Гроза

      Ира любила поэзию, но никогда не была поклонницей отдельного творчества Тютчева. И если писатель любил грозу в начале мая, то Холмогорова терпеть не могла непогоду. Ей более по душе свинцовые тучи, но не хлеставший дождь с неба, особенно, когда за окном — не осень, а весна. Радоваться стоило бы, а не искать зонтик везде, где только можно, но всё-таки не найти: сомневаться не приходилось в том, что его-то она и не брала из дома. Зачем? Доверчивая к прогнозам…       Чёрт бы побрал этих синоптиков!       Пенять на ситуацию не приходилось, пользы от этого не было, равно как и Филатовой. Подруга сегодня не стала выходить на учёбу, несмотря на близившуюся защиту, и Холмогорова осталась одна с перспективой попасть под самый настоящий ливень. Благо разве что состоялось в автомате, находившемся в стенах университета, откуда можно было без проблем связаться с нужным человеком.       До безумия необходимым, вертелось на языке. Ещё со снежных метелиц…       — Пчёлкин-младший слушает, — чужакам Витя всегда отвечал на официозе, но, убедившись, что на том проводе именно знакомая профессорская дочура, сменяет и тон, и позиции, переводясь в многословность и красноречие, — Заждался, заждался! Признаюсь, голос мне приятен… Надеюсь, ты звонишь потому, что всё сдала и теперь поступаешь в моё распоряжение?       — Не совсем, проблема есть.       — Какого хрена и кому отвесить?       — Погоди заготовки делать, дослушай сначала…       — Не придирайся к словам, пизди по делу, — Ира прикусывает губу, фыркнув. Вите обязательно нужно её переплюнуть в словесном искусстве!       — Ты в окно давно выглядывал?       — Очевидно, да. Ух, ё! — Пчёлкин выполнил требование, удивившись подобной смене погодных условий, — Это что за фигня?       — Гроза в начале мая, — если бы можно было, Ира процитировала Вите стихотворение, но люди, так же подходившие к автомату с желанием связи, уже выстраивались в очередь, — Вить, выручай, в общем!       — Понял, жди, скоро буду!       — Лети, жук, лети…       В ожидании своего благоверного Холмогорова решила выпить кофе в местном буфете. Уже минут через десять она сидела в холле, отрешённо поглядывала в окно и размышляла о своём, далёком и не слишком. Жизнь стремительно набирала обороты, оставалось только понять, какие именно. Нет, нельзя сказать, что Ира чем-то недовольна, разве что её продолжал беспокоить факт рода деятельности ребят, но в конце-концов она давно смирилась даже с этим. Да и как иначе, если связана с ними неизменно? Не перекроить, не выбросить, и уж тем более не заменить, но Ира и не искала других слагаемых — довольствовалась тем, что есть здесь и сейчас. Это всё, что было необходимо.       Их отношения с Витей витали в непонятной фазе, которая вроде как «конфетно-букетная», но в то же время и немножко другая. Взрослая, что ли… И до безумия детская. Ира не знала, как описать свои ощущения, но могла уверенно сказать, что Пчёлкин не заставляет её жалеть. Летающий жук влюбил её в себя, и с каждым днём она потихоньку становится более зависимой.       К тому моменту, когда Пчёлкин подъехал к крыльцу универа, у Иры в ушах уже прочно засели наушники, а плеер издавал тихое и незаменимое. Голос Цоя, как основного понимая их непростого времени, вещал о переменах, в которых Холмогорова больше не нуждалась вопреки тексту песни.       Именно поэтому она вздрогнула от внезапного прикосновения, но, поняв, что это он, улыбнулась.       — Не меня ли ждёте, красна девица?       — Тебя, тебя.       Они вышли к крыльцу, стоя под небольшим навесом. Крупные капли нещадно барабанили повсюду, превращая ступеньки и асфальт в сплошное водное месиво. Ира поёжилась, признавая, что риск заболеть есть, но и иного варианта у неё нет. А Пчёлкину без разницы — он со своим иммунитетом, пчелиным.       К тому же, как утверждал шуточно Витя — зараза к заразе не липнет…       Раскат грома отчётливо опровергает последние нотки удовольствия.       — Гроза, Вить, — произносит Холмогорова, глядя на своего Пчёлкина.       — Гроза… — повторяет он, сверяясь с её взглядом, а затем шутливо выдаёт, в своём привычном тоне юности, — Но когда это нам мешало?!       Он бросает её в этот омут водоворота, дождь хлещет в лицо, а Ира только вскрикивает, но тянет Пчёлкина за собой. Он бы и сам выскочил, подхватывая её за талию и прижимая крепче к себе…       Ей хочется в отместку крикнуть ему, что он — дурак, но вместо этого оказывается втянута в поцелуй. И если раньше за летающим жуком подобных увлечений в такую погоду на улице не наблюдалось, то сейчас Иру вводит даже в некое непонимание. Пожалуй, Витя никогда не перестанет её удивлять, даже несмотря на то, сколько лет они уже знакомы.       Шум от капель перекрывает всё, а волосы и одежда незамедлительно промокают. Стоять так до посинения явно не выйдет, хотя Ире кажется, что от наводящего холода её губы точно покроются синевой. Глаза Вити блестят, и этот блеск Холмогорова уже научилась понимать очень хорошо, отчего мысли, пробежавшие в голове, заставили бы неизменно покрыться щёки лёгким румянцем.       Когда они уже сидят в машине, Витя врубает по её просьбе печку и они греются. Ира старательно оттирает запястья и пальцы на руках, попутно пытаясь подправить мокрые волосы, глядя на своё отражение в зеркале. Пчёлкин уже справился с подобной задачей и теперь просто смотрит на неё.       — Не знала, конечно, что ты — экстремал, — произносит Холмогорова, хмыкнув, — Если заболеешь, выпишу тебе хороших подзатыльников. И если заболею я, тоже отхватишь.       — Не получится! Сама позвала, — Витя не иронизирует, хотя и признаёт, что в его голове тоже была идея встретить её, — Согреться надо, чтоб не заболела, а я знаю, как — помогу!       — Тебе только дай повод!       — Не отрицаю, но ты и не против, — Ира бы слукавила, если бы пошла наперекор в данном случае.       Рядом с Пчёлкиным ей донельзя уютно, привычно и хорошо. Так, как ни с кем не было. Потому что видит, что он испытывает тоже самое по отношению к ней, а взаимность нынче дорогого стоит. Тем более, что любовь невозможно купить ни за какие деньги, блага или тому подобные вещи: она либо есть — либо её нет…       Пока они едут, Витя заторможено смотрит на лобовое, иногда поглядывая в зеркало, а дворники продолжают делать своё дело. Обзор не совсем чёткий, но при таком ливне это и неудивительно. В салоне тихо, но кто сказал, что эта тишина им мешает? Особенно, если порой хочется покопаться в своих мыслях. И хорошо, если это состояние совпадает с желанием твоей второй половинки, потому что обычно Витю не заткнуть в плане шуток и подколов — пчелиный улей готов трудиться в этом плане двадцать четыре на семь.       — Приехали, — провозглашает он, заглушая мотор.       — А чего сюда? Мне казалось, ты меня домой ко мне повезёшь, — с лица Иры не исчезает лукавая улыбка.       А Витя не видит смысла ей сегодня возвращаться домой, учитывая тот факт, что его квартира снова свободна. В их полном и безграничном распоряжении, по крайней мере до завтра.       — Родители опять на даче, так что, сегодня ночуешь у меня, — немного вводит в смущение сам тот факт, что это даже не вопрос. Утверждение.       — Так ты всё спланировал, хитрый и прыткий!       — Правда-матка, с тебя должок за то, что кручусь-верчусь, как белка в колесе.       — Надо же, бедный и уставший рэкетир…       — Скорее, голодный!       — Так спешил, что даже поесть не успел?       — Бери выше, профессорша! В моих словах совсем другой смысл, — и будь воля Пчёлкина, он бы стал воплощать свои планы прямо здесь.       До квартиры — рукой подать, и эти двое не теряют времени. Забежав в подъезд, они поднимаются на нужный этаж, оказавшись перед дверью. Пчёлкин запускает гостью внутрь, поворачивает ключ в замке и буквально сразу впечатывается в неё настойчивым поцелуем. Ира чувствует, как земля уходит из-под ног, стоит Вите запустить руки под блузку, касаясь холодными пальцами нежной кожи и вызывая мурашки по телу.       Ира инстинктивно обхватывает Витю за шею, взъерошивая волосы и позволяя рукам Пчёлкина шарить, где им будет угодно. Отвечает на его ласки, хоть и не упускает вопроса.       — Может, сначала выпьем чаю?       — Хрен с ним, с этим чаем, — меньше всего Вите сейчас хочется прерываться и отпускать её, а у Иры явно нет больше вариантов и желания возразить.       Усмехнувшись, она приникает к его губам снова, на сей раз уже беря вверх над Пчёлкиным, наседая сверху.       Очень тесно, слишком близко и чересчур жарко. Она буквально ощущает этот жар, который сковывает её с ног до головы, в то время как руки Пчёлкина всё больше кажутся и сами горячими, распалёнными, как плавленая сталь.

***

      Ближе к вечеру Ире кажется, что они с Витей явно из какого-то другого пластилина. Слеплены, сцеплены невидимыми нитями, прочно соединявшими их в один союз. Доказательство тому — трудность в том, чтобы оторваться. Холмогорова всего лишь хочет отойти на кухню и налить себе воды, а Пчёлкин удерживает её, нависнув сверху, будто запрещает оставлять его одного на доли нескольких секунд. Пьянящими поцелуями приникает ближе к шее, заставляя откинуть голову назад.       — Витя, твою ж! Я сейчас сдохну…       — От возбуждения?       — В первую очередь, от жажды! Пусти, пчеловод.       Уличив момент, Ира вырывается всё-таки из кокона объятий и поцелуев. Обмотавшись одеялом, Холмогорова перелезает через Пчёлкина и движется к кухне, игнорируя его фразу: «А чё я там не видел!»       Их отношения не похожи на сказку, хоть Холмогорова никогда и не гналась за принцем. Ира в принципе не любила подобное чтиво, доверяя только остросюжетным и основанным на здравом и логичном, а пустая болтовня, ведущая в одни известные ворота — не для неё.       Попытка номер два удачная донельзя кстати.       Её тянет закурить, когда взгляд падает на пачку «Самца», оставленную Витей прямо на подоконнике. Спичечный коробок, точно в самом огромном соблазне, лежит рядом, но раскат грома, повторившийся внезапно вновь, становится наперевес. И в тот момент, когда кажется, что уже можно пропустить одну, что явно не смертельно, на кухне появляется Пчёла. Лохматый и уставший ждать.       — Не понял, — провозглашает он, — Вот за какой водицей ты пошла!       — Соблазн был велик, устоять слишком трудно.       — А предо мной, значит, легко?       — А перед тобой я уже не устояла, — Ира целует Витю в нос, поправляя тёмный локон, выбившийся из-за уха и перехватывает зубами сигарету, открывая окно.       — Двигай бёдрами, профессорша! — Пчёлкин, решивший составить компанию на перекуре, никоим образом не может быть отвергнут.       Так и стоят, пригнувшись слегка и толкаясь локтями, пуская пепел по ветру.       — Витя! — Ира вскрикивает, когда Пчёлкин ущипнул её в попытке освободить себе больше пространства, — Моя пятая точка будет вся красная сейчас, из-за тебя!       На эти слова он только хмыкает, усмехнувшись, и Холмогорова в отместку пихает его локтём, делая ещё одну тягу.       — Твою пятую, на секунду, вижу только я!       — Не отрицаю, но какой хрен? Я потом сидеть нормально не смогу.       — Обещал же, подлечу!       — Твои лекарства все к одному, однообразные.       — Зато действенные!       — Ну, с этим ещё можно поспорить…       — Рискни!       — Легко, — Ира без проблем целует Витю в губы, заставляя Пчёлкина выбросить не докуренную сигарету.       Они стоят возле открытого окна, не спеша куда-то уходить. Москва потихоньку зажигается вечерними огнями, а новый раскат грома не может быть по определению сегодня пугливым предвестником. Точно не для них, так отчаянно нуждавшихся друг в друге и объединивших свои желания в одно единое.       Витя без церемоний подсадил Иру на подоконник. Она, даже обёрнутая в одеяло, чувствовала отдалённо лопатками холод окна, но соскочить не было возможности — Пчёлкин загораживал собой всё. И всех — в этом уже не следовало убеждаться, она сама понимала. Никто ей не нужен…       Отвечая на его ласки, она запрокидывает голову, пока Пчёлкин проходится поцелуями по шее. От ощущения его близости и действий у неё мурашки по коже, и она замирает, не желая даже шевелиться. Спустя каких-то пару секунд — соскакивает, приперев его к двери холодильника и поцеловав в губы. Затягивая в водоворот переплетения их рук, блуждавших по телу друг друга, и взаимного сбитого дыхания.       Когда Пчёлкин в очередной раз подхватывает её на руки, вслепую усадив теперь на стол, Ира забывает уже обо всём. Её личная вселенная, связанная с ним, не знала трещин, и ей оставалось только наслаждаться и верить, что так будет и дальше. Нет, заглядывать в завтрашний день — всегда страшно, но уже сейчас она знала, что, случись что-нибудь, будет бороться.       За него, за себя. За них двоих.       Ира любила не грозу в начале мая, а Пчёлкина. Впрочем, у неё это было взаимно…