Спасибо, что порвали мои скетчбуки

Порыв ледяного ветра вырвал из лёгких последние остатки надежды, но Фредди было насрать, чертовски насрать, ведь он и не думал о том, что у него ещё есть эта надежда. Ни черта у него нет. Ни слёз, ни сознания, ни даже банальной мимолётной радости. Сигарета едва тлела — он привычно курил по дороге в школу. Школа была каждый день, и сигареты тоже были каждый день, но Меркьюри прекрасно понимал, что в любой момент может бросить. Только он этого не сделает — уж лучше он сбросится с крыши, чем перестанет курить. И, если честно, первое его вполне устраивало. Что там говорить, Фредди каждый день думал о том, как бы круто было сейчас броситься под машину, профыркивающую мимо, только вот не совершал подобного поступка, просто проходя мимо, размышляя о том, как бы выглядела кровавая лужа на асфальте. Страшно? Ни чуточки. Его губы не кривила глупая ухмылка, его глаза не зажигались радостью — хуйня всё это. Драма, которую разводили некоторые одарённые тинейджеры по поводу суицида была ничем иным, как пустым фарсом. Конечно, может они и правда чувствуют разочарование в мире, но даже так они бы не бросились под машину. Они бы не искали тысячи способов покончить с собой, они бы не думали об этом каждую секунду, они бы не искали в этом последний смысл жизни. Фредди тоже не искал. Он уже заебался искать. Он уже просто заебался. Скрипучая дверь старой школы, походящей на распахнувшее челюсти чудовище, пропела что-то ужасно противное, как и каждый раз, когда её приоткрывали хоть на пару сантиметров. Фредди проскользнул внутрь, скидывая куртку и не думая о сменке. Его ноги одеревенели, и он бы заплакал, если бы находился в прошлом году. Тогда он много плакал — думал, наверное, так ему помогут, а иногда и просто не мог сдержать горьких слёз по абсолютно любому поводу. Наверное, тогда ему ещё можно было помочь. Сейчас же он просто желал, чтобы от него отъебались. Отъебались и дали спокойно умереть. Вряд ли он доживёт до лета. Серые лица — много, много серых лиц. Утомляющих, злых, абсолютно неинтересных. Фредди было абсолютно похуй на них. Они напрягали его, заставляли уставать ещё больше, хотя, казалось, уже некуда, давили, превращали в ничтожную лужицу, горстку камешков и ещё что-то очень горькое и никому не нужное. Их присутствие, нет, не шум, даже тихое нахождение в классе во время уроков доставляло почти физическую боль, которой хотелось плеваться, лишь бы не чувствовать это. Вперемешку с апатией, походящей на застоялый голод, когда живот не урчит, тошнит от отсутствия и присутствия еды в одно и то же время, подобная желчь составляла адскую смесь, к которой Фредди привык уже давно. Ему говорили, это просто такой период. Сколько длится период? Год? Два? Вечность? Он мог улыбнуться — знал, что мог, и приходилось делать это изредка, но эта улыбка не была реальным проявлением эмоций. Он мог смеяться над забавной шуткой, но, если бы подобное хоть немного уменьшило апатию, даже так он бы вряд ли что-то сделал. Может, он хотел остаться, замариноваться в этом состоянии навечно, а может и просто не видел смысла в нормальной жизни. Он мог делать вид, что живёт — но ни одну секунду из этого он не чувствовал себя таковым. — Принёс? — Фредди обернулся, встречаясь взглядом с подобным сонной мухе Брайаном, таким же неудачником, но смеющимся искренне хоть иногда. Молча кивнув, Меркьюри протянул однокласснику (назвать его товарищем не поворачивался внутренний язык) полумёртвые белые наушники, явно пережившие не одно нашествие каких-нибудь животных. Конечно, у Брайана был кот. И, возможно, не один. Фредди было абсолютно насрать. Сзади послышался смех. Не приходилось оборачиваться, чтобы понимать, чей он. Роджер и Джон, наверное, единственные счастливые люди, с которыми Фредди был знаком. По крайней мере, они казались счастливыми, даже когда им было по-настоящему хреново. Джон, как всегда, сидел на коленях у Роджера — это было ясно, как день, ведь их голоса сплетались в одно, так, будто пани находились на расстоянии пары сантиметров друг от друга. Пока Мэй убирал наушники, Фредди вжикнул застёжкой пятнистого рюкзака, глядя в пустое пространство и вспоминая, что доставать ему особо нечего. Ручка, какая-то тетрадь — он не помнил, какой сейчас урок, он вообще ничего не помнил в последнее время. В самые странные моменты он мог забыть о сегодняшнем дне недели, о собственном возрасте, о том, что ночью темно. Наверное, он слишком мало спал. А может, просто был непробиваемым идиотом. Скетчбука, его чудесного скетчбука в рюкзаке не было. Да, он уже не расстраивался, когда очередные листы бумаги на тонкой пружине разлетались во все стороны, образуя странную шуршащую кучу, мятую, уже ни на что не годную. В неё превратились все скетчбуки, все до одного. На самом деле Фредди ненавидел рисовать. Он уже не плакал, когда слышал будто шаблонные ругательства, пропущенные через шредер, он уже не закатывал глаза, не сжимался в страхе — иногда ему казалось, что его вообще нет там, где на него орут. Поймите правильно: он боялся, ужасно боялся, что на него накричат. Всегда, каждую секунду. Вздрагивал от любого резкого звука, чуть ли не хватался за сердце, готов был сломать что-то от испуга, но… На него всё равно всё время кричали. Может, потому что он такой несуразный, да, скорее всего. Он всё же обернулся на смех — всё было так, как он думал. — Доброе утро, — улыбнулся Дикон, замечая это. — Ты в порядке? — Абсолютно, — кивнул Фредди. На самом деле он не знал, что он чувствовал. Никогда не знал. Просто копировал эмоции окружающих, убеждая себя в том, что обязан чувствовать определённые эмоции, внушая то, чего на самом деле не существовало. А потом перестал. Перестал обманывать себя, окружающих и всё вокруг. Он просто говорит, что всё нормально. Если не знаешь, что точно чувствуешь, лучше не отягощать других вопросами. Почему он плакал раньше? Он не знал. Почему ему было хреново? Без понятия. Так зачем другим вообще знать об этом? — Утречко, — нахально улыбнулся Роджер, выглядывая из-за плеча бойфренда, и Фредди снова кивнул, отворачиваясь так же быстро, как и повернулся. Он любил Роджера, и любил сильно, но это было не так важно. Это было привычно, естественно, как и то, что он не доживёт до весны. В любом случае делать с этим хоть что-то было бесполезно. У Роджера был Джон, а у Джона Роджер, а у Фредди было не проходящее уже много месяцев желание сдохнуть. Да, ещё был Брайан, но он вообще, кажется, никого не волновал. Наушники, перекочевавшие к Мэю, тут же оказались в его ушах. Фредди взял их на день, потому что его беспроводное чудо, один-единственный наушник был раздавлен матерью, впрочем, достаточно часто совершавшей подобные поступки. Надо было лучше прятать. Что с тобой не так Фредди? Ты живёшь в достатке, у тебя есть какие-никакие школьные друзья, ты получаешь образование, слушаешь дурацкую музыку и мог бы вести нормальную жизнь. Но ты просто сидишь, пропуская слова учителя мимо ушей, либо спишь, просто спишь почти на каждом уроке. Раньше Меркьюри правда корил себя подобным образом. Сейчас же ему было абсолютно плевать, лишь бы родителям не рассказали, чем он занимается в школе. Ничем. — Воняет куревом, — заметил Брайан, сидевший рядом, просто потому что так их посадили в начале года. — Дашь сигарету? Куда ж Фредди денется. Белая палочка с серыми полосками, воняющая так, что любого другого отличника-зубрилу бы стошнило, упала в бледную ладонь с тонкими пальцами. Казалось, если бы не сигнализация, Брайан закурил бы прямо сейчас — вот уж кто казался зависимым от табака. Продребезжал звонок, хриплый и противный, похожий издалека чем-то на прокуренный голос Роджера, и не думающего сгонять Джона с колен. Мэй быстро убрал сигарету, доставая миллиард конспектов, цветных текстовыделителей и прочей чепухи, которой занимался, может, чтобы компенсировать пустоту внутри себя. Наверное, удобно думать лишь об оценках — хоть какая-то цель в жизни есть. Жаль, Фредди не мог быть таким. Хотел бы, но не мог. Для него школа была просто отдушиной, в которой он лишь немного меньше чувствовал апатию, заставляющую иногда чуть ли не кричать от отчаяния на скрипучей кровати в тесной комнате. Нет, ничего не исчезало, просто было слишком много отвлекающих факторов, игнорировать которые было попросту нереально. Фредди тонул в этом, но по возвращению с учёбы становилось лишь хуже, чем если бы он просто прогулял, пользуясь тем, что родители на работе. Урок начался. До весны Фредди не дожил.