Старскрим: Время делает возможным все

      Старскрим — трансформер, у которого всегда есть цель. И который не остановится на пути к цели, какой она ни была бы, ни перед чем и ни перед кем. Который пойдет на предательство, убийство, военные преступления, да на что угодно, если это сократит расстояние между ним и желаемым. Вероломный, лживый, подлый, бесконечно зацикленный на себе и вместе с тем — непоколебимо верный собственным идеалам, на посту лидера десептиконов Старскрим умудрился и собрать немало преданных сторонников, и нажить не меньше врагов, и все же в какой-то момент оказался тем единственным, кто действительно мог их возглавить.       Вот только как он таким стал? Что ж… Первое, о чем стоит сказать, начиная речь о главном предателе всея вселенной — Переломного Момента, превратившего неплохого трансформера в чудовище... не было.       Как обычно и бывает в жизни, он менялся постепенно, менялся под влиянием очень многих обстоятельств. И, в силу особенностей психики, Старскрим относится к тем трансформерам, которые на протяжении своего функционирования меняются постоянно. Вероятно, настоящего Старскрима просто не существует: он надевает новые и новые маски, пока не сживается с ними так, что сам совершенно уверен: это и есть он, его подлинная сущность.       Старскрим активировался без постороннего влияния (то есть развитие его протоформы началось само, а не было запущено искусственно в лаборатории) в Кузнице Праймуса Полихекса. Он не застал ту относительно благополучную эпоху, которая была при Нове Прайме, и встретил Кибертрон уже под правлением Саддена — а Прайм из него был, как известно, паршивый. Жизнь для простого народа была тяжелой, социальное расслоение достигло своего пика, и Старскрим с первых дней своего осознанного функционирования чувствовал, что надо что-то менять.       Но до начала осознанного функционирования все шло неплохо. «Новорожденных» трансформеров какое-то время опекают, учат основам жизни, объясняют устройство общества специально обученные специалисты при Кузницах Праймуса, и Старскрим оказался среди небольшой группы других недавно активированных трансформеров. Да, именно активированных: он был единственным, появившимся на свет не по плану и не потому что нужна была рабочая сила, а, что называется, по воле Праймуса. В этом нет ничего выдающегося и особенного: кибертронцы размножаются невероятно медленно, самопроизвольное развитие протоформы начинается редко, и практически любой активировавшийся оказывается в подобной ситуации, если только не «взрослеет» один. Однако именно этот факт, точнее, устоявшиеся в кибертронском обществе предрассудки, что активировавшиеся якобы в чем-то лучше активированных, и природная харизма Старскрима сыграли с ним злую шутку: они заронили первые семена уверенности в собственной уникальности и будущем величии.       Старскрима любили. Яркий, обаятельный, быстро учащийся и адаптирующийся, действительно талантливый в небе и единственный активировавшийся — он быстро оказался в центре внимания и стал лидером и душой своей небольшой компании, хотя по-настоящему так ни с кем и не сблизился. Он не чувствовал в этом особенной нужды — Старскрима полностью устраивало, как обстояли дела в тот момент. Даже тот факт, что он был аутлаером, не омрачал картину, несмотря на распространенную на Кибертроне неприязнь к ним: способностями, давшими ему имя, Старскрим не пользовался, и о них просто забывали. С первых дней своего существования он привык к тому, что нравится всем окружающим, и, когда его признали готовым к самостоятельной жизни и отпустили в эту самую жизнь, Старскрим пережил настоящий шок.       Он впервые остался один. Наедине с новым для него миром, без кого-то, кому действительно было бы до него дело, и это после всеобщего обожания в Кузнице Праймуса. Знакомые по ней не то чтобы бросили его — однако для них тоже началась новая жизнь, с новыми друзьями, делами и проблемами, и Старскриму там просто не нашлось прежнего места.       Полихекс был серым, мрачным промышленным городом на берегу Моря Ржавчины, с частыми кислотными дождями и землетрясениями, плохой экологией и либо круглосуточными сумерками из-за плотного смога, либо палящим злым кибертронским солнцем. Большая часть его инфраструктуры была сосредоточена на добыче и переработке энергона. Старскрим не собирался становиться шахтером, как все его сверстники, которых именно для этого и активировали — то, что он активировался сам, избавляло его от этой обязанности, не испытывал он особенного интереса и к работе с энергоном в целом. Он отчаянно хотел вернуть то время, когда был в центре внимания, и поэтому, стремясь этого внимания добиться, решил связать свою жизнь с тем, к чему у него действительно был дар: с полетами. А это означало два варианта — карьеру спортсмена или карьеру военного. Пробиться в профессиональный спорт у недавно активировавшегося нищего трансформера не было ни единого шанса, так что выбор был сделан за него — и из Полихекса Старскрим отправился в Тарн.       Тарн был и остается военным центром Кибертрона — в его окрестностях расположены военные базы, и сам город живет за счет обеспечения армии, производства оружия, разработки и установки апгрейдов и лечения полученных во время службы травм. Действующая армия на Кибертроне тех времен была маленькой: трансформеры существовали единым государством на своей планете и не знали достаточно развитых, чтобы представлять серьезную угрозу, цивилизаций на других. Тем не менее, многие трансформеры проходили подготовку в ней: по собственному желанию, чтобы заработать на жизнь или просто из убеждений — в основном кибертронская армия занималась охраной преступников, занятых на тяжелых работах, но с этим Старскрим столкнуться не успел. Тарн Старскриму после унылого и вызывающего апатию одним своим видом Полихекса поначалу понравился. Поначалу. Очень скоро Старскрим разочаровался и в нем — и тому были причины.       Армия быстро показала, что сам по себе талант не значит ничего. Старскрим совершенно не умел работать в команде и был ярко выраженным индивидуалистом — качества, может, и не самые плохие, но для военного совершенно неподходящие. Каждую неудачу он, привыкший к прямо противоположному, переживал как трагедию, и подколы сослуживцев ситуацию не улучшали. Нельзя сказать, что это было травлей — нет, относились к нему в общем-то нормально и подтрунивали так же, как и над любым другим, но Старскрима, отчаянно желавшего прежнего восхищения собой и не менее отчаянно желавшего быть лучшим, эти подколы невероятно злили и вгоняли в отчаяние. Так в нем зародились первые ростки комплексов — он не чувствовал, что достаточно хорош даже для самого себя, не говоря уже об окружающих. Столько попыток научиться, и все с одним результатом, провал за провалом — нет ничего удивительного в том, что Старскрим в конце концов пришел к выводу, что армия была ошибкой. И, раздосадованный и окончательно разочарованный в идее и в себе, едва дождавшись окончания срока службы, он вернулся в Полихекс.       Служба принесла ему немного денег, но вскоре Старскриму понадобились бы средства к существованию, а работать в шахтах он по-прежнему не хотел. Ему повезло: он смог получить неплохое место на энергоноперерабатывающем заводе — по-прежнему не испытывая к энергону интереса, но после армии почти довольный тем, что имел. И, стараясь отвлечься от апатии и разочарования в себе, тут же развел бурную деятельность: у него было действительно много идей для улучшения производства, для менее затратной переработки, для придания готовому энергону новых свойств. Возможно, так бы он на этом заводе и остался, занял бы со временем более высокую должность, если бы кто-то, заметив в нем потенциал, не посоветовал получить образование и пойти в науку.       Старскриму идея понравилась. Все еще разочарованный в своем таланте к полетам, все еще страдающий от комплексов и все еще мечтающий о величии, он решил попробовать стать ученым, и, найдя подходящий геологический институт в Аяконе, устремил свой взгляд к новой цели. Большая (на тот момент) часть его жизни ушла на то, чтобы заработать на переезд и обучение. Старскрим экономил буквально на всем, ограничивал себя во всем, в чем только мог, живя одной лишь мечтой: вырваться из родного серого Полихекса, не гнить и не деградировать здесь больше. И в конце концов, скопив достаточно средств для этого, отправился к новой жизни — уже во второй раз.       Учеба Старскриму давалась достаточно легко, а вот новая жизнь — не очень. Он чувствовал себя растерянно в большом и чужом городе, чувствовал себя аутсайдером среди тех, кто в большинстве своем в Аяконе или появились на свет, или жили уже очень давно, и опять не мог наладить ни с кем близких отношений, опять не вписывался в окружение. Вдобавок именно здесь он по-настоящему столкнулся с процветавшим в кибертронском обществе неравенством с другой его стороны: здесь о том, что он активировавшийся, мало кто знал, зато знали, откуда он, слышали акцент, и относились нередко как к наивному провинциалу, с чего-то решившему, что может забраться на высоты. И даже узнав об особенности его появления на свет, едва ли меняли мнение. Ростки комплексов, зародившиеся в армии, нашли благодатную почву и начали набирать силу, и к ним добавился еще один на тему голоса — после многочисленных шуток, с таким необычным тембром, как у него (высокие голоса у трансформеров редкость), надо было в певцы идти, а не в ученые. Не самая злая шутка из возможных, но для кого-то, отчаянно желающего, чтобы его воспринимали всерьез, ну очень неприятная. Старскрим вынес из этого урок: если хочешь нормального отношения к себе, нужно или быть настолько выдающейся личностью, чтобы это затмевало все недостатки, или уметь притворяться. Становление выдающейся личностью он решил отложить до лучших времен, зато Старскрим быстро и естественно перенял аяконский акцент, а на вопросы о своем происхождении или отшучивался, или отмалчивался, или напрямую врал. Вдобавок он начал тщательно контролировать голос: говорить тише, заставляя вслушиваться в свои слова, сознательно перенастраивать вокодер на понижение тембра, выработал другие темп и саму манеру речи. И это сработало: окружающие стали относиться к нему чуть лучше, чуть серьезнее.       Вот только Старскрима это злило. Он понимал, что такое отношение смог заполучить лишь с помощью притворства и лжи, когда хотел подобного отношения к себе настоящему, и что в этой лжи погряз весь Кибертрон. Вдобавок ему по-прежнему было одиноко — было, пока он не встретил Скайфайер.       Скайфайер была чуть старше, работала в том же институте и гораздо больше любила науку как таковую, чем передавать кому-то свои знания, но в этом у нее были исключения: некоторых трансформеров хотелось учить, и Старскрим, к тому времени успевший немного заинтересоваться изучением энергона, оказался одним из таких. Поначалу они проводили много времени вместе, пока Старскрим учился, позже стали встречаться просто чтобы пообщаться — у них было не так много общего, но, как оказалось, именно противоположные качества позволяли им взаимодополнять друг друга. Резкий и нетерпеливый характер Старскрима рядом со Скайфайер смягчался, а замкнутая, чудаковатая и интересующаяся только наукой Скайфайер становилась чуть более открытой. Так они из просто мельком знакомых, кивавших друг другу при встрече, быстро стали чем-то большим.       Этот период своей жизни Старскрим всегда считал и по-прежнему считает единственным по-настоящему счастливым.       Скайфайер любила его — таким, каким он был. Она не тормозила саморазвитие, не мешала ему в этом — но со Скайфайер Старскрим никогда не чувствовал, что недостаточно хорош. Благодаря Скайфайер Старскрим наконец решил остаться работать в этом же институте, забросил еще подававшую голос мечту связать свое функционирование с полетами и с головой погрузился в науку, решив забраться на высоты уже на этом поприще. Днем интересная и довольно разнообразная, приносящая небольшой, но стабильный доход работа, по вечерам — общение, а позже и совместная жизнь с той, кого он взаимно любил — казалось, ничто не могло омрачить эту идиллию.       Но пара ложек дегтя все-таки была. Отношения на Кибертроне не поощрялись в целом, а отношения между коллегами были под прямым запретом — поэтому свои они были вынуждены держать в тайне. Старскрим считал это ужасно несправедливым: кому какое дело, с кем он делит платформу, если на работе это никак не сказывается? Второй проблемой стало отношение окружающих к Скайфайер. Скайфайер была активированной, и ее активировали для работы в этом институте точно так же, как когда-то направили в шахты тех, с кем взрослел Старскрим. И, несмотря на то, что наукой Скайфайер искренне интересовалась и, что называется, «горела», видела в этом свое предназначение, многие считали, а иногда и не стеснялись говорить вслух, что ей просто не хватило амбициозности и твердости характера, чтобы, проработав положенное время в институте, добиться чего-то большего. Саму Скайфайер эти замечания всего лишь слегка расстраивали. Старскрим злился, пытался вступаться, потому что знал ее намного лучше их всех, но все было бесполезно.       Эти, казалось бы, мелочи отравляли Старскриму его в остальном идеальное существование. И эти же мелочи — запрет на отношения, дискриминация активированных — однажды привели его на подпольное собрание оппозиционеров, критиковавших власти и режим.       Оппозиционеры называли себя десептиконами.       Именно на том собрании Старскрим впервые по-настоящему осознал, сколько несправедливости было на Кибертроне на самом деле и как малы и незначительны были проблемы, приведшие его туда. И при этом для десептиконов не существовало незначительных проблем: неодобрение отношений и легкая дискриминация активированных для них были важны вместе с тотальной цензурой, социальным расслоением, погибавшими на тяжелых работах заключенными, карательной хирургией, пропадавшими без вести эмпатами и другими сильными аутлаерами и многим другим. А еще Старскрима привлекло то, что у десептиконов, при наличии иерархии, даже с их основателями можно было пообщаться на равных.       Старскрим продолжал ходить на эти встречи, рискуя быть пойманным и отправиться под суд, и все сильнее заражался новыми идеями. Чем дальше — тем больше он утверждался во мнении, что мирные перемены не сработают, что менять нужно все и радикально — разрушив до основания и построив с нуля. Одновременно с этим его отношения со Скайфайер начали ухудшаться: Старскрим, умеющий увлекаться только чем-то одним, все больше терял интерес к науке, и даже несколько экспедиций в колонии на других планетах не изменили этого — напротив, Старскрим видел только все то, о чем говорили десептиконы: несправедливость, неравенство, тяжелый труд и тяжелую жизнь, и едва ли замечал то, ради чего прибыл туда изначально. Вдобавок он скрывал эти собрания от Скайфайер — Старскриму было неприятно лгать ей, но конфиденциальность была главным и самым строгим требованием. Десептиконы не могли себе позволить быть обнаруженными.       Первым из основателей десептиконов, с которым Старскрим познакомился лично, был Саундвейв.       Старскрим тогда ждал возможности поговорить лично с Мегатроном или Волтейджем — теми, кто обычно выступал на собраниях. Но уже тогда он не хотел быть просто частью обступившей их толпы, всего лишь очередным едва ли запомнившимся лицом среди множества других — уже тогда он чувствовал, что может добиться чего-то большего и сделать нечто большее. В какой-то момент к нему закралась мысль, что это он может однажды быть окружен толпой, внимающей каждому его слову — и эту мысль он старательно отогнал.       Саундвейва он заметил сам. Тот отошел в сторону, подальше от толпы и от шума: третий основатель десептиконов предпочитал держаться в тени и на собраниях высказывался крайне редко — зато всем было хорошо известно, что это он организовывал эти встречи, находил под них складские помещения и подвалы, обеспечивал прикрытие, пользуясь своей работой в полиции. Тихий, незаметный, немногословный, маленький на фоне Мегатрона и Волтейджа — про него часто просто забывали.       Старскрим, напротив, был заинтересован — и подошел сам. В то же время он отчаянно хотел отвлечься — его мучил страх за отношения со Скайфайер, которые становились все хуже, он устал скрывать от нее эти собрания, устал видеть, как Скайфайер считает, что на Кибертроне все в порядке.       Во время разговора его тревога сгладилась, незаметно для него самого пропала — тогда Старскрим еще не знал, что говорит с одним из сильнейших живущих эмпатов. Он говорил сам и не получал ни пренебрежения, ни снисхождения в ответ на свои тогда еще излишне наивные мысли — только мягкие поправки. И слушал, что говорил Саундвейв. Что преступно оставаться в стороне, когда на твоей планете происходит что-то подобное. Что нельзя слепо следовать несправедливым законам. Что однажды нужно заставить народ слышать их голоса — и что каждый голос ценен.       Именно тогда, набравшись смелости, Старскрим спросил, можно ли пытаться доносить их идеи до других — и получил одобрение. И — предупреждение, что делать это нужно крайне осторожно.       Немногим позже, когда их число стало возрастать, десептиконы пришли к выводу, что им нужен опознавательный признак — что-то достаточно заметное, но при этом естественное, позволяющее предположить, что перед тобой свой. Этим признаком стала красная оптика — редко встречающаяся от природы и бывшая такой у всех троих основателей. Поменять цвет оптики мог любой медик — и так все больше и больше красных огоньков горело на тех собраниях. Старскрим тоже пошел на это: отказался от родного золотого цвета окуляров, заменил его на ярко-красный — и был рад чувствовать себя частью чего-то целого, чего-то большего.       Одновременно с этим Старскрим начал говорить со Скайфайер о том, что слышал на собраниях — осторожно, завуалированно, понимая, что подвергает их обоих риску. И Скайфайер вроде даже соглашалась — за исключением того, что менять все надо радикально. За исключением того, что Кибертрону нужна революция. Скайфайер была пацифистом — и это определило исход их со Старскримом отношений.       Примерно тогда же на Кибертроне наконец-то появилась официальная оппозиция партии автоботов — известная под названием Вэлформ. Скайфайер вступила туда одной из первых. Старскрим был раздосадован — ведь он хотел однажды привести Скайфайер на собрания десептиконов, но в то же время он был рад, что Скайфайер не стала оставаться в стороне.       Радость длилась недолго. Десептиконам вскоре стало известно — не в последнюю очередь благодаря Саундвейву, его связям и способностям — что Вэлформ целиком и полностью был творением Сентинела — автоботского политика и командующего элитной гвардией. До правительства дошла информация о росте оппозиционных настроений, вызванном десептиконской тайной агитацией, и правительство же создало эту организацию, чтобы по-прежнему держать народ под контролем. Эта «оппозиция» была фикцией. Так Вэлформ был объявлен таким же противником, как и автоботы.       Старскрим пытался донести это до Скайфайер. Пытался объяснить, что Вэлформ — не более чем марионетка в руках тех, с кем он якобы борется. Скайфайер не верила и считала, что Старскрим излишне параноидален. Так они впервые за свое знакомство серьезно поругались — а парой дней спустя десептиконы наконец вышли из тени.       Начались бунты. Старскрим теперь носил десептиконские инсигнии на крыльях — десептиконов стало слишком много, чтобы можно было арестовать их всех. И, как ни странно, среди беспорядков, погромов и терактов он чувствовал себя как никогда на своем месте. Революция разгоралась стремительно, и вскоре стало ясно, что Кибертрон ждет гражданская война. Во время теракта — в котором обвинили десептиконов и которого они не совершали — погиб Садден Прайм. Избрание нового Прайма откладывалось, а власть оказалась в руках Сентинела. Десептиконы начали организовывать собственную армию — в которую Старскрим пошел диверсантом. На какой-то момент всколыхнулась старая мечта об авиации, но его подготовки было недостаточно, а свои научные познания он не хотел использовать, работая в тылу — и потому стал добровольцем. Отчасти это определило новую маску, которую он себе выбрал: среди десептиконов было много «простых», которым он казался тепличным интеллигентом — и так Старскрим обрел новую личину: едкую, саркастичную и циничную. Он сам не заметил, как все меньше притворства и все больше правды было в этой его роли.       Тогда же Старскрим впервые встретил своих сотриадников: Тандеркрекера и Скайварпа назначили ему как подмогу и прикрытие. Старскрим перекрасил корпус в более подходящие для войны цвета — темно-серый и черный, оставив лишь немного родного красного, и теперь устраивал диверсии против автоботов. И чем дальше — тем понятнее становилось, что переворот не будет таким быстрым и успешным, как ему виделось прежде. Нарастали сомнения: никто не знал, чего ждать от завтрашнего дня, когда наконец воцарится новый мир. Старскрим испытал разочарование — но не в идеях, а в Мегатроне и его речах о том, как близка была новая жизнь. Тогда он впервые задумался, что лидер десептиконов не тот, кем казался.       Шла война: автоботы теперь были не политической партией, а армией — причем гораздо опытнее и профессиональнее десептиконов. Вэлформ оставался в стороне, продолжая провозглашать идеи мира, порядка и дипломатического урегулирования конфликта. Вот только расстаться со Скайфайер Старскрим так и не смог — они встречались, тайком, каждый раз находя все меньше и меньше точек для соприкосновения, но не решаясь оборвать эту связь.       Однажды Старскрима остановил и отвел в сторону Саундвейв — и Старскрим знал, почему, еще до того, как тот заговорил. Теперь то, что среди десептиконского руководства есть эмпат, ни для кого не было тайной. Саундвейв настойчиво посоветовал ему прекращать эти встречи — потому что Скайфайер была в Вэлформе, а Вэлформ был ничем не лучше автоботов. Если не хуже их — оставаться в стороне в такой ситуации было не меньшим преступлением, чем поддерживать старый режим. И Старскрим не мог с этим не согласиться.       Но и от встреч со Скайфайер, от надежды переубедить и увидеть ее в десептиконских рядах, увидеть ее носящей фиолетовую инсигнию Старскрим отказываться не собирался. Вместо этого он учился лгать — и теперь, обратив на себя внимание Саундвейва, лгать Старскрим умел даже в мыслях.       И все же этим встречам суждено было закончиться, а отношениям — прекратиться. Решающим фактором стал теракт в штаб-квартире Вэлформа, унесший жизни всего его руководства и многих рядовых членов — десептиконский теракт, на этот раз действительно их. Автоботы не преминули воспользоваться этим: для пропаганды, что лучше старый и мирный режим, который собирались оставить они, чем десептиконы и хаос, приносимый ими, что десептиконов нужно остановить. Многие из осколков Вэлформа, из тех, кто искренне верил в перемены, предпочли примкнуть к автоботам — кто из чувства мести, кто из согласия с их словами. Среди них была и Скайфайер.       Перед этим она встретилась со Старскримом — в один последний раз. И снова попыталась переубедить его, заставить отказаться от фиолетовой инсигнии, образумиться, увидеть, что делали десептиконы и до чего опустились они в борьбе за свободу. Старскрим категорически отказался. И об этом выборе вспоминал еще не раз, но никогда — с желанием сделать другой. Так они со Скайфайер расстались на долгие годы, на миллионы лет, чтобы встретиться вновь только на чужой далекой планете — Земле.       Это расставание и переход Скайфайер в стан врага почти подкосили Старскрима — но все же не смогли его сломить. Вместо этого он начал сближаться с сотриадниками в надежде заполнить хотя бы так одиночество. Не то чтобы очень успешно: между собой эти двое сдружились гораздо лучше, но все же они общались, и Старскрима это даже устраивало. Он, вероятно, просто не был способен на полноценную дружбу, был слишком зациклен на себе для этого — на себе и своих все возраставших амбициях. В отсутствие Скайфайер стало некому сдерживать его негативные черты и поддерживать положительные, не для кого стало пытаться быть лучше — и так Старскрим все больше и больше менялся.       Тем временем десептиконы начали побеждать в войне — медленно, тяжело, но верно. Города оказывались под их контролем, а среди автоботов все больше нарастала паника. Тогда же было объявлено о создании сикеров: элитного авиационного батальона, лучших из лучших под командованием Волтейджа — после начала войны ставшего десептиконским коммандером и авиакомандующим. Едва Старскрим узнал об этом, как в его Искре снова ожила позабытая было мечта о небе, снова возникли в памяти давнее восхищение окружающих и слова о том, что у него есть талант. Он твердо решил, что не собирается упускать свой шанс — и начал усиленно тренироваться. Каждую свободную минуту (а порой и урывая моменты прямо на миссиях) он тратил на то, чтобы улучшить свои навыки в воздухе, чтобы стать чем-то большим, чем простой диверсант. Он смог заразить этой идеей и сотриадников, заставить и их больше практиковаться — просто потому, что хотел и дальше работать с кем-то знакомым и привычным.       Все трое подали заявки на перевод в ряды сикеров. Все трое, пройдя дополнительную подготовку, стали ими.       Так для Старскрима началась совершенно новая жизнь — и череда опьяняющих побед. Старскрим ознаменовал это перекраской корпуса в прежние цвета и начал прокладывать свою дорогу к славе. На каждом задании он выкладывался по полной, на каждой миссии делал лучшее, что было в его силах, неоднократно рисковал собой ради победы, шел на все ради нее — и это принесло свои плоды. Старскрима знали, отмечали заслуженными и многочисленными наградами, его имя было среди тех немногих, которые руководство произносило с гордостью, а враги — со страхом…       И вскоре этого ему стало мало.       Да, Старскрим теперь был сикером — одним из тех немногих, кому посчастливилось ими стать, членом элитного батальона под командованием лично Волтейджа — и только Волтейдж и был выше них. И одну вещь Старскрим знал наверняка: он мог быть слабее десептиконского коммандера, моложе его и менее опытным, но он был гораздо быстрее и намного способнее его. Он твердо знал, что достоин занять его место — и когда-то тогда впервые произнес фразу, позже ставшую его жизненным кредо: «Время делает возможным все. Я могу подождать».       Он ждал. Он действительно ждал — уверенный, что предназначен для чего-то большего, чем быть просто «одним из» — даже если и одним из лучших. Старскрим не без оснований полагал, что Волтейдж, лично принимавший участие в боях, однажды может быть убит, а замену наверняка будут искать среди его сикеров. И среди сикеров же Старскрим выделялся: отмеченный многочисленными боевыми наградами и личными благодарностями руководства, харизматичный, пользующийся авторитетом среди сослуживцев — было бы совершенно логично ожидать, что выберут именно его. Нужно было просто дождаться этого момента. Разумеется, все эти мысли он держал под тщательным контролем, вспомнив свои встречи со Скайфайер и пользуясь приобретенным ради них навыком в новых целях. Старскрим учился не только летать, но и лгать, и обе эти вещи он умел делать превосходно.       Старскрим ждал, и ждал долго, но война все шла, победа была не за горами, несмотря на то, что некоторые города до сих пор оставались непокоренными, а автоботы продолжали отчаянно сопротивляться. И если бы десептиконы победили, Старскрим стал бы просто ветераном войны — и никем больше. А он теперь хотел не только славы, но и власти. В какой-то момент Старскрим понял, что пора брать судьбу в свои руки — и мысленно подписал Волтейджу смертный приговор.       К тому времени как-то забылось, что Старскрим когда-то в начале войны был диверсантом — но сам он помнил об этом каждую минуту, помнил, как начинал и кем точно не хотел больше быть. Старскрим решил рискнуть и поставить на кон все — и теперь ждал не пока удача повернется к нему лицом, но подходящего момента, чтобы убрать своего коммандера с дороги, зная, что ни за что не сможет справиться с ним лично, и собираясь подстроить Волтейджу «несчастный случай».       И однажды шанс предоставился. Десептиконы должны были штурмовать Полихекс, до сих пор остававшийся одним из непокоренных ими городов и могущий стать ценным источником столь необходимых ресурсов. Старскрима это не очень волновало — его волновало только то, как можно проложить себе путь наверх. Волтейдж отличался конструкцией от большинства сикеров, да и просто истребителей, был намного больше и тяжелее их, и был одним из немногих, кто мог проводить полноценные бомбардировки. Старскрим проник на склад с боеприпасами и вывел из строя бомбы, которые брал на вооружение Волтейдж — встроил в них программу, благодаря которой они должны были взорваться раньше.       В тот вылет он не особенно рвался вперед, вместо этого держась рядом с Волтейджем и наблюдая, ожидая, пока они окажутся подальше — а дождавшись, активировал свой «апгрейд», как только Волтейдж сбросил бомбы на одно из автоботских укреплений.       Взрыв оглушил Старскрима, а ударная волна почти сбила его самого — но все же он успел увидеть, как Волтейдж, тяжело раненный, с одним крылом, остался в сознании, трансформировался и даже смог кое-как приземлиться. Это не входило в планы Старскрима: коммандера все еще могли найти, спасти, и тогда все было бы зря. Он бросился следом — чтобы увидеть Волтейджа неподалеку от горящего родного Полихекса.       Полихекс, подожженный отступающими автоботами, Старскрима не волновал. Он приблизился к Волтейджу, к тому, чьи речи когда-то слушал с восхищением, к тому, с кем когда-то так хотел познакомиться лично, к тому, кто во многом сформировал его новое мировоззрение, — и услышал просьбу о помощи. Волтейдж до последнего мгновения не знал, что произошло, кто был его убийцей — а Старскрим, бросив холодное «Ничего личного», подобрал один из обломков и пробил им камеру Искры, завершая начатое. Не испытывая ничего, кроме предвкушения и страха. А потом сел и подавил эти эмоции, заархивировал воспоминания, представил на их месте новые — зная, что самое сложное еще впереди. Ему предстояло доложить об этом руководству — и обмануть эмпата.       И ему это удалось.       План Старскрима сработал именно так, как он и ожидал: Мегатрон не мог допустить и мысли, что Волтейджа убил кто-то вроде него, и умение лгать в мыслях сыграло свою роль. Вина за случившееся легла на тех, кто эти бомбы делал — а совесть Старскрима замолчала быстро. Тело Волтейджа, доставшееся автоботам, в итоге пришлось обменивать на пленного Хот Рода. Новым коммандером десептиконов действительно стал Старскрим. Он заплатил за достижение своей цели немногим: всего лишь жизнью одного из основателей десептиконов, всего лишь собственной извечной параноидальностью и вечной угрозой раскрытия.       Старскрим снова перекрасил корпус — на этот раз в черно-красно-желтый, и теперь мог наслаждаться новообретенной властью.       Он неожиданно для самого себя оказался не только превосходным авиатором и тактиком, но и достаточно способным стратегом, и мог не только командовать сикерами в бою, но и участвовать в составлении планов — теперь наравне с Мегатроном и Саундвейвом. Да, он был молод, не так опытен, но быстро доказал, что едва ли уступает им. Даже большая ответственность, пришедшая с этой властью, не тяготила его: теперь Старскрим достиг величия, о котором всегда мечтал, теперь он был вторым лицом в десептиконской армии…       Вторым. Первым оставался Мегатрон. И это вскоре начало отравлять Старскриму жизнь — не только потому, что он считал себя достойным занять его место, но и потому, что Мегатрон начал терять рассудок.       Старскрим не знал, что стало тому причиной, хотя и сильно сомневался, что потеря давнего и верного соратника. Мегатрон был зациклен на Матрице Лидерства — древнем и могущественном артефакте, на ней и на желании стать Праймом. И Старскрима это злило. В глазах Старскрима это значило не изменить всю систему, как хотели десептиконы, а просто сменить одного Прайма на другого. Старскрим был в корне не согласен с идеей, что власть должна находиться в руках носителя Матрицы — ведь даже ее влияние на носителей не было до конца изучено, и не стеснялся открыто спорить с Мегатроном об этом.       Впустую. Мегатрон не собирался слушать недавно ставшего коммандером выскочку, как не собирался и отказываться от своих желаний — и так Старскрим окончательно разочаровался в лидере десептиконов.       Вскоре десептиконы все-таки смогли взять под свой контроль Полихекс — то, что от него осталось. Старскрим вошел в свой разоренный войной родной город как завоеватель — но испытал лишь досаду. Эта победа была не вполне его, несмотря на все силы, которые он в нее вложил, несмотря на то, что он лично участвовал в бою и рисковал собой. Десептиконы прославляли за эту победу своего главнокомандующего — Мегатрона.       И снова Старскриму в голову пришла мысль, что он достоин чего-то большего — а значит, Мегатрона ждал такой же «несчастный случай».       Вот только исполнить задуманное на этот раз оказалось не так-то просто. Мегатрон, несмотря на развивающееся все больше безумие, все еще был достаточно осторожен, рядом был все еще преданный ему Саундвейв, и Старскрим должен был действовать как можно скрытнее. Тогда же он слепил себе новую маску — бесконечно самовлюбленного придурка, понимая, что от такого не будут ждать серьезной угрозы. И снова перекрасил корпус — на этот раз в карминный, черный и блекло-сиреневый.       А потом наконец появился настоящий Прайм — Оптимус, до этого бывший никому не известным обычным солдатом Орионом Паксом. И для десептиконов это стало началом конца.       Они начали проигрывать в войне: автоботы, до этого лишь отбивавшиеся, теперь были воодушевлены появлением Прайма, и все чаще стали переходить в наступление. Рассудок Мегатрона становился все более затуманенным, он все больше зацикливался на Матрице.       Постепенно они теряли контроль над почти полностью захваченной планетой, города снова оказывались под контролем автоботов, численность десептиконов стремительно сокращалась, несмотря на активируемых новых трансформеров — и Старскрима охватывал ужас. Все было не так, неправильно, нужно было что-то делать, но все же он до сих не мог избавиться от Мегатрона — а в том, что они проигрывали, Старскрим винил именно его.       Кончилось все тем, что десептиконов зажали в Каоне — ставшем их последним оплотом. Отступать было больше некуда — и стало ясно, что на Кибертроне десептиконы оставаться больше не могут. Так в строжайшем секрете началось строительство «Немезиды» — огромного космического корабля, на котором десептиконы собирались бежать. Удерживать город с каждым днем становилось все труднее, и окончательно впасть в отчаяние им не давала лишь надежда, подпитываемая речами Старскрима — теперь выступавшего перед внимающей каждому слову толпой, как и мечтал когда-то, но самого не верившего в то, что говорит.       Когда пришло время уходить, десептиконы забрали из каонской Кузницы Праймуса все протоформы, которые могли — а напоследок было решено уничтожить все оставшиеся вместе с самой Кузницей. Старскрим лично готовил взрыв, который должен был стать одновременно отвлекающим маневром и последним актом ненависти десептиконов к старому режиму — и не чувствовал по отношению к уничтожаемым будущим трансформерам ничего. Только ярость, что они идут на это, что они вынуждены бежать вместо того, чтобы сражаться дальше.       Он перекрасил корпус — в последний раз. И покинул Кибертрон — свой дом, свою родную планету, отправляясь в неизвестность. Все еще как коммандер десептиконов, а не их лидер. Все еще храня надежду однажды этим лидером стать — а затем вернуться и победить в войне, начатой не им.       Тот идеалист, каким он был прежде, навсегда остался в прошлом, сгинул в пожаре революции, догорел в пламени войны. Миру идеалисты не нужны — этот мир предназначен для Старскримов.