Полуденная смерть

А у Кэйи нет совести — он давно забыл, что такое тяжесть на сердце, и Дилюк прекрасно знал об этом, усердно пытаясь игнорировать этот факт. Став ответственным за Мондштадтскую кавалерию, он полностью разочаровался в рыцарях Ордо Фавониус, которые каждый вечер посещали публичные дома и распивали алкоголь прямо на службе. Неудивительно, что это место досталось ему — он ничем не лучше. Ему легче назвать сколько раз за день он был на рабочем месте, чем когда в последний раз он пребывал в трезвом состоянии более двух суток. Любимый напиток Кэйи — «Полуденная смерть»; иронично, с большой долей вероятности Эмбер найдет его до беспамятства пьяным именно в полдень где-нибудь недалеко от таверны. Наверняка он вновь попросит ничего не сообщать Джинн, в отвращении отворачиваясь от самого себя. Дилюк располагает сведениями и об этом: пару раз ему приходилось собственноручно задевать тяжелой дверью таверны абсолютно обездвиженное тело «благочестивого» офицера. Он долго размышлял, стоит ли его добить этой же дверью сразу или же подождать, пока обнаглевшие рыцари перестанут являться на службу, вдохновленные примером своего же начальника. Вспоминая времена, когда он сам был капитаном кавалерии — уходит, лишь еще раз толкнув Кэйю. Было совсем не ясно — такое поведение Кэйи – последствие собственной апатии или банальное руководство развратом и сладострастием. Дилюк склонялся к первому, следуя собственным предположениям, несмотря на то, что он уже давно перестал вспоминать те дни, когда они называли друг друга братьями. Сложно провести грань между тем, когда от молчаливого безучастия он перешел к молчаливому участию. После трех лет отсутствия в Мондштадте Дилюк ожидал увидеть лишь то, как без него ничего не изменилось, как в воздухе так же витает запах вина, барды поют про прелюбодеяние, а Ордо Фавониус, полностью потеряв его расположение, успешно выполняет свое предназначение, топчась на вере оставшихся горожан. Однако его ждал спившийся сводный брат. Вернувшись в город незаметно для всех, Дилюк посчитал нужным напомнить о себе лишь одному человеку. Почти напоказ бесстыдно он собирал одуванчики именно для тех бутылок, которые купит Кэйя, не в зависимости прознает он об этом или нет, в тайне надеясь, конечно, что узнает. До такой степени неосознанно, что почти намеренно — Дилюк взывал к тому, что пропало чрезмерно давно; к совести офицера. Когда до Кэйи дошли слухи, что некогда наследник винокурни теперь принял решение взять дела в свои руки, он не дослушал до конца. Услышанного имени было достаточно, чтобы почувствовать тяжесть прямо в легких. На секунду он подумал, что успел простудиться, поэтому каждый раз, когда в руках оказывался переполненный вином стакан, его посещали мысли, что стоит уже, наконец, сходить к Барбаре — кажется, легкие совсем плохи. Однако в лазарете Кэйю не видели. Дилюк отметил значительный переизбыток одуванчикового вина в погребе. Взяв на себя роль всех рыцарей города сразу, провозглашая себя, незаметно для самого себя, королем без короны, Дилюк решил, что дал отчетливо понять Кэйе, насколько он жалок. Создавая образ призрачного героя, охраняющего Мондштадт, он посвящал это исключительно бездушию своего «брата». И именно тогда он ущемил все, что осталось от гордости рыцарского Ордена. Они стали пристально выискивать причину своего унижения и потери авторитета, в то время, пока Кэйа ретиво пытался выяснить, что означают покалывания в сердце. Джинн сказала, что это воспалительное заболевание. Дилюк, кажется, даже догадывался, что именно воспалилось. Кэйю все чаще можно было заметить недалеко от собора в верхней части города. Полуночный герой заменил Кэйе Полуденную смерть. Одно название пошлее другого, Дилюк печально хмурится, когда слышит их от него. Он определенно запомнит, как Кэйа зашел в таверну в его смену не за вином. Это был сырой вечер, когда тучи были настолько темными и пышными, что шпиль собора терялся в темно-серой дымке. Во всегда летнем Мондшадте витал осенний запах опавшей листвы. То, как Кэйа ворвался в этот пейзаж, к чему-то очаровало всех посетителей, но только не его. Дилюк безмятежно протирал деревянную кружку, делая вид, что ему в целом то совершенно все равно, позабыв, что протирать нужно только стекло. Кэйа помнил, поэтому любезно подвинул ему пустой прозрачный бокал, присаживаясь на донельзя неудобную табуретку. Он уверенно хмыкнул, почти по-ребячески поднимая подбородок, дабы посмотреть ему прямо в глаза. Посмотрел. Закашлялся И пожалел. Дилюк, насмешливо потянулся за бутылкой одуванчикого вина с голубой ленточкой на горлышке, открыто демонстрирующей насколько офицер пал. Он был убежден, что только Кэйя смог бы понять его глупые уловки, предварительно поддавшись — не просчитался. Это ударило по ногам его самолюбия, ставя перед собой на колени. Несмотря на то, что шумный зал был наполнен пьяными бардами и стариками, проматывающими последнюю мору в Гвинт — для Кэйи было болезненно тихо, потому что Дилюк молчал. Он слышал его тихую ухмылку на его замешательство. — Вина? Сегодняшний бармен первым нарушил молчание, давая понять, что весь его дурацкий замысел не был придуман чтобы ранить, унизить, лишний раз указать на то, какое он убожество, хотя он сам прекрасно знает, что утопает. Кэйе кажется, что его тошнит; что-то комом застряло в груди, вынуждая прикрывать глаза. Однако на деле его душит вина, безграничная и глубокая настолько, что сравнима с полным ее отсутствием. Он переживает то, что потерял много лет назад вместе с расположением к самому себе, приобретая лишь искреннее желание попросить прощения. Было бы ему одиннадцать лет — он бы предпочел разрыдаться, отпустив все то, что мучило так давно. Дилюк выжидающе вглядывается в его глаза, замечая, как они блестят, то ли от яркого света, то ли от слез. Тихо опускается на табурет, стоящий напротив. Кэйа закрывает лицо руками, прячась от его взгляда; кладет голову на руки. Он мягко останавливает Дилюка, когда слышит — тот наливает ему вина. — Сока… Сердце опять екает, зудит и разрывается, Кэйе хочется вырвать его. Дилюк не верит. — Виноградного.