Астры и Иглы

      Сияют начищенные до блеска бокалы, горят девственно белые свечи, источающие аромат ладана, льётся глифт и нежное цветочное вино… Благодарственный ужин, устроенный в честь Рождества, имеющего здесь несколько иной смысл, являя собой точку отсчёта, в самом разгаре. Я восседаю за ангельским столом, посаженная сюда совершенно не к месту предусмотрительной Мисселиной, прознавшей о моём появлении на суде над матерью и Винчесто.       Спрашиваю себя о том, как учительница узнала, и не нахожу ответа. Впрочем, утренний визит советника Рондента может пролить свет на эту загадку, но… Почему он доверил эту тайну именно ей? Что может связывать приближённого Сатаны и простого малозначимого ангела? Любовь? Точно нет. Дружба? Едва ли. Работа?..       Любые виды союзов между ангелами и демонами всегда вызывали во мне интерес. Пожалуй, это одна из сотни причин, по которой я, благодаря помощи Бонта, решила увидеться с матерью и её любовником. Хотелось заглянуть в глаза и спросить, как женщина, которую при мне не раз охарактеризовывали как умную, сумела попасться так легко в лапы правосудия. И, несмотря на её слова про колдовство и наваждение, я предполагала в ней отголоски чувств. Памятуя земной опыт приворотов, знаю, что привязать друг к другу людей, уже изначально небезразличных, намного проще, чем тех, кто не испытывает ничего.       Что же касается запрета… Он всегда казался мне откровенно бредовым и нарушаемым всеми, кому не лень. Просто были умные, способные сохранить свою тайну, и глупцы, не видящие грани. В конце концов, если бы Шепфа действительно не хотел обхождения закона, он бы просто не вложил в нас возможность испытывать вожделение к тем, кто принадлежит к другой фракции. Или он и вправду надеялся, что его дети настолько разумны, что воспримут слова о запрете на веру, не пытаясь его преступить? Чушь. Порой мне кажется, что Создатель – всего-навсего садист, обожающий с извращённой страстью наблюдать за нашими мучениями, ведущими скорее к сломленности и покорности, нежели к просвещению.       Я и сама не раз нарушала запрет Неприкосновения с Мими, Дино, Ади… В первый раз вынудили меня, во второй – я, а в третий… Это было актом помощи. Не больше. Никогда не больше. Ни к одному из своих любовников я не испытывала особенной приязни, никто не откликался в моём сердце. Мы использовали тела друг друга, не затрагивая души. И если демонов это устраивало, то ангела – нет. Ох, Дино! Каким же тяжёлым вышел наш разговор накануне. Изначально я вообще пошла за ним лишь из любви к своему морскому дракону, Фыру, не более. Я приручила его, а значит, была ответственна перед ним. Он нуждался в моей помощи, и я была рядом, откармливая его лекарствами и залечивая бальзамом раны.       И тут этот белокрылый праведник решился на разговор. Чёрт, но ведь я никогда не давала ему надежды! Тогда в отеле случился наш первый и последний секс, вызванный эмоциями и моей жаждой утешения. Мне просто нужно было отвлечься, вытеснив боль и страх мимолетным удовольствием. Я абсолютно не нуждалась в продолжении в виде запрещённых отношений, когда над тобой висит не только занесённый топор Равновесия, но и приготовленный для удара жезл ангела Фенцио. Честно, даже не знаю, что страшнее…       И всё же, по итогу непростой беседы, мы с Дино поняли друг друга, сумев формально остаться друзьями. Так лучше для всех. Ангел прав: загангрененную конечность следует вовремя отрубить, не дожидаясь, пока трупный яд отравит весь организм. Дино – хороший парень и обязательно встретит кого-то более подходящего, чем я. Уж извините, но недостойна моя копоть его чистоты. Разбивать сердца весело, когда тебе шестнадцать и ты только осознаёшь своё место в этом мире, упиваясь небольшим клочком власти над чьим-то сознанием. В двадцать два приоритеты меняются, и забавляться с чужими жизнями становится слишком ответственно и опасно. Игра больше не стоит потраченных на неё свеч.       Из размышлений меня вывел грубоватый толчок в плечо: видимо, внимания просили не в первый раз. Повернувшись налево с характерным шипением и немым вопросом в глазах, я натыкаюсь на полуусмешку Астра. Дьявол, только его для полного счастья и не хватало! Ненавижу этого мамкиного агрессора. То в вагончик ворвётся, крича о нападении жесткосердечных демонов, то нападёт в драке перед крылоборством, совершенно не смущаясь того, что я втрое меньше, а, соответственно, физически слабее, то во время небесного боя подрежет крылом, а после, на торжественном банкете, посвящённом победе их команды, сцепится с Ости… Ох, а сколько раз он пытался вывести меня из строя во время заданий на Земле? И ведь всегда получалось! Но я ещё обязательно отыграюсь: нужно лишь подобрать правильную стратегию.       Интересно, ему просто нравится вступать в конфликты с более уязвимыми, доказывая своё превосходство, или дело в чём-то другом? В какой-то земной книжке по психологии я читала, что есть люди, ловящие кайф от одного адреналина, выделяющегося во время спора. Им не столь важна победа, главное – участие, обеспечивающее возможность всласть пособачиться. Они приносят это во все сферы жизни: от учёбы до отношений. Но, как говорится, чем жарче ссора, тем ярче примирение: сначала бьётся посуда, а после – ломается кровать. Интересно было бы проверить эту теорию… Ведь я и сама, отчасти, такая. Темперамент, продиктованный огненным Овном, неисправим: сидеть на пороховой бочке, ожидая взрыва, до ужаса весело. От этих мыслей невольно скрещиваю ноги, сжимая их. И почему-то на мгновение представляю его руку, скользящую по бедру.       Фу-фу-фу! Краснея, одёргиваю себя, вслушиваясь в слова ангела, явно заметившего моё смятение:       – Ты странная, – спокойно произносит он. – Общаешься, в основном, с демонами, а сидишь среди ангелов. Подсадная утка? – если бы не его доброжелательная улыбка, я бы подумала, что он вновь выискивает способ задеть меня.       Видимо, это отразилось у меня на лице так, что он спешно добавил:       – Я шучу… Сейчас все такие напряженные. – тянет он. На мгновение мне кажется, словно под маской шута прячется что-то ещё, более… глубокое. Будто бы он прекрасно понимает, что происходит, но выходить из образа Арлекина не собирается. Может быть, это и есть самая правильная позиция? Никто и никогда не будет ожидать от идиота большего, а значит, можно делать, что угодно, прикидываясь дурачком.       Парень продолжает:       – Небеса всегда правили Адом, но демоны заметили это только сейчас, и начали обижаться. Глупость! Равенство априори невозможно. Мы же не герои утопии из земных книг…       Мне хочется спорить, но отчего-то не находится сил. Зачем доказывать свою правоту тому, кто не готов к конструктивному диалогу? Поэтому я просто киваю и корю себя за эту слабость, отшучиваясь:       – Ты называешь меня странной… А сам пришёл на торжественный ужин в толстовке и джинсах. Денег на костюм не хватило? – смеюсь, а он улыбается в ответ, совершенно не злясь.       – Знаешь, я часто работал на Земле с теми, чьи счета превышали восьми, а то и девятизначные цифры. И все они одеваются так, как удобно им самим. Когда ты по-настоящему богат, понты ни к чему. Только люди с нищенским мышлением пытаются кому-то что-то доказать. Покупают последние модели смартфонов, питаясь макаронами быстрого приготовления, – он пожимает плечами. – Что тебе налить?       Я только сейчас замечаю, что мой бокал всё еще пуст. Качаю головой, произнося:       – Ну я же дама. Сам как думаешь? – он раскатисто смеётся, привлекая к себе внимание сидящих неподалёку ангелов.       – А ещё говорят, что земные женщины лишены стереотипов. Откуда мне знать, что ты любишь: глифт или вино? Впрочем, посмею предположить… – он легким движением подхватывает графин с синей жидкостью, наполняя фужер до краёв, несмотря на правила этикета, призывающего занимать алкоголем лишь треть бокала: пригубить, а не напиться.       Благодарно киваю, прикладываясь к дурманящему напитку, буквально после нескольких глотков отдающему опьянением в голове. Я никогда к этому не привыкну.       Из-за стола приподнимается директор Кроули, рассказывая о традициях и обычаях праздника. Он предлагает любому из нас поблагодарить Шепфа за что угодно.       Тянется вереница учеников, возносящая признательность Создателю в разной мере. Демоны говорят спасибо за силу и возможности, ангелы – за испытания, посланные Всевидящим Оком. Хочется расхохотаться. Поганые лицемеры. Слышу, как со скрипом отодвигается чей-то стул. Раздаётся нервный вздох и тоненький голосок произносит:       – Благодарю Шепфа за то, что подарил жизнь смертным, – её лицо словно пронзил нервный тик. «Занимательно» – думаю я. – Благодарю за подаренное одиночество… – губы девушки дрогнули, а голос сорвался. Она посмотрела на Дино, и тот, не отворачиваясь, выдержал её тяжелый взгляд. – Видимо, это одиночество во благо, как и всё, что ты делаешь, – по лицу ангела покатились слёзы, и она, шмыгая носом, выбежала вон. Послышались шепотки.       – Боже, купи себе шоколадку и вибратор, и перестань уже страдать из-за тех, кто тебя не стоит… – едва слышно произношу я. Несмотря на мою очевидную неприязнь к белокрылым, Лилу было жаль. Видимо, Дино избрал гордое одиночество и стёртые до мозолей ладошки, потеряв меня. С другой стороны, это даже хорошо. Лучше уж девчонка поплачет и встретит кого-то, кто будет смотреть на неё как на восьмое чудо света, чем будет вечно цепляться за мысль, что сумеет влюбить в себя этого праведника с пучком на голове. Не сумеет.       Сбоку раздался смех:       – Буду знать, что дарить тебе на выпускном. А-то я уж подумал цветы, как всем… Банальщина! – не переставая хохотать, Астр поднялся из-за стола.       Вразвалочку прошедшись между столов, он встал около серафима Кроули и, прокашлявшись, начал речь, не предвещавшую ничего хорошего:       – Хочу сказать «спасибо» за то, что я являюсь тем, кто я есть, – демоны заметно напряглись, но Астр ходил по острию ножа, не срываясь. Раня других, но не себя. – Хочу сказать спасибо за прекрасных смертных, что посылаешь к нам, – он показывает сначала в мою сторону, а после на Монику. Та в ответ возносит средний палец, а он посылает ей воздушный поцелуй.       Я задаюсь вопросом, было ли между ними что-то, но не успеваю закончить размышления, как Астр одной фразой выбивает весь воздух из моих легких:       – И за желания, высказанные ими, которые можно с лёгкостью исполнить по праву первородных, – он подмигивает мне, и я стремительно начинаю заливаться краской. – Ведь кто, если не мы, научим их правильно расставлять приоритеты? – усмехаюсь его ходу, позволяющему ему оставаться обелённым в глазах окружающих, совершенно не понимающих, о чём идёт речь на самом деле. Ну ничего, дорогой, я тебе припомню.       Он присаживается рядом, глядя с похабной ухмылочкой прямо в глаза. Взгляд твёрдый. Не выдерживая, отворачиваюсь, вскидывая подбородок.       – Ещё один намёк, Астр, и обнаружишь в комнате банку вазелина и ещё кое-что, превышающее во сто крат твоё дряблое мизерное достоинство, – приподнимаю мизинчик, слегка подёргивая им. Но ангел лишь смеётся:       – Туше.       Нашу зарождающуюся перепалку прерывает Люцифер, пламенно проклинающий Создателя за то, что тот любит одних детей своих намного больше, чем других. И я полностью с ним согласна. Начинаются переговоры, голоса становятся громче, начинается драка, летят тарелки с кушаньями, кто-то визжит, слышится громогласный крик Кроули, призывающего прекратить беспорядок, и… Всё затихает от волны света, расходящейся по округе, слепящей даже ангелов. В центр выходит Мисселина, вероятно, создавшая её, и спокойным тоном сообщает, что банкет окончен.       Все покидают зал. Последнее, что я вижу, уносимая толпой: лицо Рондента, невесть откуда взявшегося в зале. Он, с полуулыбкой, кивает Мисселине, уводя её под руку куда-то в противоположную сторону.              Напряжение, наэлектризованное до предела, чувствовалось в воздухе. Демоны всё чаще вступали в открытые стычки с ангелами, а те, в свою очередь, не гнушались отвечать. Порой доходило до побоев, подстав, выливания краски и иных менее приятных жидкостей на головы зазевавшихся. Одним словом: цирк на выезде.       Серафим Кроули не придумал ничего лучше, чем убедить учителей всё чаще посылать нас на совместные задания. И если прежде практики, проводимые ангелом Фенцио, бывали не чаще раза в неделю, то теперь они проходили на постоянной основе. И вот я снова сижу в классе, сетуя на то, что папаша Дино снова где-то задерживается, а я так торопилась на его урок, что не успела позавтракать. Живот урчит, подвывая стаей несчастных китов. Стыдно.       В голову точным ударом прилетает что-то квадратное и тяжелое. Потерев лоб, обнаруживаю на парте шоколадный батончик, явно притащенный с Земли, и записку: «Непризнанная, завали, итак с похмелья котелок разрывается!» Прослеживая траекторию полёта, обнаруживаю, разумеется, Астра. Кто ещё додумается до такого?       Поднимаю средний палец вверх и вижу закатившиеся глаза ангела. Губы шепчут: «Я вообще-то забочусь!» Поднимаю вторую руку с аналогичным жестом, но всё же киваю. М-да… Парень действительно выглядит не очень: под глазами пролегают синяки, волосы всклокочены, извечная толстовка помята. Сбоку от него сидит Моника, недовольно что-то нашёптывая. Пытаюсь напрячь слух, но не слышу ни слова. И, конечно, в мою болезную голову не приходит ничего лучше, чем всё-таки поесть. Лучше я умру от возможного яда или слабительного, подмешанного в угощение, чем от голода. Нет, формально, мы, конечно, можем прожить без еды, но… Сил и так нет.       Разворачиваю батончик, медленно надкусываю и замираю от удовольствия. Как же я скучала по настоящему шоколаду! Аналог, предложенный школой, больше похож на смесь прогоркших семечек и быстрорастворимого кофе. Мерзость, одним словом.       Поднимаю взгляд и вижу довольное лицо Астра и разозлённое Моники. Неужели и эта «красавица» ревнует ко мне своего мужика? Сначала Лилу, потом – Ости, а теперь и она. Молодец, Уокер, собрала врагов из всех фракций! Хотя после того, как я извинилась перед Ости за проступки матери, та стала лояльнее. С недавних пор мы даже курим в одних кустах, перекидываясь ядовитыми репликами, которые почему-то больше не задевают. Может, со временем мы сумеем подружиться…       Кидаю ещё один быстрый взгляд на Астра: выражение не меняется. А вот Моника так и пышет гневом. Что ж, после случая с обожженными этой стервой крыльями, я возненавидела её ещё больше, а значит, можно поиграть. Ненавязчивым движением стягивая с себя свитер, будто бы в аудитории резко стало жарко, обнажаю упругий бюст, затянутый в спортивный топ. И, как бы случайно, роняю несколько шоколадных крошек на грудь. Приходится наигранно наивно вздохнуть и, медленно облизав указательный палец, начать подцеплять их ноготком, отправляя в рот. Облизывая уже два пальца, доводя их до глотки, стараюсь не думать о том, насколько вульгарно и при этом забавно это выглядит. В конце концов, я будущий демон, и мне по статусу положено уметь обольщать. А на ком ещё тренироваться, как не на туповатых одноклассниках?       Томно вздыхая, потягиваюсь, заставляя грудь подпрыгнуть, и словно бы случайно вытягиваю руки вперед, разминая плечи и шею: вид умопомрачительный. Эффект удался: Астр напряжённо старается глядеть мне в глаза, а Моника, хлопая по парте, отсаживается подальше. Усмехаюсь, поймав взгляд Ади, протянувшего большой палец вверх. Так-то, сучка.       В лицо прилетает ещё одна записка, гласящая: «Шоу, конечно, эффектное, но можно было просто сказать спасибо». Цокаю языком, сминая клочок бумаги, и готовлюсь ответить, но шествующий по классу ангел Фенцио останавливает.       – Уокер! Астр! Раз вы так сдружились, – это слово он выделяет с интонацией абсолютного сарказма, – на задание отправитесь вместе. Подойдите.       Мы плетёмся к учителю, он вручает нам свиток и тычком под лопатки отправляет в водоворот. Всё как и всегда. Вот только где-то в глубине сознания засела мысль, что что-то должно произойти. Знать бы только, что…       Нас выбрасывает у входа в аудиторию какого-то университета или колледжа, и я неосознанно провожу параллель с обстановкой Академии. Да, школа Ангелов и Демонов действительно завораживает своим антуражем… Белокаменные стены, фрески, предметы искусства, живописные виды… А здесь просто серые стены с обколупавшейся краской. Становится не по себе: словно снова вернулась к обучению на Земле. Астр хватается за голову, и я злорадно улыбаюсь, прекрасно помня, что с похмелья лучше не перемещаться в пространстве. Представляю, насколько ему сейчас плохо, и молюсь, чтобы парня не стошнило в ближайший цветок. Хотя это место ничем уже не испортишь.       Сзади подходит женщина лет сорока, одетая строго и безвкусно: коричневое блеклое шерстяное платье до щиколоток, растянутая кофта в цвет стен, балетки, видимо, не один раз отремонтированные, отсутствие макияжа и крысиный хвостик. Типичная учительница литературы в старших классах. Она подталкивает нас к двери, ведущей в аудиторию, неразборчиво проговаривая какие-то ругательства. Заглядывая внутрь, понимаю, что здесь не лучше: исписанные грязные парты, покосившаяся доска, затхлый воздух и в довершение – компания учеников, одетых в одинаковую форму: чёрный низ, белый верх, синий галстук. Безвкусица. Искренне радуюсь, что в нынешнем учебном заведении могу самовыражаться через одежду, а не становиться частью стада.       Моя задача – подтолкнуть учеников сорвать урок, вырвавшись из-под гнёта старой маразматички, а Астра – заставить их покориться, выслушивая нудную лекцию, с которой они совершенно не согласны. Задание почти что детское, слишком лёгкое, и совершенно не подходящее ни под его, ни под мой уровень. Но работа есть работа. В этой жизни нужно уметь и по подиуму вышагивать, и людей травить, и полы мыть, куда же без этого.       Женщина, которую эти несчастные называли педагогом, вышла вперёд, встав перед учащимися, хлопнула по столу, и менторским тоном начала лекцию. Первая половина была до ужаса скучной, так что мы начали засыпать, но тут мой окутанный дремотой разум вычленил словосочетание: «Вред онанизма». Глаза распахнулись если не в шоке, то удивлённо. Подавив сарказм, вслушалась. Ангел, явно ловящий отходняки после ночных возлияний, последовал моему примеру.       – Это удовольствие управляет вами. Ваш разум искажается картинками из пагубно влияющих на неокрепшие умы греховных порнофильмов, – тянет женщина, пока я давлюсь ядом. Ученики же продолжают конспектировать, кажется, боясь высказать открытое неодобрение, хотя едва уловимая энергетика говорит об обратном. – Можно сдаться, выбрав удел раба своих желаний. Или бороться, встав на путь воина. Когда возникает желание искуситься, скажите: «Прочь!» – откровенно хочется заржать и пробить лоб ладонью от идиотизма сказанного. Судя по доносящемуся от ангела глубокомысленному «бля…», он абсолютно солидарен. Пора заканчивать.       Пытаюсь встать, чтобы выдать гневную тираду, тем самым подпитав уверенность учеников в том, что происходящее ненормально, но меня останавливают усилием воли. Оседаю обратно, покосившись на ангела.       – Они уже сломлены и покорны. Давай не будем долго бороться, а поступим так, как выгодно нам обоим: ты признаешь, что проиграла, я выскажу согласие со словами этой бабы, у которой, вероятно, уже паутина образовалась в причинном месте, и мы спокойно завершим задание, получив возможность отправиться домой, – устало произносит Астр. – Я дико хочу принять душ и ещё пару часов поспать. Да и у тебя наверняка есть свои заботы… Всё равно я сильнее, верно, дорогуша? – что ж, мудень, я почти что согласилась оставить всё, как есть, но теперь это дело принципа.       Пальцы медленно постукивают по столу, а после резким движением опускаются на его колено. И снова контрастно, не спеша, двигаются наверх. Парень удивлённо смотрит на меня, встряхивает головой, и, наклоняясь вперёд, опирается на парту, видимо, решив, что игнорирование – лучшая позиция. Ошибаешься, дорогой. Так даже интереснее. Продолжай играть в недотрогу, а я повеселюсь. Ладонь почти что нежно поглаживает внутреннюю сторону бедра, подбираясь к органу. Слышу выдох сквозь зубы, усмехаясь небольшой победе. Наконец дохожу до начинающей твердеть плоти, затянутой в грубый слой джинсы, а под ней ещё, предполагаю, хлопка или синтетики. Прижимаюсь ближе, задевая ангела плечом. Остановить не пытается, даже обидно. Слишком уж легко он сдался. Но лицо по-прежнему каменное, держится. Обвожу очертания органа сначала большим пальцем, а после добавляю к нему все остальные. Движения ускоряются, добавляется напор. Из его гортани доносится сдавленный стон, а на меня перемещается болезненный и возбуждённый одновременно взгляд.       – Перестань. Мы на работе, – говорит он, но я лишь невинно улыбаюсь, продолжая. – Я скажу учителям, что ты пыталась нарушить запрет, чёрт возьми… – голос ломается из-за того, что я резким движением сжимаю плоть, слегка впиваясь ногтями. Боль на грани удовольствия.       В его взгляде читается нечто среднее между желанием сломать мне руку и схватить за волосы, подтолкнув под парту заканчивать начатое. Я подмигиваю, произнося:       – Запрет введён на поцелуи и проникновение. Про петтинг никогда не упоминалось… – головой понимаю, что отчасти парень прав, но я уже переходила этот Рубикон не раз, так что лезвие правосудия давно занесено. Погибать – так с музыкой. Желательно состоящей из его стонов.       Он шепчет что-то нечленораздельное, пытаясь перехватить мою руку. Другой удерживаю его ладонь на весу, расстёгивая джинсы и пробираясь под бельё. Жмурится. Дышит чаще. Проиграл. Обхватываю плоть кольцом пальцев, то ускоряя, то замедляя движения, видя, как давит стоны. Почему-то происходящее не кажется абсурдным, напротив, правильным. Впервые. Ластовица моих собственных бикини мокрая насквозь. До боли хочется прикоснуться к себе, снять напряжение. Терплю. Не должна показывать слабости и желания, балансируя на грани игры. Правила сегодня задаю я. Предчувствуя приближение его разрядки, резко замираю, выскальзывая из белья. Обхватываю его колено, впиваясь ногтями, и с нескрываемой иронией шепчу на ухо:       – Удовольствие, действительно, управляет нами? Может, эта маразматичка права… – улыбаюсь, – и стоит отогнать желание искуситься? – в ответ ловлю озлобленный взгляд, торжествуя.       Воспользовавшись его замешательством, встаю. Медленно прохожу между рядов из парт под удивлёнными взглядами учеников. Присаживаюсь на стол напротив педагога. Та пышет гневом, но старается сдержаться. Это мне даже на руку.       Невинным тоном произношу:       – Знаете, многие считают, что мастурбация является частью изучения своего тела. Онанизм был всегда. И сколько бы вы не плевались высокоморальным ядом, нельзя идти против мнения учёных, получивших образование явно куда лучшее, чем то, что вы даёте нам, – гляжу высокомерно, с нескрываемым удовольствием наблюдая за тем, как кожа учительницы багровеет. – Самоудовлетворение улучшает сон за счёт выброса дофамина и эндорфинов, а оргазм приводит нас в состояние покоя. Кроме того, сердечно-сосудистая система укрепляется, ведь мастурбация – это своего рода спорт. Да и удовлетворение себя защищает нас от глупых связей, вызванных физическими желаниями, которые, поверьте намного сильнее любой морали.       – Что вы себе позволяете?! Немедленно покиньте кабинет! – надрывно взвизгивает женщина.       Я лишь смеюсь:       – С удовольствием. И, знаете, я доложу руководству, что вы даёте нам неверные знания, ограничивая нашу свободу, – на этой ноте я покидаю кабинет.       Видимо, мои слова имели вес, потому что следом выходит примерно половина аудитории. С улыбкой наблюдаю, как светятся их лица, предвкушающие праведный бунт. Что ж, полагаю, не всё потеряно, и эти ребята еще выживут из этого учебного заведения старуху-консерваторшу.       Заворачиваю за угол, как вдруг моё тело придавливают к стене. Астр возносит ладонь, пальцами сжимая моё горло.       – Сильнее можешь? – подмигиваю, пытаясь подавить страх и… возбуждение, стягивающее узлом низ живота. Всё же, я выиграла битву, но понесла потери.       – Что это, блять, было такое, Уокер? – шипит Астр. – Не хочешь закончить начатое?       – Ах, так тебя волнует не то, что я обошла тебя, а то, что не позволила кончить? – предпоследнее слово выделяю интонацией. Несмотря на положение тела, власть по-прежнему в моих руках. – Знаешь, может быть, я бы и продолжила, попроси ты в другой манере… А может и нет. Я всего лишь воспользовалась тобой, чтобы выполнить задание, как истинный демон… – он ослабляет хватку, и я подаюсь вперёд, прикусывая мочку уха. – Так что, давай сам, ручками.       Он смеётся, опускаясь к моему лицу, но вместо ожидаемого поцелуя слышу шёпот:       – Демоны, моя дорогая Непризнанная, не допускают слабостей, сохраняя самообладание, а ты… – его холодная ладонь проскальзывает под юбку, контрастируя с температурой тела, прощупывая белье. Дико хочется потереться об его пальцы, но давлю в себе это желание. – Попалась на свою собственную удочку, беззастенчиво намокнув, – рука пропадает. Он с почти что полным безразличием отворачивается, вызывая водоворот. Про себя чертыхаюсь, ещё не понимая, что своей шалостью начала войну, в которой победителей не будет. Либо оба проиграем, либо…              Проходит ровно полторы недели. Всё как обычно: скучные лекции, неординарные и не очень задания, редкие прогулки и вылазки в старый вагончик, некогда украденный кем-то из первородных с Земли. Поговаривают, что это проделка Геральда, поспорившего с Фенцио на невесть что в их студенческие годы. Интересно, какими они были? Шумными и яркими? Воспоминания о них хотелось подольше сохранить в сознании или, напротив, поскорее забыть?       Слушаю очередную туповатую шутку Ади, кажется, пришедшего в норму после потери возлюбленного. Знаю, что это не так, но стараюсь не отсвечивать, поддерживая спектакль. В вагончике на удивление тихо. Лишь несколько дальних столиков занято демонами и непризнанными. Ангелов не видно. У нас, вроде как, установился негласный график посещаемости, чтобы избежать стычек. Стало проще, но чувство какой-то неполноценности не покидало. Словно вырезали жизненно важный орган, без которого идеально слаженный организм небесного мира переставал работать.       Голова кружится от глифта, немного подташнивает от кислотной музыки, бьющей басами по барабанным перепонкам. Выхожу на воздух с диким желанием закурить, достаю сигарету, но зажигалка не находится. Чертыхаюсь громче, чем следует, привлекая внимание парочки, стоящей в отдалении: два демона, упоённо целующихся под луной. Ну… скорее пожирающих лица друг друга. Никогда не любила глубокие слюнявые поцелуи: ощущение, что тебя облизал той терьер соседской старушенции. Бррр!       Влюблённые вновь возвращаются к своему занятию, ничуть не смущаясь присутствия третьей лишней. Уже думаю вернуться обратно и стрельнуть у бармена или кого-то из отдыхающих немного огня, как меня окликает знакомый мерзкий голос явно перебравшей в этот вечер Моники:       – Эй, на пару слов, потаскушка! – мда, начало уже хорошее, ничего не скажешь. – Нам есть что обсудить, – хочу взлететь и скрыться, но не успеваю, опалённая горящим шаром. Великолепно, вселенная! Я хотела прикурить, а не испепелиться. Можно зажигалку поменьше?       – Отвали, Моника, – стараюсь скрыть боль за твердью голоса.       – Тебя мамочка не научила не лезть к чужим мужикам? – в голосе читается неприкрытая угроза. – Ах да… Она же сдохла, когда ты была ещё совсем соплёй, а теперь ей нет до тебя дела. Яблоко, я смотрю, недалеко укатилось от яблоньки, хах, – она хватает меня за волосы, заставляя позорно заскулить. – Но теперь её высокомерную голову снесут! Хотя, неееет… Куда лучше заключить эту суку в адскую тюрьму и позволить каждому желающему отыметь её во все щели, – вырываюсь из захвата, отскакивая назад, опасаясь ещё одного удара огня.       – Знаешь, Моника, я не фанатка своей мамаши, но, ответь, тебе-то она что сделать успела? – искренне удивляюсь словам непризнанной, понимая, за что та может ненавидеть меня, но не мою мать.       – Оооо, эта дрянь каждый год проводит отбор на роль своих протеже. Тех, кто по окончании обучения получит хорошее место и лакомый кусок власти, – шипит девушка. – Но в этот раз она выбрала Астра, а не непризнанного, как обычно, хотя я объективно сильнее этого куска дерьма. Я даже подластилась к нему… Стала, блять, сопровождать всегда и всюду, хотя мне даже не нравятся мужчины… И тут нарисовалась ты и решила отобрать у меня билет в счастливую жизнь! – в меня летит ещё один шар, успеваю отскочить.       – То есть ради власти ты сношалась с тем, кто даже физически тебе неприятен, а женщина с низкой социальной ответственностью здесь я? – делаю шаг вперёд, стараясь выглядеть если не правой, то хотя бы устрашающей.       – Не смей меня судить! Ты, богатенькая белая девочка, даже не можешь себе представить, какого это — расти в семье, где одиннадцать детей, и желудок каждого пуст. Я выживала на улицах гетто, дралась за право существования и жрала грёбаные помои, пока ты отправляла в рот очередное пирожное, дрянь! – её затрясло от бессильного гнева, голос дрогнул. – Мне нужно было это место, понимаешь? Это мой единственный шанс… А ты даже здесь устроена. Мать – серафим, а…       – Опальный, – чеканю жёстко, но злость после этого экспрессивного откровения испарятся. – Одна ошибка может опрокинуть с места даже того, кто забрался настолько высоко, как она. Хочешь своё место? Ты его получишь. И перекромсаешь чужие глотки в кровавое месиво, но… Знаешь, для этого не обязательно ломать себя, – судорожно вздыхаю от накатившихся воспоминаний. — Когда мама умерла, отец начал намного чаще прикладываться к бутылке. Он пил так много, что потерял работу, начал выносить вещи из дома и… В итоге органы опеки забрали меня к себе, перенаправив в другую семью, – всё же нахожу зажигалку, закуривая. – И ела я не сласти, а слипшиеся макароны. Моя история ушла не так далеко от твоей. Но я не буду обсуждать это здесь и сейчас.       Вижу, как девушка будто бы стремительно трезвеет, кидая на меня удивлённый взгляд. Молча подходит, вытаскивает сигарету из моей пачки, прикуривает её от руки, и, затянувшись, удаляется. Уже почти добравшись до входа, она вдруг оборачивается и быстро кивает. Киваю в ответ. Мысли, так или иначе, возвращаются к отцу. Он не был плохим родителем, нет. Но и хорошим не был. Просто очередной сломленный, не сумевший вернуться к нормальной жизни, а лишь сымитировавший её. Спустя год, он всё же смог восстановить родительские права, вернул меня, начал работать за копейки, но… Пить не бросил. Только теперь делал это так, что выдавал лишь аромат перегара, тщательно заглушаемый мятной жвачкой. Не мне его судить.       Выбрасываю наполовину истлевший окурок, расправляя чудом не опалившиеся крылья, и лечу обратно к корпусам общежития, надеясь остаться незамеченной. Сегодня мне повезло: добираюсь без происшествий в виде встречи с кем-то из разгневанных педагогов.       Оказавшись в комнате, нутром ощущаю, что что-то не так. Словно кто-то побывал здесь совсем недавно. Включаю свет, попутно сбрасывая вещи, и думаю о том, как бы побыстрее смыть макияж и проспать несколько часов. Взгляд падает на прикроватную тумбочку, натыкаясь на неопознанную коробочку, перетянутую бледно розовой бумагой. Рядом лежит записка с всего одной фразой, написанной размашистым почерком: «Так что, давай сама, ручками» и смайлик. Закатываю глаза. Астр…       Аккуратно разворачиваю обёртку, под которой оказывается слой картона без опознавательных признаков. В таких упаковках на Земле обыкновенно перевозят грузы, которые должны остаться неприметными. В голове сквозит догадка. Ну не мог же он в самом деле подарить мне… Чёрт. Мог. Внутри оказывается небольшой продолговатый вибратор, вполне приятный на ощупь. Прибор не имитирует мужской член во всех красках, напротив, издали его можно принять скорее за флакон духов или фонарик. Размер явно меньше ординарного: сантиметров восемь или девять. Из коробочки выпадают батарейки. Эксперимента ради раскручиваю основание приспособления, вставляя их. Зажимаю кнопку. Раздаётся жужжание. Выключив, подношу его ближе, рассматривая: хороший медицинский силикон, источающий ненавязчивый запах. Что ж, это вещица явно куплена в секс-шопе, а не заказана из Китая за бесценок. Спасибо за заботу о здоровье, Астр… Хотя, стоп. А смазочку приложить мозгов не хватило? Мне, что, его слюнками смачивать? Встряхиваю головой. Да я вообще не собираюсь его использовать. Не то чтобы я ханжа, но как-то не то настроение: ссора с Моникой, навалившаяся усталость и… И это лучший способ её снять.       Не давая себе передумать, подхватываю предмет, направляясь в ванную, предварительно погасив свет в комнате. Зайдя внутрь уборной, щелкаю выключателем около зеркала, и оно загорается неоном. Смотрю на себя и смеюсь: «Докатилась, Уокер!» Занимаешься самоудовлетворением, как школьница, которую вот-вот может поймать соседка. Запираю дверь, возвращаясь к раковине. Стягиваю липкое от пота платье, вновь рассматривая себя. Зажмуриваюсь, пытаясь представить, что не одна. Выходит скверно. Глубоко вздыхаю, залезая в душ: вода освежает и немного бодрит. Наспех вымывшись, вылезаю обратно, кутаясь в махровое полотенце, пахнущее цветочными духами Мими. Думаю… Может, не стоит? И самое время просто лечь спать? Хотя когда ещё представится такая возможность? Встряхиваю плечами, беря в руки приспособление, попутно находя в шкафчике над раковиной влажные салфетки: гигиену никто не отменял. Протираю неожиданный подарок от ангела, а после вновь включаю его на самый слабый режим: вибрация едва заметна.       Провожу по лицу, скольжу по щеке, медленно опускаясь к шее, наслаждаясь расслаблением. Разминаю тело, а после распахиваю полотенце, позволяя ему опасть к ногам ненужной тряпицей. Прибор спускается к ключицам, проскальзывает между упругих грудей, задерживаясь поочерёдно на полукружиях, стимулируя их напрячься до состояния вишнёвых косточек. Вытягиваюсь в струнку, опуская подарок к пупку и низу живота, по которому россыпью струятся мурашки. Переключаю режим, увеличивая силу вибрации, попутно прикладываясь на мягкий ворс ванного коврика. Ложусь максимально удобно, подгибая колени. Бёдра расходятся, и силикон, уже разогревшийся от жара тела, касается плоти, вызывая мимолётную вспышку. Перехватываю устройство комфортнее, вновь переключая скорость, вибрация впивается в точку удовольствия, пульсируя, и я издаю первый стон, надеясь, что Мими не придёт в голову вернуться в покои так рано. Закусываю губу, откидываясь, упираясь затылком в пол, слегка приподнимаю грудь и начинаю ласкать её свободной ладонью, пока узел внизу живота сжимается всё сильнее.       Круговыми движениями по обнажённому комку нервов стараюсь довести себя до пика, понимая, что чего-то не хватает. Судорожно перебираю в уме образы бывших любовников и вспышкой на подкорке осознаю, что не желаю ни одного из них, нет… Мне хочется совершенно другого мужчину, того, кто не был со мной ни разу, автора этого неординарного подарка. Ох, гадёныш, а ведь выполнил своё обещание: подарил игрушку, а не цветы, даже не дожидаясь выпускного. Режим переключается, и пульсация предмета становится сильнее, почти болезненно впиваясь в шёлк чувствительной кожи. Опускаюсь ниже, размазывая собственные соки по внутренней стороне бедра, и вдруг явственно вижу лицо Астра, представляя, как он скользит по моему телу губами. Лёгкое порывистое вхождение, недостаточное для чувства заполненности. И он всё ещё не в той мере тёплый, не такой, как… настоящий. Не то, совсем не то.       Под смеженными веками мелькают черты лица ангела, в голове звучит его голосом: «Хочу сказать спасибо за прекрасных смертных, что посылаешь к нам… И за желания, высказанные ими, которые можно с лёгкостью исполнить по праву первородных…» От одного воспоминания становится неловко и горячо одновременно. Дьявол, я мастурбирую на его речь, направленную к Шепфа. Интересно, а Создатель, действительно, наблюдает за нами каждую секунду своего времени и видит всё, чем мы занимаемся? Ощущаю укол стыда, но он выбивается новым образом, подкинутым воображением: я ловко и бесстыдно отвлекаю Астра от задания на Земле, останавливаясь за мгновение от разрядки. И сейчас, словно в насмешку, не могу ощутить её сама.       Прикусываю губы до крови, переключая скорость, и максимально прижимая предмет внутри себя к передней стенке. Движения становятся быстрее и размашистее, ритм сбивается, упругие толчки остервенело вбиваются в плоть, достигая глубины. И всё еще недостаточно… Перекатываюсь на живот, вскидывая ягодицы, максимально сжимая бедра. Пальцы тянутся вниз, едва ли не раздирая комок нервов отрывистыми движениями. Три, два, один… Звучит щелчок выключателя в комнате и я понимаю, что почти что застигнута врасплох. От осознания постороннего присутствия, когда нас с Мими разделяет лишь дерево двери, сжимаю зубы, стараясь закончить быстрее. Нервы накалены до предела, вновь вижу его губы, ощущая их на себе, представляю, как он впивается зубами мне между лопаток, наматывая волосы на кулак, и… Вспышка. Гортанный стон всё же срывается, но мне хорошо настолько, что уже всё равно, кто его услышит: хоть вся Академия. Вытаскиваю прибор, который начинает доставлять дискомфорт, выключаю и откидываю куда-то под ванну, сворачиваясь калачиком в попытке восстановить дыхание. Когда оно приходит в норму, медленно встаю, вытирая остатки влаги полотенцем. Из зеркала на меня смотрит совершенно непривычное лицо с раскрасневшимися щеками и шальным довольным взглядом.       Накидываю халат, покидая помещение. В комнате тихо: Мими спит или старательно делает вид. И я решаю последовать её примеру. Как только голова касается подушки, сознание отключается. На утро понимаю, что впервые за долгое время выспалась. Переводя взгляд на тумбочку, натыкаюсь на причину вчерашнего удовольствия и ещё одну записку, уже от демоницы, с пошловатым содержанием. Заливаясь краской, вновь откидываюсь на кровать, облизывая губы и потягиваясь. Это поистине хорошее начало дня…              Недели тянутся пёстрой вереницей: лекции, задания, тусовки, освобождение Бонта из башни, которая, по словам серафима Кроули, была его спасением, а не тюрьмой, новость о скорой смене директора школы, соревнование, в котором я бы проиграла ещё в русалочьих водах, если бы не помощь Моники, с которой отношения пошли на лад, пощажённый змей, дар сокрытия мыслей и… казнь адмирона Винчесто.       Никогда не забуду мамины руки, сжимающие хлопок платья, и его губы, шепчущие ей: «Не вини себя». Может, я погорячилась, считая, что любви в высшем мире не бывает? И, когда, если не в такие моменты, обнажается суть сокрытых человеческих чувств? Хоть мать и минула расплата, но становилось страшно. Во-первых, на её или даже его месте могла оказаться я, согрешившая в этом плане намного больше. Их осудили за поцелуй, а нас с одним из тех, с кем я была, казнили бы за целый акт… Но ни это волновало меня сейчас, нет. Шкурка, конечно, была дорога, и сейчас я явственно ощутила, в каком положении нахожусь, но куда более пугающим было то, что своим поступком Небеса открыто высказали пренебрежение Адом: и без того шаткое Равновесие рухнуло окончательно. В секунду, когда Сатана отбросил голову Винчесто, а после получил плевок в лицо от моей матери, все словно бы почувствовали приближение изменений… Грядёт война, в которой и бессмертные смертны.       Перебирая эти мысли в голове, я сидела в старенькой беседке в отдалении от школы, теребя в руках последний подарок адмирона: кольцо с черепом. Мне ещё предстояло разобраться с этим позднее, но сейчас не было сил, лишь слёзы стекали безвольными ручьями по щекам.       Периферическим зрением улавливаю отблеск белоснежного крыла и уже знакомый аромат какого-то едкого мужского парфюма, притащенного, очевидно, с Земли. Перед моим лицом вырисовывается пачка крепких сигарет и металлическая зажигалка, судя по царапинам, повидавшая многое. Вытаскиваю белёсую палочку и прикуриваю.       – Спасибо, Астр, – голос дрожит, и я не пытаюсь его контролировать.       – Не за что. Затягивайся глубже и подержи в себе, быстрее накроет. Хотя, на твоём месте, я бы выпил глифта или зелий из лазарета.       – Не любишь курящих женщин? Как вы там нас называете? Пепельницами? – язвлю, хотя понимаю, что он не заслужил моего яда. Но становится легче.       – Я не осуждаю привычки, которым подвержен сам. Курение вредно, независимо от пола, – усмехается. – Знаю, ты сейчас скажешь, что мы бессмертны и всё такое, но накопительный эффект никто не отменял. Наши с тобой лёгкие рано или поздно сгниют, просто времени нужно больше. Да и запах… Я сам его не люблю, но за неимением альтернатив, так сказать…       – Тебе не только аромат табака неприятен, как я посмотрю, – перевожу тему, стараясь отвлечься от мыслей о казни, засевших на подкорке. В ответ упирается вопросительный взгляд. – Парфюм слишком резкий для тебя. Пытаешься заглушить привкус пота?       – Ага. Я же, как типичный мужлан, моюсь только по праздникам. И трусы меняю два раза в год, – смеётся, заставляя улыбнуться и меня. – Просто моя энергетика, так скажем… специфическая. Не каждому приятна, а одеколон перебивает.       – Так ты и не обязан быть удобным всем. Напротив, это даже круто. Что-то вроде защитной оболочки, позволяющей отсеять лишних. Таких, как Моника, например, – всё-таки не удерживаюсь от презрительной гримасы, хотя внутренне понимаю девушку.       – Думаешь, я не знал, почему она со мной спит? Понял после первого раза. Вы, женщины, почему-то думаете, что прекрасно имитируете оргазм, – усмехается как-то горько. – Но это не так. Реакции тела невозможно сыграть. Твоё вот реагирует на меня так, как надо.       – Пошёл ты! – встаю, намереваясь залепить ему пощёчину, но останавливаюсь от прямого взгляда, в котором нет ни тени страха или сожаления.       – Бей, – приказ. – Бей же! Ну! – удар. Он даже не морщится. – Сильнее! Ну, Уокер, я – мудак, трахавший бабу, которая этого даже не хотела, просто из удобства. А теперь и на твой цветок покушаюсь. Заслужил, – в следующий удар я вкладываю всю скопившуюся ярость: от бессилия во время казни, от усталости, от ненависти, от… желания того, кого бы не должна? На его щеке прорисовывается яркая отметина.       – Опоздал. Мой цветок сорвали уже очень давно, – болезненно усмехаюсь, опадая на скамью, словно потеряв остатки сил.       Ответом служит всё тот же прямой взгляд:       – Легче стало? Вот и живи так. Есть вещи, которые нельзя изменить, да. Но можно или оплакать, или разозлиться, дав себе толчок. Выбор всегда за тобой, – он легко поднимается и расправляет крылья. Белые.       Невольно встаёт вопрос:       – Разве это по-ангельски?       – Я не из тех детей Рая, которые свято убеждены, что после удара в одну щёку, нужно подставить вторую, – он покидает беседку, обернувшись на выходе. – Бороться нужно, Уокер, до конца.              Остаток дня я провела в постели, пытаясь забыться сном, однако, выходило скверно. Я то впадала в забытьё, стоная и мечась в полубреде, то, очнувшись, пыталась понять, где я. Нервное истощение, вызванное событиями последних дней, дало о себе знать. Уставшая наблюдать за этим Мими отправилась в лазарет, чтобы принести успокоительное зелье. Однако вернулась не она, а тот, кого я уже встречала сегодня. Астр.       – Что ты здесь делаешь, извращуга? Решил полюбоваться моей ночной сорочкой? – я язвила просто для того, чтобы язвить. Видеть его было на удивление приятно.       – Если ты думаешь, что эта бабкина простыня может вызвать во мне желание, а не жалость, то ошибаешься, – захохотал он.       – Ответь. На. Вопрос. Или в тебя полетит твой же гадкий подарочек, ангел!       – Ты не пробовала, если считаешь его мерзким, Уокер. Многим кажутся подобные вещицы весьма приятными, – улыбается вполне беззлобно.       – Я и не собиралась! – начинаю стремительно заливаться краской, понимая, что лгунья из меня так себе.       – Да… Вижу, вижу… Если понравился, могу ещё парочку подогнать. Только сегодня и только для вас абсолютно бесплатно!       – А ты, я смотрю, спец в извращениях? – приподнимаюсь на локтях, слегка обнажая грудь. Не реагирует – провокация провалена.       – Извращение, Непризнанная, это пицца с ананасами, запиваемая томатным соком. А секс-игрушки – неплохое разнообразие в интимной жизни, – он присаживается рядом, обнажая ряд белых, словно фарфоровых, зубов. Аж глаза слепит. – Не стесняйся, понравилось?       В голове всплывает образ той ночи: я, распростёртая по ванному коврику, фантазии о нём, усиление вибрации, рваные толчки недостаточно тёплой и объёмной игрушки, стыд вперемешку с удовольствием, Мими, почти заставшая врасплох, долгожданная разрядка, спокойный сон… Отчего-то хочется повторить. Но не одной, нет… Он мог бы наблюдать и… Уокер, окстись, зараза! Мы тут воюем, а не заливаем постельное бельё, чёрт возьми.       – Может быть. А может и нет. А может: пошёл ты! – вспоминаю какую-то цитату, услышанную на земле, ловя его усмешку. – Зачем ты здесь? – Лекарство тебе принёс, болезная. Чистый мышьяк. На твою тушку достаточно пяти капель, – в протянутой ладони зажат небольшой флакон успокоительного зелья.       Парень поднимается с постели, направляясь в ванную, и я снова начинаю стремительно краснеть от воспоминаний. Слышится шум воды, звон какой-то посуды, и, наконец, перед моим лицом возникает стакан из-под зубных щёток, предварительно отмытый от разводов и наполненный до половины. Астр точным движением срывает крышку флакона, отмеряет пять капель, и подаёт мне. Принимаю стакан легко, не опасаясь. Почему-то хочется верить, что навредить мне всё-таки не пытаются.       – Поспи пару часов и… Я зайду за тобой в полночь, – от этого заявления вода встаёт комом в горле, и я давлюсь.       – Если ты думаешь, что твоя мелочная забота заставит меня пойти с тобой на свидание, то ты ошибаешься! – кидаю ему в лицо, уже жалея о своих словах, видя погрустневший взгляд. С другой стороны, чего он вообще ждал? Что я за сигарету и принесённое лекарство кинусь к нему в койку? Не на ту напал, милый.       – Вики, давай честно: я хочу тебя и хочу помочь. Второе возможно без первого, как и первое без второго, но вместе они приятнее. Это приглашение, а не принуждение, – он делает несколько шагов, уже на выходе добавляя. – Если в течение пятнадцати минут после полуночи дверь будет заперта, я больше тебя не потревожу. А теперь спи. И постарайся не напускать слюней в подушку… – после этой фразы стакан разбивается в миллиметре от его симпатичной физиономии. Стоп. Я только что назвала его симпатичным? Точно нужно поспать…              Пробуждаюсь за полчаса до завершения этих суток. Голова пуста, а тело обволакивает приятная истома: зелье прекрасно справилось со своей задачей. Прокручиваю в сознании наш последний разговор и неожиданно даже для себя самой решаюсь согласиться на встречу. Какая разница? Я уже натворила столько опасных вещей, что хватит на пожизненное в адских пыточных. Пора бы сделать что-то и для себя.       Быстро принимаю душ, умащаю тело ароматным розовым маслом, высушиваю и небрежно укладываю волосы, надеваю простую толстовку и джинсы, копируя его стиль, макияж решаю не делать: ни к чему. Это же не свидание, верно? Я и так хорошенькая, а стараться лишнего – только внимание привлекать. Пусть думает, что я даже не готовилась, а просто надела то, что выпало из шкафа, и зубы почистила для приличия.       В дверь стучат. Открываю не сразу, но всё же не заставляю его долго ждать. Исключительно из собственной выгоды: попасться на глаза кому-то из педагогов в столь щекотливом положении не хочется совершенно.       – Тебе идёт естественность, – улыбается по-доброму, и я отчего-то смущаюсь, не находя в себе сил язвить и отвечая простым кивком. – Пошли?       – Куда?       – Туда, откуда ты взялась.       – Астр, ты же понимаешь, что я сейчас могу отпустить очень неприличную шутку про матушку? – сначала говорю, потом думаю. Впрочем, как и всегда.       – Это мне в тебе и нравится, но я говорил вообще-то про Землю в целом, – усмехается, ловя мой недоумённый взгляд. – А где соседка?       – Это я у тебя должна спросить. Я не видела её с тех пор, как она пошла за лекарством, а вернулся вместо неё ты, – лицо ангела приобретает хитрое выражение.       – Точно… Я убил её и закопал где-то между розовых кустарников. Пошли?       – Ммм… Да ты романтик. Пока закапывал, не мог сорвать пару цветов для меня? С пустыми руками не ходят на свида… – договорить не успеваю. Быстрым движением мужчина притягивает меня за затылок, накрывая губы поцелуем. Реагирую моментально, отвечая, однако, уже через мгновение всё прекращается.       – Вот теперь мы можем обозначить нашу встречу как свидание. Я давал тебе выбор, и ты, как вижу, его сделала, – парень ухмыляется подобно Чеширу из детской сказки.       – Я пошутила! А ты всё решил за меня! – ударяю кулачком его в грудь, однако, реакцией становится лишь хохот.       – Ну кто-то же должен, Уокер. Пока ты будешь думать, я состарюсь, несмотря на хваленое бессмертие. Кроме того, ты ведь открыла дверь, да и подарком моим воспользовалась, и, – от его реплики щёки вновь становятся цвета свежей свёклы, и я до безумия радуюсь тому, что в комнате приглушён свет, – ты ответила на поцелуй, а не попыталась отгрызть мне язык, хотя это и было бы презабавно. Пошли. И надень это, – мне в руку опускается небольшой медальон, похожий на тот, что я некогда выкрала из кабинета ангела Фенцио. Надеваю, и он следует моему примеру.       – Я не буду спрашивать у тебя, откуда ты взял медальоны, скрывающие местоположение, но… Ответь на один вопрос: как мы отправимся на Землю, минуя основной школьный водоворот? Дверца-то заперта.       – Ох, Вики, порой я забываю, насколько недавно ты в этом мире… – он закатывает глаза, стукая себя по лбу. – Скажем так, почти все школьники спускаются на Землю под покровом ночи, даже не скрывая этого. За покупками, ради встреч с кем-то или прогулок. Учителя прекрасно об этом осведомлены, так же, как и о вагончике, но предпочитают делать вид, что ничего не происходит. Они дают нам глоток свободы во избежание бунта.       – Лекция красивая, но это не ответ, Астр, – не выдерживая, перебиваю его.       – Уокер! Ты во всём такая нетерпеливая? Если так, то мне нравится… – он похабно смотрит на меня, за что справедливо получает затрещину. – Ай! Так. В двух словах: призвать водоворот может любой бессмертный, но при условии, что им воспользуется не больше четырёх-пяти человек. Иначе, как в Земном лифте: перегруз. Уяснила? – я быстро киваю, стараясь не показывать, что тонкости этой системы выводят меня из себя своей сложностью.       – Тогда почему новообращённые смертные об этом не знают?       – Вики… Ты не проснулась до конца или что? – слова сквозят сарказмом. – От непризнанных информация, естественно, скрывается, чтобы вы от тоски не решили сбежать обратно, понимаешь?       – Допустим.       – Не «допустим», а: «спасибо, мой светлый прекрасный ангел, что разжевал для меня эту интереснейшую тему и вложил в рот. Только проглотить осталось», – на последних словах он подмигивает мне.       – Не глотаю, – язвлю немного обиженно.       – Зря. Белок весьма полезен для подрастающего организма, – его вновь накрывает шквал ударов и, не выдержав, он перехватывает мои руки. – Продолжишь драться, Уокер, я привяжу тебя к постели и…       – Ты флиртуешь или угрожаешь?       – И уйду. – его лицо резко становится серьёзным, но в глазах пляшет смех.       Еще немного попрепиравшись скорее для проформы, чем всерьёз, мы всё же вызываем водоворот, оказываясь на Земле. Честно сказать, я едва сдерживаю разочарованный вздох: пустая серая улица, машины, отголоски музыки, отчего-то знакомой. Стоп. Это фильм? Астр держит меня за руку, ведя за собой. Вырваться не пытаюсь. Мы оба прекрасно понимаем, что произойдёт этой ночью.              Я сижу на его коленях, укрытая пледом, в открытом кузове какого-то старого автомобиля. Фильм вероятно начала двадцатого века, чёрно-белый и немой, распугал остальных обитателей стоянки у автокинотеатра. Лишь где-то в отдалении стоит мотоцикл с непрерывно целующейся парочкой, но вот и они, кажется, решаются уехать: пьяные и без шлемов. Почему бессмертные так держатся за свою жизнь, когда смертным нет до неё дела? Может, потому что последние знают, что всё конечно. И рано или поздно каждому из них придётся встретить закат своей жизни: в петле, умирая от цирроза, рака, СПИДа или старости. В абсолютном одиночестве или в окружении семьи. И я даже не знаю, что страшнее…       Астр улавливает переменившееся настроение и, поддевая большим пальцем мой подбородок, заглядывает в глаза.       – Что такое, девочка? Не нравится кино?       – Нет, я просто подумала о… – нет, сейчас не время для откровений. Не сегодня. – Почему именно это место? Не ресторан там, клуб или, как ни банально, прогулка по Парижу?       – А тебе бы понравилось? – взгляд прямой, ждёт честности.       – Да нет. Не знаю… Не люблю пафос.       – То-то и оно, Вики. – уголок губ приподнимается. – Знаешь, обычно я просто веду девчонку в дико дорогое место в столице. А потом имею на шёлковых простынях. Не удобно, кстати, соскальзываешь, – в ответ я смеюсь, подтверждая его слова.       – Так, значит, я – особенная? – задаю вопрос и стесняюсь, что сделала это. Мы же не в романтических сказках. Проза жизни куда грубее…       Но он серьёзно смотрит на меня, разворачивая к себе лицом, и говорит:       – Нет. Ты обычная. Земная. И это твоё главное преимущество, – становится столь же тепло, сколь и грустно. Заметив это, он продолжает, – но можешь стать особенной. Или истереться из памяти, как десятки до тебя. Время всему судья.       – Да вы философ, господин ангел, – мягко смеюсь, оплетая его бёдрами. Мягкое касание губ, почти невесомое. Отчего-то создается ощущение, что это не первое свидание, а тихий вечер двух давно знающих друг друга людей. С ним как-то… правильно? Так, как надо. Нет этой ужасной суматохи и неловкости первых встреч.       – О да. И я жду вас на дополнительных занятиях по моему предмету, студентка Уокер, – его тёплые ладони прокатываются по моей спине, переходя на поясницу и задерживаясь на бёдрах. Ещё один поцелуй: глубже и ярче. Сплетаются языки, но не в борьбе, нет, в танце. Скольжу кончиками пальцев по его шее, останавливаясь на татуировке, на которой изображён ангел. Банально, но красиво.       Указывая на неё, спрашиваю:       – Почему именно этот рисунок, да ещё и на таком видном месте? Мамочка не отругает? – смеюсь, но умолкаю, видя на мгновение проявившуюся злость в его глазах.       – Мамочке уже давно наплевать, – он глядит куда-то вдаль, будто бы сквозь меня, подбирая слова. – Я и сделал-то татуировку, чтобы её позлить… Отвлечь от работы. Но она слишком занята своим постом. Как и отец, – слышится всё больше горечи, и я уже жалею, что вообще затронула эту тему. – Я с детства рос, как у вас говорят, с золотой ложкой во рту. Отец – серафим, мать – престол в шаге от нового поста. У меня было всё: от лучших игрушек до десятка нянь, слуг и поваров, выполняющих любую прихоть. Только вот не было… – он осекается. И я глотаю готовое сорваться с губ: «Любви?» Всё еще не время.       – Знаешь, а пошли они все в пешее эротическое. Ты был прав тогда в беседке: прошлое не изменить, а вот побороться за лучшее будущее можно. В данном случае: горизонтально. – подмигиваю, но он не сразу улавливает смысл моих слов. А понимая, раздаётся смехом.       – У-у-о-о-кер! А ты нравишься мне всё больше и больше, – произносит он, стягивая с меня толстовку.       Его поцелуи, тянущиеся от скул до ключиц, обжигают. Щелчок: бюстгальтер улетает куда-то за пределы машины. Представляю, как буду искать его, и на секунду появляется желание рассмеяться, но губы, сошедшиеся на мгновенно твердеющем соске, заставляют откинуть эти мысли подальше. Он слегка втягивает кожу и резко прикусывает её: вздрагиваю, подаваясь вперёд, прокатываясь по начинающей твердеть под слоями ткани плоти. Его ладонь касается второй груди, сжимая до боли. Слегка толкаю его кулачком в плечо. Понимает. Движения становятся напористее, но нежнее: контролирует себя, стараясь доставить удовольствие, а не навредить.       На мгновение разрываю контакт, стягивая с него толстовку вместе с белой хлопковой футболкой. И только сейчас понимаю, что одеколоном от него не пахнет: прислушался. Вместо этого в нос бьёт горьковатый запах миндаля, отзываясь в сознании мыслями о цианиде. Так, значит, вот он, аромат, отпугивающий лишних? Ангел, ты пахнешь ядом, который способен отравить любого? И только мне опасности никакой… Смакую на языке твой вкус, являясь, пожалуй, противоядием?.. Целую твою шею жадно, втягивая кожу, оставляя засосы – метки любви. Нет… пока это еще не любовь. Но и не просто акт. Ты прав, милый, всё решит время. Но эта ночь окажется куда большим, чем мы оба предполагали вначале, дразня друг друга.       Мягкий переворот, и меня укладывают на спину. Поцелуи тянутся ниже и ниже, достигая солнечного сплетения, пупка, низа живота, замирая у застёжки джинсов: стягиваешь, не расстёгивая, вместе с оставшимся предметом белья. Бёдра разъезжаются и я чувствую горячий выдох в непозволительной близости от сосредоточия. Левая нога удобно ложится на плечо мужчины, и я закатываю глаза, предвкушая. И… обломавшись. Слишком долго, словно стараясь растянуть мучение, ты скользишь кончиком языка от коленной чашечки вверх, то прикусывая бедренную косточку, то вновь спускаясь, обжигая поцелуями. Пытаясь поторопить, второй ногой бью тебя куда-то, не глядя. В ответ раздаётся лишь хохот, прерывающийся словами о моей нетерпеливости. Ещё один удар действует отрезвляюще, и ты наконец-то наклоняешься к плоти, уколов её языком, подув, и подтянув меня максимально близко, снова приникаешь к ней. Медленные круговые движения сводят с ума, и вот я уже сама, покачивая бёдрами, задаю ритм, который ты ловишь на лету. От ускорения с губ срывается довольный, но короткий стон. Заглушаю себя рукой, боясь быть пойманной неожиданными свидетелями нашей игры. На фоне звучит музыка из того фильма, который мы так и не досмотрели…       Темп нарастает, и я понимаю, что не смогу продержаться долго. Шепчу: «Иди ко мне». И, спустя несколько мучительных секунд, ты всё же отрываешься, нависая надо мной. Заглядываешь в глаза, безмолвно уточняя, точно ли я этого хочу. Да, ангел, не передумаю, не томи… Поцелуй в шею и быстрое вхождение. Прижимаю ближе, обвивая руками и ногами: тело к телу. Могла бы – проникла бы под кожу. Быстрые упругие толчки, достигающие глубины, выбивающие все мысли. На мгновение в сознании всё же вспыхивает образ меня самой, развлекающей себя в ванной твоим подарком. Становится горячее. Прикусываю мочку уха ангела, осознавая, что это именно то, чего мне не хватало тогда: вес тела над собой, размер, температура… Уже не стыдно, но дьявольски хорошо. Привстаешь на локтях, притягивая моё колено почти что к своей груди, меняя угол проникновения на более острый. Смотришь в глаза, ускоряясь, ловя в них отблески удовольствия. Вновь закрываю рот ладонью, чтобы не застонать: услышат. Перехват и вот ты сжимаешь мою ладонь где-то над головой. Наклоняешься, и губы в губы звучит приказ: «Я. Хочу. Тебя. Слышать». Толчки становятся хаотичнее, а узел внизу затянут настолько туго, что хочется приблизить разрядку, и я срываюсь на крик, наплевав, что кто-то может услышать. Финал почти одновременный: в этой схватке я всё же проиграла тебе на какой-то десяток секунд.       Откидываясь на спину, притягиваешь меня к себе, укрывая крылом. Я знаю, что они незаметны для смертных, сокрытые иллюзией, так что спокойна. Хотя… Кого я обманываю? Это явно не то, о чём стоит думать. Хочу начать одеваться, чтобы отправиться в школу, но сталь объятий не отпускает. Усмехнувшись на моё негодование, ты произносишь всего несколько фраз, ставших ключевыми в понимании наших взаимоотношений: «Девочка, милая, куда ты собралась? Это свидание, а мы ещё не досмотрели фильм…»              А дальше была война… Мальбонте, казни, смерти, установление новых правил, абсолютное падение Равновесия, давшее возможность любить и быть любимыми, независимо от фракции. Новый совершенный мир, построенный на костях и крови. И теперь, подходя в белоснежном платье к алтарю, где неизменной счастливой улыбкой меня встречаешь ты, златокрылый, я не могу поверить, что всё начиналось с взаимных тычков…              Клянусь любить тебя в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии… Отныне и навек.