Хорошие девочки

      Костья в удивлении и недоумении распахивает глаза и поднимает брови — кто думал, что вся такая сладко-конфетная с виду Кузнецова, которую она только что вдавила в прохладный кафель стены, будет настолько горячей и податливой, а поцелуй с ней — чертовски острым?       Нет, кроме шуток, она, как обжигающе-острый красный перец. Но пахнет все равно до зубного скрежета приторными, воздушными, тающими на языке меренгами.       От ее запаха руки трясёт, желание подступает к горлу, растекаясь раскаленной магмой по телу, а сознание кричит, что эта невозможная девчонка принадлежит ей, Купер, по праву. Но это пока не точно. Пока.       Костья, только целуя ее, чувствует, как распухают губы, тянет низ живота, а Бэлла, Бэлла — кусает её, и ощущения до невозможности яркие. Острота после нескольких секунд отступает, но не слишком, напоминая о себе и оседая жгучими всполохами где-то во рту. Кажется, Купер тоже кусает такую соблазнительную сладость с превосходным вкусом, и, непременно, до крови, потому что к поцелую примешиваются её металлические нотки. Бэлла отстраняется первой и по-кошачьи облизывает ранку на своей губе, впрочем, не похоже, что она недовольна, а Костья чувствует ещё одну волну желания, прошедшую вдоль позвоночника, будто электрический ток, заставив покрыться мурашками кожу под несколькими слоями ткани. Кузнецова тяжело дышит, а возбужденные соски выпирают даже через ткань её кофты, хотя Каспер прекрасно знает, что под ней её неизменный серый топик-бра. Её кожа и белокурые волосы, которые теперь стали ещё светлее, ослепительно сияют в искусственном свете ламп этой девичьей ванной их нового дома. Дома с семью девчонками, которых, по счастью, нет здесь, и всего одной ванной. Наверное, поэтому у Бэллки на плече было полотенце. Которое Костья, конечно же, откинула подальше. — Хочешь меня? — деланно-небрежно осведомляется Купер, опираясь на кафельную плитку ладонями, по обе стороны от головы девушки, а тело само тянется к этой дрожащей от накатившей страсти девчонке, но старшая себя отдергивает — не так быстро, ещё не время. Глаза Бэллы нервно бегают по комнате, а румянец под тонкой кожей бледных щёк разливается слишком быстро.       Хорошие девочки не должны целоваться с другими девочками, возбуждаться от прикосновений других девочек, да и трахаться с другими девочками они тоже не должны, но к ним это не относится, ведь они нихуя не хорошие. Хотя Бэлла почти стала таковой — не до конца, конечно, но все-таки немного Леди, — но разве Костье можно сопротивляться? Она просто хочет и берет то, что ей причитается по праву. И поощрение от младшей ей не особо нужно. Разве что чисто символически. — Кузнецо-о-ова, ты меня хочешь? Хочешь, чтобы тебя взяла? Трахнула? Выебала в конце концов? Ты ведь за этим пошла в душ? — мучительно медленно тянет Каспер, чувствуя, как промокает её собственное белье, едва она смотрит на краснеющую удушливой волной блондинку и в её потемневшие глаза цвета предгрозового неба. Но Бэлле знать это необязательно.       Младшая продолжает молчать, но взгляд сверкает порочными искрами желания, и она заводится от её грязных словечек — Купер и не думала, что Кузнецова так умеет, но, похоже, она её недооценила.       Так как Бэлла ей так и не отвечает словами, Костья тянется к её сахарной шее и проводит языком по сонной артерии, чувствуя пульс девушки, размазывает подушечкой большого пальца по её губам кровь, выступившую из трещинки на губе, — как помадой. Блондинке нереально идёт красный, и Купер вспоминает, как текла от неё, когда она, в этом чёртовом смокинге и с алой усмешкой на слегка пухлых губах, не отлипала от своего ненаглядного Артёма. Костья тогда надралась и поссорилась с Настей, Кузнецову выперли с проекта… Не самые приятные воспоминания, да и не время для них, точно не сейчас.       Старшая кусает Бэллу за беззащитное горло, проводя языком по укусам, зализывая, а Кузнецова царапает слегка шероховатый кафель за спиной безманикюрными, отросшими ногтями, иногда тихо вскрикивая, упиваясь этой болью, потому что это действительно больно, но ей нравится. Голубые глаза закатываются, а светлые ресницы подрагивают. Татуированная впитывает каждое движение, каждый, почти неслышный вскрик, судорожный вдох. Укусы старшей все ниже, и она тянет ворот её одежды, пытаясь нащупать лямку под кофтой. А нащупав, рвёт ворот, прямо как в пресловутом «стриптизе по-пацански», без ненужной аккуратности. Ткань жалобно трещит, прощаясь с худощавым телом, а Кузнецова давится вздохом, когда её топ резко дёргают вверх, оголяя молочную плоть небольшой упругой груди и ярко-алые затвердевшие соски. Каспер ведёт кончиком носа от искусанной в синеву шеи до яремной ямочки между ключицами и облизывает мягкую, теплую кожу, чувствуя, как пьянеет от этого сладостного запаха непорочности. Она головокружительно пахнет. Бэлла нетерпеливо хнычет, облизывая пересохшие губы и чувствуя привкус собственной крови, а Купер давит ей на шею, достаточно сильно, перекрывая кислород, из-за чего блондинка слабо трепыхается, но ей, сука, нравится. Нравится эта грубость, боль, одуряюще-приятные ласки Костьи, до дрожи в коленях нравится. Перед затуманенными глазами плывут чёрные круги, но тут Купер ослабляет хватку, и Бэлла глубоко вдыхает, повинуясь инстинкту. – Ебать... – тихо протягивает Кузнецова, жадно глотая воздух. Она понимала, что, помимо раннего детства, никогда никому не поддавалась и всегда была сильной, била первой и никому не позволяла с собой так обращаться. А Костье... Костье хотелось поддаться, хотелось, чтобы старшая оставляла на ней засосы, укусы, ссадины. Хотелось чувствовать эту сладкую боль, которую причиняла ей Каспер. — Маленькая мазохистка, — горячо шепчет зеленоглазая ей на ухо, попутно прикусывая кожу за ушной раковиной, спускается по покатым плечам к груди и прикидывает, с чего лучше начать. А прикинув, улыбается своим мыслям. Бэлла должна оценить.       Ведя языком по нежным полушариям, Костья останавливается на ложбинке между грудями и не отказывает себе в удовольствии оставить там парочку болезненных кровоподтеков, а ловкие татуированные пальцы перемещаются под напряжённые соски и звонко щелкают по ним. — Ахх-мм-аа, — стонет Кузнецова от новой порции боли, мастерски смешанной с удовольствием. Но от Каспер не укрываются участившееся дыхание и сердцебиение Бэллы, поэтому она щёлкает по соскам ещё раз. Сейчас сильнее, снова её болезненный скулеж прорезает тишину, но Бэлла наслаждается этим и чувствует, как загораются её уши, алея сквозь белокурые волосы, а внизу живота сладко ноет и тянет, пока Костья жадно кусает её груди, метя свою собственность, оставляя ссадины и синяки на светлой, без единой помарки, коже и сыто урча. Это больно, но почему-то пульсации низа отдаются во всем теле, будто набатом, а больше всего в кончиках пальцев; между ног так влажно, что смазка стекает по внутренней стороне бедра, пропитывая её возбуждением чёрные джоггеры.       Купер падает на колени, больно ударяясь о кафель, но сейчас ей похуй. Ни перед кем она с таким удовольствием не стояла на коленях и не помнит, стояла ли вообще, но сейчас, когда на неё смотрят эти голубые глаза с таким смирением во взгляде, старшая чувствует, будто это она стоит у стены, а Кузнецова ползает у её ног. Её нежные губы, окрашенные кровью, что-то шепчут, а неловкий взмах руки сбивает с головы Костьи так и не снятую шапочку-бини, но старшая этого даже не заметила, проводя пальцами по подтянутому животу Бэллы, от грудины до широкой резинки её джоггеров, зато заметила, как её забитые ладони эстетично смотрятся на бледной коже младшей.       Стянув брюки до колен, Каспер оставляет несколько достаточно болезненных поцелуев-укусов на влажной, чувствительной плоти внутренней стороны бедра и впивается ногтями в молочно-белые ягодицы блондинки, оставляя там несколько кровоточащих царапин. Это, конечно, слишком по-собственнически, но Купер старается оставить на Бэлле как можно больше своих меток, чтобы все видели, что эта девушка принадлежит только ей. Стащив простенькое, почти полностью промокшее белье с тощих бёдер, Костья проводит большим пальцем по кромке своих губ, усмехаясь. И вылизывает кожу под пупком, ведя обжигающе-влажным языком все ниже.       Кузнецова беспомощно шарит в воздухе, но схватиться вообще не за что, и она вплетает свои тонкие пальчики в платиновые волосы девушки, что сейчас внизу. Костья проводит по влажной плоти блондинки языком, самым кончиком касаясь клитора, каждым касанием выбивая из неё нежные постанывания, услаждающие слух Каспер. Крошечные импульсы удовольствия искрами бегут по венам, и Бэлле кажется, что она горит, на контрасте с совсем ещё холодной стеной.       Младшая захлебывается стоном, когда чувствует в себе чужой палец, а слезинки от нахлынувшего удовольствия наворачиваются на синеватый хрусталь её глаз.       Купер добавляет ещё один палец и вводит прямо до костяшек, чувствуя, какая Бэлла узкая, горячая и скользяще-нежная внутри. Пальцы двигаются легко, мышцы слегка сжимают пальцы татуированной, и она немного их сгибает, проворачивая, на задворках сознания слыша, как кричит Бэлла. От боли или удовольствия, а может, от всего сразу. Она поднимает глаза вверх, все ещё касаясь языком её влажных складок, чувствуя пульс младшей через бархатные стенки. Старшая проводит языком по входу, немного растянутого вокруг её пальцев, и хрипит: — Насаживайся, грязная девчонка. Бэлла слышит не сразу, путаясь в эндорфиновом мареве желания и всполохах пьянящей боли, но на интуитивном уровне она поняла, чего хочет от неё Каспер. Проезжаясь спиной по гладкой плитке, блондинка уже чувствует ослепляющие искры подступающего оргазма, который сметает все на своём пути, оставляя после себя приятную усталость и гулкую пустоту.       Бэлла прикрывает глаза, полностью сползая по плитке на пол, шепча пересохшими губами в каком-то осоловелом одурении: — Кас, я тебя обожаю, черт, это было так… И, свесив голову на плечо Костьи, благополучно отрубилась. Татуированная аккуратно вытащила свои пальцы со стекающей по ним смазкой из бессознательной Кузнецовой и облизнула. Острая, но такая непереносимо-сладкая Бэллочка, пахнущая солнцем и меренгами, поблескивающая от пота, такая плохая и хорошая девочка, действительно, она так хороша…       Зеленоглазая проникла руками под свою намокшую и раздражающе облепившую её ткань, и нескольких движений по истекающей смазкой плоти хватило, чтобы старшая увидела тот самый космос, который видела Кузнецова, разве что звезды под её веками были чуть тусклее — кончить от пальчиков и языка Бэллы было бы куда лучше. Но это все равно приятно.       Купер, чуток посидев, поправляет на себе одежду, моет руки и складывая ладони ковшиком, окунает в холодную воду пылающее лицо и, подбирая свою шапку, включает воду, набирая пенную ванну для Бэллы. Затем стаскивает с девушки ошметки её лонгслива, спортивный топ и тренировочные брюки вместе с бельем. Бэлла почти не реагирует, только слегка сводит брови, но сразу же просыпается, как только горячая вода касается багровых царапин на ягодицах и болезненно шипит. – Блять, Кость, это была моя любимая футболка! Ебаный ты Алёша Попович, какого хуя? – Прости, я не хотела, – на похуях пожимает плечами Купер, – хочешь, новую куплю? – Да ты просто охуела. Нет, не надо новую. Кстати, а понежнее нельзя было? — хмурится Бэлла, чувствуя каждую из отметин на своём теле, растревоженных водой. — Тебе же не нравится нежно, не пизди, — тепло улыбается Костья, что заставило младшую густо покраснеть. Но ничего, она же знает, что Купер права. Кто сказал, что одновременно невозможно быть сладким и острым, непослушным и хорошим, не содержать пластиковые блёстки и все равно сверкать? Купер улыбнулась и подумала, что все это было чертовски не зря. Бэлла, конечно, послушная, но нихуя она не хорошая девочка.