него готово абсолютное нихуя из обещанного реферата, так что можно еще раз сказать спасибо мистеру Ли. По остальным предметам есть хоть наметки или помощь друга, можно с чистой совестью завалиться спать.       В коридоре у двери мнется Чонин. Он отшатывается, разглядев лицо брата.       – Прости, что так надолго там застрял, – Джисон давит из себя слабую улыбку и сторонится, чтобы пройти мимо.       – Хён, – зовет Чонин, глядя виноватыми-виноватыми глазами. Божечки, да хватит так смотреть. Джисон тянет его к себе, обнимая. Брат послушно придвигается ближе. Не нравятся ему нежности, конечно, ври побольше. Джисон ворошит его волосы и гладит спину, чувствуя себя немного странно от того, что Чонин в его руках такой... ну, не ребенок. Уже почти взрослый. Свои ошибки, свои проблемы, свои загонные мысли.       – Я тебя люблю, ящерица. Простишь своего хёна?       Пальцы на его спине сжимаются, когда Чонин часто-часто кивает ему в шею.       – Как думаешь, мы должны поинтересоваться, все ли теперь в порядке? – задумчиво спрашивает Чан.       Минхо отрывается от внезапно весьма недурственного столовского салата и прослеживает за взглядом друга.       – Думаю, не стоит, – пожимает он плечами.       – Даже из вежливости?       – Да он выглядит, как мертвый. Спросить, всё ли хорошо, звучит как издевательство, разве нет?       – Ну, если рассматривать это с твоей точки зрения, – тянет Чан, а потом обо всём забывает, махая рукой, – Ликси, садись к нам!       – Тебе не кажется, что это фаворитизм? – спрашивает Минхо, тоже замечая веснушчатого первокурсника-австралийца.       – Ничуть. Один гражданин Австралии помогает другому гражданину Австралии. Знаешь, чем попахивает?       – Возможными обвинениями в сексуальных домогательствах? – пытается угадать Минхо.       – Патриотическим долгом, мой друг. Ну, и у него акцент очень миленький, – добавляет в конце Чан, наигранно хмурясь на скептическую усмешку Минхо. – Что? Это важно!       – Не сомневаюсь, – кивает Минхо, еще раз глядя на дальний стол, за которым устроился Хан Джисон и понуро смотрел себе в тарелку, пока его друг Хван кидал на него встревоженные взгляды.       День проходит скучновато. В принципе, как и предыдущие. Минхо вдалбливает в светлые, но пустые головы невероятный по красоте и звучанию язык их восточных соседей и тоскливо проверяет практические, надеясь найти такого же собрата по разуму, который будет впихивать в ответ на задания нецензурщину, испытывая свою удачу. Пока попадались только любители порисовать цветочки и котиков. За котиков он ставил жирный плюсик в списке студентов напротив их фамилий.       Хан Джисон котиков никогда не рисует, но плюсик напротив его фамилии стоит, – он пыхтит забавно, строя такое лицо, словно не зная, что по нему отлично видно, по каким направлениям он мысленно посылает собеседника. В последние месяцы оно, правда, действительно потускнело на эмоции, поэтому Минхо ничего не может с собой поделать и позволяет себе его подначивать. Ну, иногда выходит не слегка – Минхо нужно учиться останавливаться и не переходить черту, иначе эта пыхтелка так и утопает в закат разгружать ящики на складах.       Вот интересно, подсаживаться к своему студенту в маленьком тихом баре, когда он сидит и пялит в столешницу с бутылкой дешевого соджу в руках, – это переход границ? Минхо тоже думает, что нет.       Так что максимально хуево начавшаяся неделя, продолжившаяся для Джисона так же хуево, заканчивается вообще мистером Ли по другую сторону стола. Хан вообще-то все практосы сдал и даже тот идиотский реферат, какого хуя, спрашивается?       – Постыдите меня? – спрашивает парень, демонстративно делая пару глотков прямо из бутылки и не обращая внимания на стоящую рядом рюмку.       – А должен? – пожимает плечами Минхо, попивая кофе из трубочки. – Какой плохой мальчик.       Соджу идет не в то горло, и Джисон закашливается.       – Не издевайтесь, – просит он, вытирая мелкие капли салфеткой.       – Ну и как, весело пить в одиночестве? – интересуется Минхо.       – Я не для веселья пью, – делает еще один глоток Джисон, возвращая внимание столешнице.       – А для чего?       Парень поднимает голову. Глаза блестящие и ясные, словно он и не пьет, но ощущение от взгляда тяжелое и неуютное, будто в глазах вместо зрачков две глубокие-глубокие бездны, бездонные и опасные – засосет и не высосешься. Минхо слегка ежится. Джисон замечает и понимающе улыбается.       – Что, не очень у меня зеркала души, да? – он подпирает слегка румяную от алкоголя щеку кулаком. – Мама тоже не любит мне в глаза смотреть. Говорит, я на отца очень похож. Хотя знаете, у нас есть с ней одна общая черта: мы, когда пьяные, совсем язык за зубами не держим, так что войдите в мое положение и не спрашивайте меня про домашку.       Минхо отзеркаливает позу Хана, с любопытством изучая его. Вот такой студент, подпитый, расправивший плечи и улыбающийся, кажется немного очаровательным. Ладно, много очаровательным, у Минхо даже слов пока не находится – нужно акклиматизироваться к такому Хан Джисону, продолжающему заговорщицки шептать, придвинувшись к нему:       – Если честно, то я сейчас должен быть на подработке, но меня поменяться сменами попросили. Там у парня завтра знакомство с родителями девушки намечается, так что... –Джисон преувеличено печально вздыхает, надувая щеки и укладывая подбородок на лодочку из ладоней, делясь секретом: – А у меня девушки нет. Я даже не целовался еще ни с кем.       Минхо и сам не замечает, как на губы забредает улыбка. Он ловит выжидающий взгляд из-под ресниц и хочет спросить, что это за неумелый флирт такой, но язык не поворачивается нарушить эту теплую и даже интимную атмосферу.       – И как мне реагировать на такую важную информацию?       – Ну, вы же мой преподаватель, значит, преподать мне урок..? – брови Минхо взлетают вверх. – Подождите, я шучу! Не подумайте ничего такого, а то в этот раз мне не только на колени становиться придется, но и ваши ботинки поцеловать, – парень веселится, словно события понедельника были чем-то далеким и смешным.       – Студент Хан, вы же понимаете, что я – мужчина? – напоминает ему Ли и об этом, и об их разных статусах в иерархии университета.       Джисон, собирающийся выпить еще немного, вдруг замирает с широко распахнутыми глазами. Он резко отставляет бутылку и растерянно смотрит на преподавателя.       – Стойте, подождите, вы серьезно? Черт, как же я раньше этого не заметил?! – он прижимает ладонь к открытому в шоке рту. – О, ужас мне.       – Переигрываете, – замечает смешинки в бездонных глазах Минхо. Джисон перестает актерствовать и смеется, откинув голову назад.       – Хенджин слишком много восхищался вашим видом сзади, так что вам придется смириться с моими запудренными мозгами. Да и... – Джисон вздыхает, погрустнев и отвернувшись, – было бы неплохо на один-единственный вечер забыть обо всем и представить, что у меня есть любимый человек, что я не потерял всё то время с милыми трепетными влюбленностями, когда на сердце неспокойно от руки в руке и поцелуя в щеку. Вся эта подростковая романтика – вдруг у меня такой никогда не будет? Вдруг я упустил свое время? Дайте хоть один вечер, когда я могу почувствовать себя луной, а не уродливой черепахой.       – А если я расскажу вашему другу, что вы так легко сдали его симпатию? – спешит вернуть тему в более веселое русло Минхо.       Джисон, съехавший по спинке стула вниз, поворачивает голову к преподавателю, возвращая расслабленную улыбку на лицо.       – Обязательно скажите ему об этом, если захотите с ним замутить – он будет платить за мои обеды до выпуска и назовет вашего первого сына в мою честь. Как вам такие перспективы, мистер Ли?       – Звучит заманчиво, но я воздержусь.       – Как хотите, – Джисон салютует Минхо бутылкой и допивает последние пару глотков, а потом принимается внимательно изучать состав. – Нет, они реально какую-то бодягу тут намешали. Вы правда сейчас сидите тут со мной?       Минхо протягивает вперед руку ладонью вверх, а под непонимающим взглядом спрашивает:       – Ну, проверять будете?       Нерешительные пальцы опускаются на его ладонь, и Минхо сжимает их, мягко и настойчиво, позволяя почувствовать свою осязаемость. Джисон смотрит на их сцепленные руки, как-то надсадно кашляет и отворачивается, прикрывая глаза второй рукой.       – Ну вот, уже за ручки держимся, так и до свидания недалеко, да?       – С недипломированными специалистами на свидания не хожу, у меня есть стандарты, – сразу же предупреждается Минхо.       – Ага, – кивает Хан. Его ладонь опускается, показывая чересчур влажные глаза. – А после выпуска?       – Вы сначала выпуститесь.       – Точно, я ведь не на своем месте. Но теперь я из чистого упрямства не уйду, а вам придется терпеть меня.       Минхо склоняет голову к плечу, изучая улыбающееся лицо студента. Покрасневшие белки глаз скрывает блестящая поволока из собирающихся слез.       – Я ведь тоже могу говорить и делать глупости, ведь так? – напоминает парню Минхо.       – Как сейчас? – вторая рука Джисона тянется к ладони Минхо, словно он усталый замерзший путник у жаркого костра. – Наверное, мне будет очень стыдно в понедельник. Не удивляйтесь, если я не приду к вам на пару.       – Ну, и по какому поводу стыд? Если вы, конечно, не собираетесь выкинуть сейчас что-нибудь в вашем стиле.       – Ничего я не собираюсь выкидывать! – недовольно ворчит Джисон. – Просто сижу тут, надоедаю вам своими пьяными разговорами. За руку цепляюсь. Маленький двадцатидвухлетний мальчик, опять всё жалеющий себя – жалкое зрелище, да?       Минхо вздыхает, проходясь большим пальцем по чужим костяшкам, смотрит в глаза Хана серьезно и внимательно, пытаясь пробиться через его притворное веселье.       – А кто еще тебя пожалеет, кроме самого себя, Джисон?       Студент то ли кашляет, то ли всхлипывает, давясь смешком.       – Наверное, никто? – выдыхает он. – Ой бля, ща подводка потечет, и буду я тут с вами сидеть некрасивый, – всё пытается выдавить из себя улыбку. – Я не хочу реветь перед вами, да и вряд ли у меня получится. Давайте этот вечер останется у нас в памяти, как неловко-милое недосвидание, чтобы я мог похвастаться Хенджину про него?       – Могу подбросить до дома, чтобы поддержать легенду, – Минхо тянется в карман за ключами от машины.       – Совсем мое сердце не бережете своей галантностью. Разбалуете, а я потом от вас не отлипну.       Минхо смотрит на сияющую сквозь слезы улыбку Джисона и сомневается из-за сохранности уже своего сердца. Да когда там пройдет эта ханджисоновская акклиматизация?       Они молча едут по ночному городу: водитель сосредоточен на дороге, а пассажир, похоже, задремал, отвернув голову к окну. Уже после того, как Хан вбегает в свой подъезд, обернувшись напоследок, Минхо берет телефон в руки и звонит Чану.       – Вот слушай, – сосредоточено говорит он, пока друг причитает насчет позднего звонка.       – Скажи, что это важно, – вздыхает в итоге Чан. Минхо так и представляет, как он присаживается на кровати, скрестив ноги, и кутается в одеяло, готовый внимательно слушать и напрягать извилины сонного мозга.       – Представь чисто теоретическую ситуацию: один гражданин Кореи хочет помочь другому гражданину Кореи. Это же можно назвать патриотическим долгом?       – Эти граждане Кореи находятся в Корее?       – При чём тут их географическое положение? – возмущается Минхо.       – Тебе сейчас про национализм пошутить? И вообще, всё, что касается тебя, не может относиться ни к каким долгам, особенно к патриотическим. Не опошляй это светлое государственное понятие, – отрезает Чан. – Пожалей бедного студента и меня заодно – вали спать! – и отключается.       – Фу, как грубо, – бормочет Минхо, – я вообще-то про чисто теоретическую ситуацию спрашивал.       Он выезжает на дорогу, обдумывая ответ друга. То есть если в своей стране, то и помогать нельзя? Ну нет так нет, не судьба значит. Потом в мыслях всплывает лицо с бездонными глазами и широкой улыбкой, а Минхо вспоминает, что та же Япония не так уж и далеко, а ощущение патриотического долга всё гнездится в груди.       Для Джисона его маленькая сказка заканчивается с каждым шагом по темной лестнице. В квартире непривычно шумно для такого времени суток. Парень раздевается и идет вставлять братьям люлей за слишком громкие звуки фильма. Динамики его старого ноутбука надрываются и хрипят, не выдерживая такой мощи.       – Не понял, – он приваливается к косяку и изучает три тела на своей кровати. – Что за посиделки? Мама вас еще не разогнала? Бомгю спать давно пора.       – Мамы опять нет, – пожимает плечами Чонин. Снова спер его домашнюю толстовку и лежит теперь в ней, натянув капюшон до носа.       – Ясно, – вздыхает Джисон. Он уходит в ванную и умывается, а потом несколько раз чистит зубы, чтобы мелкие не учуяли запах алкоголя. – Ну-ка, двигайтесь! – парень забирается к ним и перетаскивает сонного Бомгю к себе на грудь. Чонин, самый худой из них, поворачивается на бок и кладет Джисону голову на плечо, отодвигаясь к стене, Сынмин с другой стороны протягивает чипсы. Джисон возмущенно бухтит насчет крошек, но Чонин хлопает его по бедру и шикает:       – Тихо, ща этот чувак принцессу Мононоке пикапить будет! – Джисон тут же затыкается, потому что да, сцена классная, и тянет плед вверх, чтобы накрыть Бомгю. – Ты что, пил? – принюхивается надоедливая ищейка справа.       – Отвали, глиста, – отодвигает пятерней лицо Чонина Хан, – жри чипсы в моей кровати, пока я добрый.       – Как страшно, – фырчит тот в ответ.       – Да заткнитесь вы! – стонет Сынмин, засовывая им по большой чипсине в рот. – Ненавижу с вами что-нибудь смотреть.       – Вот я щас ужастик включу – посмотрим, как запоешь, – все не может замолкнуть Чонин.       – Сам первый к хёну спать прибежишь, – через старшего брата показывает ему язык Сынмин.       Джисон тяжело вздыхает, поглаживая спину мгновенно уснувшего Бомгю. Всё как всегда. Взрослая жизнь, конечно, такое себе, он по-прежнему заебался на процентов девяносто, но всё ещё существуют те десять процентов, которые делают всю эту хрень менее унылой. Может быть, завтра он запрется в ванной и наконец-то выплачется, ощущая себя обессиленным и не способным ни на что, но сегодня ему хорошо.