Обязательно проснется.

      Вдох. Это очередной дурной сон. Дин живой, он сейчас улыбнется, тронет за руку, скажет, что в больнице был морок какого-то чудища, он живой, он здесь, только дай коснуться, дай проснуться и открыть глаза...       Но глаза давно открыты, в ушах стоит звон, долгий, протяжный, что не сразу Сэм понимает, почему бегут врачи, зачем что-то вкалывают брату, суетятся и кричат на него, чтобы он вышел. Глухое, тупое безразличие накрывает похуже паники и беспокойства, что были пару дней назад. Тогда отец сорвался и пропал. Тогда Дин перестал говорить с ним через спиритическую доску. Тогда Сэм отчаялся.             Волосы липнут на влажные щеки, но он не думает их убирать. Мерный писк не убаюкивает, а раздражает – брата спасли, но он все ещё в коме. Он не выходит на связь, Сэм не ощущает его рядом. как было раньше. Хочется вдохнуть воздуха. На входе в больницу он тормозит первого попавшегося человека с сигаретой в губах, просит закурить, затягивается и кашляет с непривычки. Горло обжигает дым, он слишком долго держит его внутри себя, едва не задыхается. Колени сводит, хочется присесть, голодный желудок сворачивает от спазма, подгоняя тошноту. Но он остервенело затягивается ещё раз, поднимает глаза на небо, пасмурное, под цвет дыма, который выпускает Сэм сквозь зубы, нос, все ещё кашляя. Оно словно выцвело вслед за эмоциями, разорвалась синева, выпустив серый пух, заслоняя тепло.       Больно. Сэму неприятно обжигает что-то плечо, вроде он ударился об дверной проем, стесав кожу, он выругивается. Мерзкое, липкое чувство ненависти к себе гложет все сильнее – он пошел и выпил б е з брата. Правильный Сэмми никогда бы так не сделал, никогда бы не оказался в незнакомом баре с неизвестно кем, смотря на каждого красными после слез глазами, пытающийся как можно быстрее выпить, чтобы не помнить ничего. Неправильно. А если Дин проснется, а если он выкарабкается, а Сэма рядом нет. Что он подумает.       – Я... Я должен идти, – смятая купюра на столе, он цепляется за стул, роняет его – звук бьёт по нетрезвым мозгам, отзывается выстрелом в очередную тварь, он почти слышит голос Дина рядом, только обернись...       Незнакомая квартира, незнакомый человек рядом. Лицо запоминать смысла нет, да и он боится взглянуть на него. Вдруг там будут глаза цветом как у Дина. Или морщинка около губы. Или такие же ершистые волосы. Ему что-то объясняют, требуют, но Сэм ещё нетрезвый, он машет рукой, отказывается открывать глаза, боясь столкнуться с реальностью.       Ему надо в больницу. Он возвращается. Следующие пара часов – туман, сигареты, туман, кивание, сигарета, подпись, нет, тело пока что забирать не буду, спасибо, сигарета, туман, тишина в палате, туман, туман.       Сэм не рыдал так много никогда. Он захлебывался в слезах, не мог отойти от истерики сутки, закрывшись в Импале. Отец исчез, все попытки его найти привели в никуда. Дин лежит холодным, твердым телом в морге. Сэм даже не пошел попрощаться – страх перед реальностью был сильнее желания увидеть брата. Он мертв. Мертвый. Его нет.       Глаза сухие и красные. Сэм их почти не поднимает. Страшно. Он пьяный до состояния саморазбивания, самоуничтожения, самоненависти настолько глубокой, что он готов на что угодно. Рука перемотана серым бинтом – "я упал на стекло", на щеке пластырь – "побрился неудачно", на костяшках ссадины – ”ударился об стену, какая неудача". Ему предлагают какую-то таблетку, уговаривают отпустить все, не грустить. Случайный бар, случайная личность, случайная таблетка. Глоток. Туман.       Сэм блюёт так, что органы выворачивает и все тонет в запахе желчи. Память отшибло, он в Импале, только дверь успел открыть, чтобы не испортить салон. Дин же будет ругаться. Дин... Сэм поднимает глаза на зеркало заднего вида, с отвращением смотрит на себя. Противен. Не нужен. Одинок.       "Это в последний раз", – он обещает себе. ”Мне надо забыться", – жалкое оправдание, которые на утро останется очередным шрамом на теле. ”Дин, ты же простишь?" – волна слез и отупения, очередная таблетка на языке, глаза невидяще поднимаются в небо. Оно противно-серое. Оно сожрало краски, распылило их из старого баллончика, оставив только последние яркие пятна – Импалу, клетчатую рубашку брата, диски с песнями, телефон, потрёпанный журнал на заднем сидении.       Сэм закрывает глаза и растворяется. Его нет. Нет времени. Только боль, как вогнанный в сердце кол, как соль в глазах и новых ранах, как осколок кости в горле. Через пару часов вернутся и остальные чувства, он на секунду обрадуется, что это всего лишь затянутый кошмар, выдохнет, откроет глаза и увидит бесконечное шоссе, а рядом на сидении брата, трущего глаза после короткого сна, неизменно болтающего о чем-то крайне важном, что он придумал ночью, его улыбку. "Сэмми, пока ты спал, ты говорил, что ненавидишь енотов, чем они тебе не угодили?" – звучит отголоском в тающем мозге. Он обязательно проснется.