***
Расскажи-кто Ване еще в классе восьмом, чем он будет заниматься в будущем, он послал бы его далеко и на долго, по христиански — в баню. Однако уже в девятом, сам не ведая тому причину, он настолько заебался от жизни, что не накладывал на себя руки только из христианских убеждений. Однако вскоре и это не сильно стало помогать, ведь как говорил один философ:«В ваш дивный сад небесный, если честно, мне не очень-то хочется, пускай здесь климат пиздат, зато в аду существенно лучше общество».
Мир тогда казался ему до предела скучным и серым. Дом — школа — друзья — церковный хор — дом. Замкнутый круг, из иллюзий и масок. Тогда еще он не до конца понимал, что было причиной его состояния, однако подсознательно чувствовал, что вся его жизнь вовсе не его. Для родителей он строил из себя пай-мальчика, для девочек — обольстителя (и натурала), а для друзей — интересного, а главное удобного собеседника. Он и пел то, как ему казалось, лишь из-за родителей. Друзья все сплошь и поперек являлись фальшивками, калькой на дружбу, а девочки, которых он так добивался, его даже не интересовали. Осознав это, совершенно внезапно для остальных и вполне закономерно для себя, последние два класса он переквалифицировался из души компании в нелюдимого отшельника, плюющего ядом на каждые потуги с ним контактировать. Но все изменилось, отнюдь не когда народ огня развязал войну, а с простым поступлением в универ. Он как сейчас помнил тот момент, когда шумно плюхнувшись на соседнее сидение в аудитории, какая-то длинная шпала, являющаяся его новым одногруппником, со всем своим дружелюбием заявила: — Это ты та Ванечка, поющая в церковном хоре? — А это ты, можешь свалить? — огрызнулся он тогда, даже не думая что может начаться из-за одного такого, пусть не совсем невинного, но вопроса. А по итогу, именно из их шуточных перебранок и доебов Славы как-то и выросла их дружба. Карелин оказался не просто быдловатым идиотом, коим посчитал его Светло при знакомстве, а скорее наоборот. Вкидывая один тезис за другим, постепенно, он расшатывал веру не только в бога, но и в искренность и настоящность себя как личности. Терять один за другим столбы на которых строилась его жизнь было непросто, но не настолько, как если бы он реально в них верил. Следующий шаг в самопознании, случился для него, когда в процессе какого-то из разговоров Слава небрежно проронил: — Ты ведь по поцыкам? А когда раскрасневшийся и оскорбленный Светло начал доказывать обратное, он всего лишь хмыкнул и заржав озвучил вердикт: — Латентный значит. Ошалевший тогда Ваня, хотел было игнорировать Славу как минимум неделю, в знак своего презрения и оскорбленности, но на первый же день забил, после того как Карелин в знак примирения притащил ему свежий кофе из ближайшей кафешки. Буквально через неделю после этого происшествия, Слава, хитро сверкая глазами, затащил, тогда еще остаточно нелюдимого, Ваню, знакомиться с Мироном, другом Славы еще со школы. Он был старше их обоих на несколько лет и уже заканчивал универ. Ваня его уже немного знал из ностальгическим рассказов Карелина, когда он довольно жмурился, и счастливо улыбаясь рассказывал о том как первый раз пробывал пиво, сидя зимой в чужом подъезде, о том, как орали ночью на детской площадке песни группы «Кино» и «Нирвана», а потом убегал от недовольного шумом мужика и даже о том, как он подрался, да так, что загремел в больничку, и во всем рассказанном он как раз и участвовал на пару с этим самым Мироном. »…У него нога сломана была, не спрашивай как, он до сих пор это вспоминать не любит, ведь сломал-то считай после драки и по-дурацки совершенно, а так синяками бы отделался. Основное у меня было, рука и ребро. Больница была маленькая, хуевенькая, а в палате мы лежали вдвоем только. И я его как начну доебывать по мелочи и без, то начну часами горланить что, то с просьбой поиграть в города пристану, а он все шипел, да ноздри так раздувал, оборжешься. Но я ж шел до последнего, и вот лежим мы по кроватям, а я как начну спойлерить книгу, которую он тогда читал. Он как вскачел, про костыль забыл, и как заорет, эт пиздец смешно было, а ведь даже после этого он мне продолжил книжки читать, да помогать по мелочам, я ж вообще лежачий был с ребром-то…» Однако пусть по Славиным разговорам портрет складывался, вовсе не из самых плохих, в жизни Мирон Ване сразу как-то уж больно не понравился. Весь вылизанный, в пальто и фирменной толстовке и со своим весьма немаленьким, как и самомнение, высоко задранным носом, он был максимально не похож на Карелина, такого простого и похуистичного, с его вечно коричневой кожанкой и мятыми клетчатыми рубашками. В целом, пусть и отстраненно, но Светло выдержал эту компанию, лишь удивляясь тому, какими изощренными оскорблениями Мирон и Слава умудрялись обмениваться, не торопясь при этом набивать друг другу морду. «Не рассказывай мне свои еврейские сказки, ебаная лысая карлица.»«Ебать, какой же ты конченый. Просто фантастика насколько ты хуесос»
Только оказалось, что по-десятибалльной шкале удивления этот факт занимал позицию «-100», в сравнении с известием о том, что Мирон являлся не только другом Карелина, но еще и его простигосподи парнем. Ваня конечно замечал все эти странные взгляды, ненавязчивые касания, но со своим, тогда еще, довольно консервативным мышлением, взращённым в нем годами, ему не могло даже в голову придти подобное объяснение этому явлению. Таким образом, постепенно и его мнимая гетеросексуальность покинула чат. Ну, а дальше все по-накатанной, он познакомился со Славиной компашкой: Замаем, Мишей, Федей и так далее. Съехал от родителей, согласившись с предложением Славы снимать квартиру вместе, учитывая, что сам Карелин там почти не жил, пропадая почти все время у Мирона. Завел кота, рыжего такого, красивого. Он ведь всегда котов любил и мечтал об одном, но родители были упрямы в своем нежелании тащить в дом всякую живность. Он даже раскрыл свое увлечение рэпом кому-то кроме наушников, и на удивление получил от Славы нехилое просвещение в этой казалось и так изученной теме. Он окончательно сбросил все маски сдерживающие его, оставив, пожалуй, ту что для родителей, так как шокировать их все же не хотелось, и впервые задышал свободно. Он будто впервые посмотрел на мир не через толщу воды, а напрямую, сам. Вы спросите: "Зачем тогда актёрничать в церкви?" Ответ прост: ему это нравится. Он понял это, когда пришел к простому осознанию, что с этим хобби расставаться не хочет. Ему нравился пение и этот контраст, напоминание о том фундаменте, на котором он практически заново, по кирпичикам, себя построил. Ему это нравилось, но только не когда ему в пятницу звонят со слезной просьбой помочь, а точнее довести исповедь, когда вернувшись с универа он уже успел выдуть пару тройку баночек пива. Как сказала Маша, чуть не плача в трубку: «Батюшка слег с ангиной, у Елены Львовны дочь рожает, а мне очень нужно по работе уехать прямо сейчас. Там всего-то и надо, полчаса подождать и закрыть церковь. Да уже и придти никого и не должно.» Отказать он не смог. Кряхтя и бормоча что-то не самое цензурное себе под нос, он накинул куртку и вышел из квартиры, совершенно наплевав на неаккуратную бородку, растрепанные волосы и растянутую футболку. Придя на место, запыхавшаяся Маша сунула ему ключи и пролепетав слова благодарности, умчалась прочь. — Ой, бля-я. — простонал он, быстро натягивая черную рясу в каморке. Он всей душой надеялся, что никто, как его и уверяли, не придет, и не заметит его не самого трезвого состояния. Он уже видел перед глазами яркие сюжеты, того как во время исповеди какой-нибудь бабушки, он не выдержит и ляпнет что-нибудь совершенно не то, или же заржет как конченый. А вдруг история его так тронет, что он заплачет? А если ему в убийстве признаются, надо звонить в полицию или нет? Сотни мыслей крутились у него в голове, и прямо пропорционально панике росли и его мольбы провести эти полчаса в одиночестве. Тихонько прикрыв за собой дверь, он вошел в главный зал и шумно выдохнул. Видимо у вселенной на него были свои планы. У стены, решительно осматриваясь в поисках кого-то, стоял парень. Очень даже симпатичный, и смутно знакомый парень. — Здравствуйте — улыбнулся Ваня, стараясь чтобы улыбка вышла не дебильно-пьяненькой, а просто, улыбкой адекватного человека. — Здравствуй — ответил гость, перед этим чуть вздрогнув и резко повернувшись в его сторону, расплываясь в улыбке. Ваня оценивающе скользнул по нему взглядом, пользуясь тем что в трезвом состоянии он себе такого не позволял. Во всяком случае, не в церкви. Высокий, татуированный аж до костяшек, с окрашенными волосами и какими-то особо чарующими глазами. А ведь вполне возможно он видел его пару раз на воскресной службе, пусть в это и верилось с трудом. Происходящее даже начало казаться ему не таким ужасным и напрягающим, так этот парень расположил к себе. Тем временем он широко улыбнулся, подходя к нему на расстояние двух шагов. Светло выгнул правую бровь ожидая дальнейшего развития событий, и как можно было догадаться, исходя из решительного взгляда парня, долго ждать это развитие не пришлось. Парень шумно выдохнул и обаятельно ухмыльнувшись произнес: — Я хочу исповедаться. Ваня хотел бы ругнуться, но сдержав порыв, улыбнулся в ответ и кивнул. Та самая мысль о том что не все так плохо, в миг улетучилась, а в голове тут же замелькали все недавние переживания связанные с этой «исповедью». В голове даже пронеслось предположение насчет бандитского происхождения татуировок парня, пусть оно и было быстро откинуто. — Валяй, — сказал он, тут же тихо ойкнув и прикусив губу. Как все запороть первой же фразой? Обращайтесь к Ване Светло. К счастью, видимо полностью погруженный в свои мысли, из-за которых он улыбался откровенно как дебил, этот прихожанин ничего и не заметил. Внезапно, что заставило Ваню еще больше напрячься, парень перед ним вдохнул полную грудь воздуха и переведя дыхание, явно заигрывающе ухмыльнулся, произнося: — Я мужелюб, и уже месяц как объектом моего мужелюбия являетесь вы. Парень напротив ослепительно улыбался, довольный собой, а Ваня услышав такую фразу, типичную анекдотам или разве что фанфикам, громко прыснул, откровенно не удержавшись. — Ебать, ты че педик? — вырвалось у нет прежде чем он успел подумать и судя по совершенно шокированному виду пацана, такого он точно не ожидал. Светло по-дебильному заржал и совершенно будучи не в силах остановиться, то ли из-за нелепости самой ситуации, то ли из-за такого несчастный вида лица напротив, чем по-видимому окончательно напугал парня. Смотря на Ваню округлившимися от шока глазами, он слегка севшим голосом выпалил: — Я..я пойду, — и рывком устремился на выход. Когда Ваня отсмеялся и наконец пришел в себя, было очевидно поздно, и выскочив на улицу, в странной надежде застать этого странного парня, он понял что оплошал, убедившись, что вокруг церкви ожидаемо никого не было. — Нехорошо получилось. — криво усмехнулся он, почесывая бородку и набирая номер Карелина. История конечно презабавная, но что-то Ване было не до смеха.***
Иван Евстигнеев — парень ростом под два метра, затутаированный и крайне не подходящий под православные каноны юноша, уже как полтора месяца посещал воскресную церковь, не пропуская ни разу. Друзья крутят пальцем у виска, бабушка сверкает от счастья, рассказывая всем, что внучек-то образумился, а Ваня чхать хотел на любое стороннее мнение. Ваня до сих пор помнил тот день, когда бабуля, через уговоры и чуть ли не слезы, все-таки затащила его на ту самую воскресную службу, которой так восхищалась. Тогда пришлось отменить довольно прибыльную фотосъёмку, и поэтому Евстигнеев был в особо мрачном расположении духа, но не расстраивать же бабулю, которая почти год только и делала, что упрашивала его поглядеть на этот церковных хор. Так он и оказался, в этом священном строении, где было шумно и душно. Ваня соврал бы, если бы сказал, что не удивился, увидев такое количество людей пришедших на, казалось бы, регулярную службу. Все о чем-то воодушевленно щебетали и затаив дыхание, ожидали тот самый хор. Лишь он, выделяющийся своей мрачностью и отчужденностью, был настроен скептически. Ну что могло быть в этом хоре такого, чего он бы не видел ранее. Иван был меломаном, поэтому хоровое пение не было для него чем-то новым и неизведанным, пусть он и слышал его лишь посредством наушников или колонок. Находясь в своих безрадостных думах, Ваня даже не заметил как в зал вышла группа молодых людей в черных рясах. Лишь когда по помещению разлился чей-то звонкий голос, Ваня вздрогнул и тут же перевел взгляд на его источник. Пел пока только один из певцов, видимо вступав, однако именно его голос странно заворожил Ивана, как и приковал взгляд его владелец. Даже когда вступили остальные, он продолжал слышать и видеть лишь одного человека, вроде бы обычного парня, красивого, что уж было отрицать, наверное еще студента, в очках с черной оправой, темными волосами и таким взглядом, что мурашки табуном пробегали. Вышел он из этого странного транса только когда его легонько похлопала по плечу бабушка, оповещая о том, что все закончилось и пора бы уже идти. Совершенно ошалелый, он тогда лишь следил взглядом за скрывающимся в дверях, наверное куда-то в подсобку, темноволосым затылком и пытался осознать природу подобной своей реакции. Он не собирался приходить во второй раз, и в третий тоже, но ноги будто сами вели его к этой церквушке неподалёку от его съёмной студии. Постепенно он осознал одну простую вещь, он — довольно уже взрослый парень, наивно и как девчонка, влюбился. И вот, в одну из совершенно обычных пятниц, решив прогуляться, что делал он отнюдь не часто и раздумывая, что ему делать со всей этой ситуацией, Евстегнеев увидел парня, быстро переходившего дорогу. Узнать его, без рясы, с растрепанными волосами и бородкой, было нелегко, однако не для Вани, вдоль и поперек изучившего его во время служб. Ваня застыл, жадно впитывая взглядом фигурку парня в повседневной одежде. Небрежно накинутая куртка, футболка с логотипом какой-то группы под ней и черные джинсы, плотно обтягивающие его ноги. Блять. Горло в мгновение пересохло и лишь шумно сглотнув, он немного пришел в себя. Тут же рванув вслед за удаляющимся силуэтом парня, Евстигнеев даже не удивился, когда его преследуемый подбежал к знакомой церкви и бесцеремонно распахнув дверь, забежал внутрь. Раздумывая всего пару секунд, он, ведомый каким-то странным приливом решительности и авантюризма, стремительно приблизился ко входу, когда оттуда как раз выбегала женщина. — Вы на исповедь? — спросила она, приостанавливаясь и подозрительно его осматривая. — Ага, — чистосердечно ответил он, продолжив путь уже с готовым планом, родившимся в его голове в ту же секунду. Его захватил странный азарт, пан или пропал, все или ничего. Внутри, как он вошел, оказалось пусто. Затаив дыхание он медленно шагал к центру зала, оглядывая все вокруг, в поисках того, кто уже столько времени тревожит разум и сердце. Тихое приветствие застает Евстигнеева в врасплох и он слегка дёргается от неожиданности тут же оборачиваясь на голос. "Какой же он… " — думает Ваня, жадно разглядывая юношу и не сдерживая улыбку, подходит ближе. Сердце бешено отбивает пульс, который набатом звучит в ушах, заглушая казалось весь остальной мир. Вот он, момент истины. Переведя дыхание, Ваня собирается с силами и произносит наконец ту фразу, которую повторял в голове все последнее время. Он ожидает все что угодно, готов к любому исходу, к удару, к выставлению за дверь и даже к вызову полиции. Хотя он пытается представлять худшие исходы, но мозг услужливо подставляет ему картины того, как такое ясное личико парниши хмуриться в оскорбленном смущении, щеки краснеют, а в глазах застывает невинное непонимание. О, да, именно подобная реакции вырисовывалась ему как самая ожидаемая, однако он и представить не мог, то, что произошло в следующие минуты. — Ебать, ты че педик? — говорит парень ему в ответ, как то хрипло, высоко и… ехидно? Ваня даже осознать ничего полностью не успевает, как ему, следом, прилетает добавка: угашенное хихиканье, плавно переходящие в откровенный гогот, от которого Евстигнеев окончательно впадает в ступор. Тот, кого он видел сейчас, и тот, кого наблюдал больше месяца, просто не складывались у него в голове в одного человека и, промямлив что-то на прощание, он решил, что самое нужное ему сейчас — побег. Идти домой, скуривая одну сигарету за другой, пытаясь понять, что только что произошло, переодеться и прямиком в бар, залечивать минувший шок.***
Зайдя в бар, Евстигнеев буквально физически чувствовал потребность в том, чтоб завалиться на его любимое место у стенки, поныть Мирону о своей несчастной любви и, залив это все алкоголем, забыть как страшный сон. Его моральные силы подходили к концу и он это отчетливо чувствовал. Он пока даже думать боялся о всем произошедшем, а если точнее, то и не хотел. Возвращаться к этой ситуации, анализировать и как-то ковыряться, представлялось мучительным, а, кроме всего прочего, он до сих пор продолжал чувствовать этот ебаный стыд, обжигающий внутренности. Он быстро направился к забронированным столикам, закрытым от лишних глаз шторками, заранее предвкушая пиздострадания, однако подойдя к месту, где обычно сидела их компания, его ожидало разочарование, так как оттуда слышался лишь совершенно незнакомый ему громкий голос. Думая, как выйти из этой ситуации, и взяв уже было телефон, чтобы позвонить Мирону, он застыл, случайно прислушавшись к теме чужого разговора. — И я ему такой: «ты че педик» Ваня замирает, будто вросший в землю. Верить не хочется, как и существовать в данном отрезке времени и данной пространственной точке. Дальше послышался лишь громкий смех, который он безошибочно определил, как принадлежащий Славе, парню Мирона. Значит столом он все-таки не ошибся. — Ебать ты лох, — ржет все тот же Карелин. А ведь точно, Мирон же упоминал и даже спрашивал, будет ли он против, если к ним присоединиться один Славин хороший друг. «У него там горе» — всплывает в памяти фраза Мирона и неприятный холодок пробегает у Вани по спине. — Ну а что я должен был сказать в такой ситуации, тем более пьяный? Как чудесно! Я ведь тоже в пидорстве не первый год! — Сердце билось как в последний раз, а этот день видимо решил его добить, заставляя степень шока лишь увеличивается, практически не выделяя времени на передышку. Он настолько погрузился в свои мысли, что, почувствовав хлопок по плечу, аж подпрыгнул на месте. — Вань, ты чего? Заходи давай, — говорит появившаяся перед его взором голова Мирона и, не дождавшись реакции Вани, там появилась и рука, двигающаяся вверх и вниз. — Ало-о, земля вызывает Рудбоя. — посмеивался Мирон, когда Ваня, все же проморгавшись, пришел в себя. — А, ага, сорян. Я наверно пойду. — пробормотал он, запоздало отмечая тот факт, что за шторкой больше не звучали голоса, и вполне возможно, что его, пусть и не самую громкую реплику, могли услышать. Тогда он, не дождавшись ответа Мирона, быстро его обогнул и ринулся к выходу. Бар на сегодня очевидно отменяется. С какой вероятностью услышанное могло быть лишь дурацким совпадением? Как, из всего немаленького Питера, это мог оказаться тот самый паренек? А ведь если подумать, то все произошедшее сегодня и было самой что ни на есть большой случайностью. Но думать об этом не хотелось, и, не ведая, для чего и зачем, Ваня лишь бежал вперед по дорогам, не имея даже примерного представления о направлении маршрута и конечной цели прибытия. — Эй! — остановил его громкий крик в спину, от которого Ваню всего пробило на дрожь. «Нет-нет-нет, он же не мог бежать за мной все это время?» — Обер-нись, — послышался запыхавшийся голос уже ближе. — Нет, — уверенно сказал он, прекрасно осознавая, что ведет себя по-детски. — Ты все слышал? — спросил напряженный и, с недавнего времени, знакомый голос. Алкоголь казалось выветрился, под натиском пару километрового забега и ситуации, потому что голос был вполне трезвый. Еще мгновение и перед его глазами появился он — причина его головной боли. С прилипшими ко лбу взмокшими волосами, раскрасневшимся лицом и сбившимся дыханием. — Бля, серьезно ты. Нихуево так судьба мутки крутит. А Ваня молчал, смотрел в эти большие и казавшиеся бездонными вблизи глаза, и молчал. Его бросало меж двух огней, один, с осознанием, что его влюбленность оказалась фальшивой и того идеального мальчика вовсе и не существует. А другой, со странной тягой к этому парню, которая пугала, мыслью, что он, как оказалось, его совсем не знает. — А разве не бог? — Выдавливает он из себя и, затаив дыхание, наблюдает, как парень напротив расплывается в ехидной улыбке, а в глазах загораются какие-то совсем уж бесовские искорки. — Я атеист, дружок. — отвечает он, а Ваня уже и удивляться перестал. — А я агностик. — выпалил он, непроизвольно начиная как дурак улыбаться, а может и не «как». Проходит пару секунд тишины, в которой они неотрывно смотрели друг другу в глаза, а затем, будто по незримой команде, оба сгибаются по полам заливаясь громким смехом. И как-то безумно быстро и легко Евстигнеева отпускает. Будто со смехом вышли все его сомнения и переживания, оставляя простую истину: «он хочет его узнать.» — Меня Ваня зовут, извиняй, что тогда так получилось — протягивает руку парень. Евстигнеев уже совершенно счастливо смеется и пожимая ее говорит: — Да ничего. Меня тоже Ваня, будем знакомы.***
Прошел уже месяц с того момента как Вани начали встречаться. После их наконец нормального знакомства в том неизвестном для обоих переулке, они еще долго пытались найти дорогу обратно до того бара, из упрямства отказываясь вызвать такси, а потом, забив на него и друзей, пошли гулять и ходили так пока не стемнело, болтая обо всем на свете. Оказалось, у них так же много общего, как и различий. В принципе, основных связующих было три: Мирон, музыка и любовь к котам. Наверно именно тогда, когда Светло с упоением рассказывал про Гришу, показывая его фотки на телефоне и видя совершенное и искренние восхищение в глазах Евстигнеева, он понял - его. Вскоре, считай через день, у Светло как и всегда по воскресеньям была служба и припершийся туда Ваня долго ржал, говоря, что теперь еще долго будет привыкать, что два этих Вани Светло один и тот же человек. А затем, подождав его, пригласил на их первое свидание. Ванечка — как постоянно называет Евстигнеев Светло — громко фыркал и причитал о том, что осталось ему только цветы подарить для полноты картины, однако когда они пришли к шаурмешной и Ваня гордо протянул Светло свой презент, то все замечания были мгновенно забыты. Конечно, сошлись они не сразу, и даже крупно поругаться успели, не общаясь с друг другом целых (что для них было невыносимо много) два дня, но в остальном, уже спустя месяц после знакомства, они обозначили общий статус как «в отношениях». За это время много что успело произойти: и Евстигнеев у Светло под окном, горланящий на гитаре какую-то молитву, переделанную под рок-балладу, и он же, пришедший в церковь фотографом, сделать фотки якобы для статьи об их хоре, и Светло, обнаруживший в себе новую черту - ревнивость. То, как они бегали ночью за сыром косичкой, пересматривали всю серию Гарри Поттера и мирили Славу с Мироном, создало впечатление, что эти два месяца были насыщеннее, чем пару лет жизни Светло до Вани. Тем временем, с кухни доносился запах чего-то до одури вкусного, заставляя Ваню проснуться. Потянувшись и блаженно поворочавшись в постели, Евстигнеев встал с кровати и, сонно пошатываясь, засеменил к источнику аромата, завернувшись в одеяло. Остановившись на пороге, он наблюдал картину того, как Ванечка, напевая себе что-то под нос и забавно пританцовывая, жарил на сковороде оладушки. Евстигнеев вновь расплылся в совершенно глупой улыбке и ему казалось, что счастливее, чем сейчас, он не был никогда. Они погрязли в друг друге как в болоте, и обоих это вполне устраивало. Внезапно Ванечка запел чуть громче, так, что стало возможным отчётливо расслышать все слова: — это вписка в храме, расскажи все маме. это вписка в храме, мы будем танцевать. это вписка в храме, бог стоит над нами. нечего бояться, завтра причащаться. Ошалело застыв на какой то миг, Ваня, не сдержавшись громко прыснул и осел на пол от распирающего его смеха. Обернувшийся на него Светло выгнул одну бровь и, посмотрев на него как на идиота, переглянулся с Гришей, который явно был того же мнения. — Вызывайте дурку, человек ебнулся. — причитает Ванечка, однако уголки его губ подрагивали, из последних сил сдерживая улыбку.