В день, когда зацветет закатник

В детстве Дилюк думал, что дерево закатника цветет на закате, поэтому его так и назвали. С возрастом он так и не понял, почему оно так называется, зато выучил одно — каждый гребаный раз, когда немного розоватый цветок закатника распускается — он один, и этот год — не исключение. И как назло, горожане устраивают весенний фестиваль, раскидываясь почти искренними улыбками и комплиментами, воздух пронизан ароматом свежей выпечки и цветочной сладости — праздник взаправду каждый раз выходит пышным, будто его празднуют в последний раз. А для Кэйи это любимый день в году — именно тогда юные красавицы Мондштадта угощают всех рыцарей Ордо Фавониус свежеиспеченными пирогами с сочным закатником в благодарность за их службу и честность. Молодому офицеру доставалось неизменно больше всех, и ему это льстило, как никому другому. Будучи обходительным с дамами — он ожидал в ответ искреннего расположения и раболепных отзывов в его адрес. Ласкаясь под горячими лучами народного обожания — Кэйа полюбил день одиночества Дилюка. Каждый раз Дилюк проводил этот день на винокурне, усердно избегая разговоров об этом событии, представляя себя в свете почти детского упрямства. Прежние традиции давно устарели, и теперь этот день являлся лишь поводом для того, чтобы разгуляться напоследок перед рабочим сезоном в деревнях, однако этот упертый наследник «Рассвета» до сих пор шарахается от этого фестиваля. Он вовсе не собирался посещать город сегодня, но по неудачному стечению обстоятельств — оказался вынужденным отработать дневную смену, что и так происходило крайне редко, в собственной таверне. Выручка в такие дни совершенно очевидно была выше, чем когда-либо в другое время: упускать такую возможность в Мондштадте — богохульство. Прозрачные лучи весеннего солнца, совсем еще не греющего, падали на засаленный деревянный пол, просачиваясь сквозь мутные окна заведения. К немалому удивлению и облегчению хозяина таверны — было совершенно пусто; в смысле буквально — ни одного человека. Видимо, горожане впервые посчитали своим долгом провести время на свежем ветряном воздухе, прогуливаясь по улицам города, участвуя в фестивале. Стоит ли говорить, что Дилюк был почти спокоен, когда массивная дверь стукнулась о косяк. В помещение почти забежал разгоряченный Кэйа; волосы растрепанно разметались по плечам, прилипая к лицу, на голове пышный зеленый венок, сплетенный из ветвей цветущего закатника, который наверняка на него надели те самые очаровательные девы, преследующие его с самого утра. А сам он широко улыбался, словно в голове только что проговорил самую смешную шутку на свете. Повеяло свежестью — лишь на мгновенье в мыслях Дилюка средь остальных слов и уже подготовленных недовольств затерялось одно ненужное: «прекрасный». — Выйди из заведения, — он прикрыл глаза, пытаясь не выдать собственного раздражения. — Спасибо, что предложил, — Кэйа самозабвенно прошел внутрь, подвигая себе старый табурет, откровенно наслаждаясь происходящим. Дилюк знал — спорить с названным братом равнозначно попытке из тыквы сделать вино. Абсолютно бесполезно, но оставлять усилия он не решился бы никогда. Он молчал, зная, что Кэйе тяжело выносить его безмолвие. Отворачиваясь от него в сторону большого стеллажа с чашками, молился — лишь бы его поскорее оставили в покое. — Весело тут у тебя, — протянул капитан кавалерии, все еще не спуская улыбку со свежего лица. – Рефлексия? Он постукивает по чистой поверхности стойки, отчаянно пытаясь поймать его взгляд на себе. — Тебе не хватило внимания тех девиц, и ты решил поиграть на моих нервах? Дилюк раздраженно двинул плечом, все еще стоя полубоком к предмету своего плохого настроения. Сглотнув вязкую слюну и тщательно обдумав пути того, как можно выпроводить этого самодовольного дурака из заведения, он резко поворачивается к нему, слышит: — А ты против? Он буквально почувствовал то, как Кэйа к чему-то ликует у себя в голове, сопровождая свою речь тихой ухмылкой. Веселые крики доносились с улицы настолько приглушенно, что Дилюк был готов поверить — они сейчас совершенно одни. — Очевидно же, что да. Он выдохнул, всматриваясь в его красивое лицо. Почти идеально ровная кожа — без единой веснушки, завораживающая улыбка, украшающая тонкие губы и сковывающий взгляд, согревающий своим холодом. Солнце беспрестанно попадало на его одежду, освещая. Кэйа почти заставил думать себя, что проблемы Дилюка не его прерогатива, учитывая, что безвозмездная помощь никогда не была его добродетелью. Однако же именно в этот день среди объятий молодых горожанок он мечтал быть в объятиях лишь одного человека; но мало того, что «этот человек» не являлся ни на один из праздников, так еще с большей долей вероятности он приложит его головой об стол, чем приласкает. Собственно в этом и заключалась его бесконечная любовь к весеннему фестивалю — каждый год он смел надеяться, что хотя бы в этот раз Дилюк решится провести от силы четверть часа в его компании тогда, когда цветет закатник. Кэйа совсем не расстроился, когда Дилюк вновь отвел взгляд — лишь разочарованно мотнул головой. Нежные лепестки закатника поддались движению, пара цветков осыпалась. Желтая пыльца попала на лицо, обещая оставить после себя въедливый аромат. — Каким образом она тебе еще в глаза не попала? — хозяин таверны осторожно смахнул пыльцу со щеки молодого офицера, предполагая, что дальнейший их диалог завершен, и в скором времени он покинет его. Но Кэйа лишь придвинулся, внимательно разглядывая эмоции в глазах своего собеседника. Дилюк замер — во второй раз в его голове проносится несколько сотен эпитетов, которыми он смог бы описать Кэйю, но молчит. Закусывая губу, он отмечает, что при дневном свете его волосы выглядят почти стеклянными; они переливаются прямо как чувства, где-то глубоко в душе. Кое-где из-под светло-голубых прядей выглядывают лепестки, безмятежно вплетшиеся в непокорные локоны. У Дилюка ладони, кажется, покалывает от желания аккуратно вытащить их оттуда, попутно ощутив мягкость волос. Его, впрочем, ничего не останавливает. Он убирает их, сбрасывая на пол, прямо как остатки своей скованности, небрежно заправляет прядь за ухо и довольно хмыкает. А Кэйа удивлен, как он до сих пор не расслышал бешеный ритм его сердца, усердно пытающегося вырваться из грудной клетки. — Ты же не знаешь традиций этого праздника? — Капитан кавалерии задает вопрос, немного сбившись в конце. Дилюк не понимает к чему это — обескуражено кивает. Зато Кэйа отлично все соображает, поэтому решается на последний шаг, растрачивая остатки своей надежды. Ловко снимая свой венок, он венчает им Дилюка, усердно игнорируя его удивленный возглас. Бесстыдно переводит взгляд прямо на губы; слишком честно. — Надев на тебя венок, я теперь обязан трижды поцеловать тебя, — он почти смеется на выдохе последней фразы из-за переизбытка адреналина. Он играет с огнем, прекрасно понимая, чем, скорее всего, это обернется для него. Все, о чем подумал Дилюк, сводилось лишь к тому, что, вероятно, Кэйя сегодня поцеловал не одну девушку, раз так уверенно говорит об этом. Жаль… Дилюк ощущает холодные ладони на своих щеках, которые обжигали каждым касанием. Сердце пропускает удар, когда на левой щеке запечатлелся аккуратный поцелуй, оно следует безумному ритму, когда на правой остался влажный след. Два. Он считал. Очень не хотелось досчитывать до трех, знаменуя конец мгновения. Кэйя тихо смеется, поглаживая его щеки, нежно проводя по ним большими пальцами. Третий не заставил себя ждать — он пришелся на теплые губы. Кэйя лишь прижался к ним своими, не желая заставлять Дилюка терпеть, если ему противно. Он был готов получить по лицу. Отстранившись, Кэйа замер лишь на секунду, очарованный тем, как великолепно выглядел хозяин таверны с венком. — Ну, вот как-то так, — он стремительно встал, направляясь к выходу, — я зайду вечером. Самодовольно подмигивая совершенно как ни в чем не бывало, он старался скрыть проявляющийся румянец, растекавшийся по щекам. Дилюк в замешательстве приложил пальцы к губам — кажется, он даже ощутил вкус спелого закатника и морозной свежести. Венок неприятно щекотал кожу головы, царапая ее сухими веточками. На улице все так же гуляли люди, пели песни и радовались собственному бессилию. Дилюк будто впервые в жизни услышал эти песни, состоящие из одной строки, словно в первый раз увидел эти глупые цветы закатника. Дверь снова хлопнула — помещение залилось громким женским смехом. Барбара и Эмбер еле вошли в дверной проем. — Налей нам вина! — Эмбер, очевидно, чересчур обрадованная сегодняшним днем, свободно махнула рукой, чуть ли не задевая Барбару, вовсе не уверенную в верности ее действий. — Что это за традиции у вас какие-то глупые?.. Дилюк растерянно поправил венок, словно тут ему и место, и было всю его жизнь. — Ты о чем? Никогда не слышала о подобном, — Барбара неуверенно смотрит на его голову, замечает венок, который утром дала Кэйе. Дилюк замирает, кажется, сердце екнуло. Чувствует, как щеки горят. Слышит смех Кэйи, неудачно затаившегося за дверью снаружи. Да, каждый год, когда закатник цветет — он один, однако этот год — исключение.