Мотель «Город Ангелов»

tender - come down when you're ready

После полуночи Лос-Анджелес был горящей водкой с трипл-сек, ездой со скоростью двести десять километров в час и поцелуями вдоль позвоночника до седьмого шейного позвонка. Скрипели обитые гранатово-красной кожей сиденья, разлетались пуговицы на джинсах, а в душном, перченом от нависающих эвкалиптов воздухе у отштукатуренного мотеля в Беверли пахло духами с названиями типа «princess» или «sunset». Кавер-герлс и девочки с подиумов жались к плохим мальчикам с идеальными прическами и трастовыми фондами – стэнфордцам или студентам университетов Лиги плюща, моделям и наследникам транснациональных корпораций. Они целовали девочек по-французски, ни о чем не заботясь, они смотрели на билборды на крышах и растянутые на фасадах кирпичных зданий баннеры с их лицами для новой рекламной компании «Томми Хилфигер» с холодными улыбками и апломбом. Они знали себе цену и не стыдились спесивости, потягивали энергетики у вылизанных родстеров с откинутыми вверх дверьми, лениво поглядывали на банду из гетто, которая облепила свои мотоциклы и подержанные маслкары, собранные из полуржавых деталей с гаражных распродаж в захудалой мастерской где-нибудь в пригороде. Эти звали себя Отбросами и редко появлялись в Беверли, тут попробуй набей карманы крадеными батончиками с липким арахисовым маслом и дешевыми браслетами с крутящихся стоек у прилавков. Магазинные воришки и продавцы пончиков – Николая они всегда забавляли. Сам он был сыном круизного магната родом из России, родился в Нью-Йорке, но последние годы провел, разъезжая по неделям моды в Европе и Токио. Он был богатым, но ему нравились «Бад» и мыло с искусственными ароматизаторами, и он испытывал искреннюю симпатию к сантехнике цвета авокадо в номерах мотелей и этим стритрейсерам-отщепенцам. Но сегодня с Отбросами была девушка, не одна из них, это было видно по лоску манер и шика. Ей бы быть на другой стороне, но слишком она была изысканная и неприступная и с вызовом смотрела прямо Николаю в глаза, пока гангстер в хулиганской шляпе возле своего старого, но роскошного «Монте Карло» подавал ей огонька. На ней был укороченный топ в тонкий рубчик с завязками на груди, и она заметила, что Николай проследил за ее ладонью, когда она погладила шею. Дерзость в ее кошачьем взгляде его подстегнула. – Где твой принц, принцесса? – вызывающе спросил он. – Мне не нужен принц, чтобы быть принцессой, – отозвалась она и, передав сигарету подружке гангстера, перекинула ногу через сидение мотоцикла так, что Николай увидел краешек черного кружева ее белья. Она не сводила с него хитрых глаз, пока не опустила шлем. Он подался вперед, но принцесса выжала сцепление и дала деру, взметнув в воздух клубы пустынной пыли. Среди запахов китайской еды в коробках и хмельной калифорнийской ночи Николаю почудился аромат черносмородинового сиропа и имбиря от взметнувшихся под шлемом темных и блестящих, как капот «Монте Карло», волос. Отбросы стали улюлюкать, подняли бутылки рутбира вверх, показав, будто чокаются с ним. Подружка гангстера хмыкнула, а вот черный парень в абрикосовых джинсах танцора диско по-дружески похлопал его по плечу, отчего Николаю захотелось выпить с ним пива и поговорить о фильмах с Джоном Траволтой. Однажды. Вместо этого он запрыгнул на колымагу гангстеровой девчонки с грацией человека, который все детство занимался верховой ездой, и, на ходу кинув хмурой малышке ключи от своего родстера, помчался в густое марево ночи мимо частокола эвкалиптов и рекламных плакатов с собственным лицом. Принцесса обернулась, когда Николай оказался на хайвее позади нее, но скорость не сбавила; он знал, что она ухмыляется, он представлял, как она закусывает ноготь большого пальца, глядя на него. Он видел ее губы, измазанные прозрачным блеском. Николай хорошо разбирался в женщинах, и вкус этих губ, он готов был поклясться, был сладкий и редкий, как кола в стеклянных бутылках. Он не помнил, когда в последний раз желал чего-то так сильно. Узкие, темные изгибы пустынного серпантина освещались только фарами, шины гудели на остывающем после заката асфальте, а вокруг были только холмы, которые на фоне неба казались совсем черными. Когда принцесса остановилась, вспыхнули вишневые затмения задних фар; на ее шлеме стразами было выложено «princess», буквы блеснули, как в свете прожекторов лед в запотевшем стакане «Бархатного Элвиса». Николай нагнал ее на обрыве, она медленно обернулась, сухой жгучий воздух между ними дрожал от красноватого света мотоциклетных фар. Под ними был Лос-Анджелес в огнях, горячих, как масло, ночь делала его сияющим и страстным, точно в голливудских мюзиклах. Город ангелов манил великими свободами. Она сделала шаг навстречу, обняла его за шею, провела тонкими пальцами по звеньям цепочки и коротко стриженным волосам на затылке. Николай был прав: она пахла имбирем и сахарным сиропом, и это сводило его с ума. – Ты знал, – протянула она, – что поцелуй сжигает 6,4 калорий в минуту? Он смотрел, как двигались ее сладкие губы, когда она говорила. Придвинулся к ней вплотную, склонил голову набок. – Да? Хочешь устроить тренировку? Она хмыкнула и свободной рукой стиснула ворот его кожаной куртки. Он прижал ее к себе, и она поцеловала его, рукой скользнула по его скуле, царапая кожу шероховатыми кольцами. Легко раздвинула языком губы, пробежалась кончиком по его зубам. У нее был привкус медовых ягод и сигарет, оголенная спина под его пальцами была прохладной и нежной, как постель ранним утром. Когда Николай оторвался от нее, чтобы перевести дыхание, она сказала ему свое имя, короткое и мягкое, имя принцессы за рулем новенького «харлея». Он ответил, что она может звать его «Ник». – С плохими парнями опасно, Никки, – она дразнила его, у нее был очаровательный европейский акцент. – А с хорошими – скучно. Когда он снова нашел ее губы, на их лицах плескался неоновый голубой свет мотельной вывески в рощице пальм в Западном Голливуде. Она подняла руки вверх, не разрывая поцелуй, позволяя ему стянуть с нее топ, под которым ничего не было. Его умелые пальцы легко нашли ее грудь. Он опрокинул ее на холодную одинокую постель, целуя горло. Ее волосы разметались по подушке в хрустящей белой наволочке, напомнили ему грозди черного винограда в саду испанской виллы в провинции Жирона. Точеные щиколотки скрестились за его спиной, звякнул браслет. Оставляя поцелуи на ее животе, и ниже, и ниже, Николай ощущал ароматы инжирного молока и ванили от ее гибкого тела, которые пленяли мягкостью обнаженной кожи и обещали, что новое утро они встретят вместе.