Гедиз, ты спишь?

      — Сахра, не надо!       Я видел ее глаза и понимал, что она собирается спустить курок. Доктор была настроена серьезно, и в планах мести не было ни проблеска на сочувствие к врагу.       — Нет, нет! Нет!!! — Нарэ бросилась вперед, защищая Санджара. Вновь. Мое сердце лишь на мгновение остановилось, а потом, как только я понял, что Санджар закрыл ее собой, продолжило качать кровь с каждым ударом быстрее.       Да, на мгновение я подумал о безопасности Нарэ, но буквально в следующую секунду вновь посмотрел на Сахру. Девочка, что же ты творишь?       — Я проиграла, Гедиз.       Она смотрела на меня с грустью и обреченностью. А ее надломленный голос запускал в движение внутренние клешни, которые противно сжимали хребет. Я чувствовал, что не смогу остановить — слишком далеко, а передо мной серьезное препятствие в виде стола и расстояния метров в десять. Я не успею. Лишь надеялся, что она сама остановится. Только остановись, девочка, только опусти пистолет, пожалуйста, милая!       — Наследство не принадлежит мне. Брат все оставил ей, — она кивнула в сторону нашей легендарной парочки, подразумевая Нарэ, а в глазах читалось: «Он тоже не считался со мной, он забыл меня! Акын, мой брат, он не любил меня. Я одна!»       Ты не одна! Ты же помнишь этот разговор? Я просил тебя о шансе, о возможности начать все сначала. Был честен с тобой, не обещал любить, но давал слово попробовать. И, возможно, когда-нибудь ты исцелила бы меня от этой чертовой любви к недостойной женщине. Но ты будто не помнишь, не понимаешь, не слышишь, не видишь. Идешь, наплевав на свою совесть и наше будущее. На свое будущее: светлое, без плохого.       — Сахра, пожалуйста…       Она имела право на горе. Санджар убил Акына. Случайно или нет, но убил. Нарэ же сделала все, чтобы его никто не нашел. Она закопала труп. Как правильно сказала Сахра, закопала как собаку, посадив сверху, будто в насмешку, капусту.       «Даже психопаты чьи-то братья!»       Да, милая. И он был твоим братом. Твое горе понятно и месть объяснима. Но станет ли тебе лучше, если сейчас всадишь пулю или всю обойму в Санджара?       — Я потеряла все, — во взгляде появилось что-то маниакальное, и она вновь обратила взор на Санджара, крепко сжимая тяжелый пистолет в руках. Указательный палец еле заметно погладил курок, а я перестал дышать. — Но я не буду единственной, кто потеряет то, что дорого.       Следующие несколько секунд были самыми долгими. Вот я вижу, как Сахра крепче перехватывает тонкими пальцами ствол пистолета, четко выравнивает его в сторону Санджара, темной тенью стоявшего перед Нарэ, которую он завел глубже за спину. Мысль, что ее не заденет, не принесла должного облегчения, потому что другая женщина, которой я хотел довериться, с которой хотел попробовать все сначала, собиралась убить моего друга. Бывшего друга.       А потом был выстрел. Оглушительный выстрел пистолета. Грохот в помещении был таким, что, казалось, я оглох. И запах пороха, он обволакивал меня. Потому что я был в самом центре — этот выстрел был моим.       Я даже не понял, как лежащий передо мной на столе пистолет оказался в собственной вытянутой руке. Я не понял, как быстрым движением навел его на Сахру и, не обладая хорошими способностями стрелка, выстрелил в нее. В женщину, которую еще утром целовал, заглушая стонущее по другой сердце. Надеясь на то, что вскоре оно замолчит.       Я пытался идти вперед. Но Сахра остановилась, развернулась и отошла от меня, оставила впереди, когда сама погрузилась в черноту прошлого. Мы заменили друг другу то, в чем больше всего нуждались. Мы заполнили пустоту в сердцах каждого. И оба отказались от этого наполнения. Сейчас я открыл эту бутылку и вылил все то количество живительной силы, которую доливала в последнее время в меня Сахра. Сознательно и бессознательно выбрал муки совести за то, что убил ту, которая доверилась мне, но вновь выбрала путь во тьму.       Я помню, что от слабой отдачи мою руку немного повело. А потом темное пятно на ее пальто начало становиться больше. Ее взгляд на меня, мои слезы, глухо упавшее мертвое тело молодой красивой женщины, недоуменные взгляды Санджара и Нарэ, теперь стоявших в обнимку.       Ее глаза были закрыты, а на лице застыло выражение спокойствия. Но ее взгляд разочарования, перед тем как упасть замертво, пригвоздил меня к месту, рука все еще сжимала пистолет.       Взгляд на ту единственную, которая смотрела на меня с ужасом в глазах. Прости, Нарэ.       Навожу дуло на свой висок и нажимаю на курок.

***

      Резко подскакиваю на месте, дергаюсь, будто выныриваю на поверхность. Что произошло? Где я?! Я жив?       Удобное кресло бизнес-класса, еле слышный гул плывущего среди облаков авиатранспорта. Я в самолете.       Рукой вытер проступивший холодный пот на лбу, попытался восстановить дыхание. Осмотрел себя — на мне черный костюм тройка, который я так и не сменил после переговоров в Японии, опаздывая на свой рейс до Стамбула, а потом и Бодрума. Не светлый, темный костюм, а рядом на свободном кресле не светлое короткое, а длинное серое пальто.       Так, я куда-то спешу. Куда собираюсь бежать после приземления в Бодруме? Куда должен успеть? Ах, да, сегодня свадьба моего друга и партнера. Точно! Странная и быстрая свадьба Санджара.       Внутренне опять отмечаю, как мне не нравится, что мой друг использует девочку из деревни, чтобы зализать свои раны, и ставит на нее планы вместе со своей матерью как на инкубатор. Это мне не нравятся. Но это жизнь Санджара. Я лишь поддержу своего друга в надежде, что Менекше растопит его лед.       На лице все еще испарина после слишком реалистичного сна. Что там было? Кажется, во сне прошло несколько месяцев. Во сне я… любил. Точно!       Меня будто ударяет по голове здоровенной битой, и я поворачиваюсь на ряд через проход.       Нимфа. Девушка с маленькой сестрой сидит рядом. Ее кудрявые волосы скрывают от меня лицо, но это даже неважно, ведь я помню его в мельчайших деталях — перед стойкой регистрации на рейс я заметил каждую трещинку на чувственных губах, каждую ресничку таких ярких зеленых глаз. Она тоже была в моем сне… Она была главной героиней моего сна.       Нет, это бред! Это всего лишь сон, пусть и очень реалистичный, но сон, игра подсознания. И пусть сон начинался прямо так, как протекает настоящее, но это просто дежавю. Ничего больше.       Замечаю быстрое движение и слышу слабый грохот, а в голове сразу же раздается звук выстрела. Да, Гедиз, тебе пора к психологу. Неуместные сравнения — то был выстрел во сне, а это всего лишь плотная тетрадка, перевязанная красной лентой, упала в проход, когда девушка наклонилась к захныкавшей девчушке. Наверное, сестра. Определенно. В моем сне, кажется, она была ее дочерью. Но это подсознание и все. Это был лишь сон.       Поднимаю дневник в тот момент, когда девушка поворачивается, чтобы тоже поднять его. Мы встречаемся взглядами, и я опять падаю в эти океаны ее глаз. Как падал во сне.       Хочется дать себе пощечину — почему меня так и возвращает в этот кошмар, который я смутно помню вначале, зато концовку сам даже не хочу вспоминать?       Она забирает тетрадь, и я решаюсь:       — Такая милая, — киваю на девчушку, мирно спящую у иллюминатора. — Сестренка?       В этот момент немного заныл затылок, будто силясь напомнить, что что-то такое уже где-то было, кажется, в моем сне. Опять это чувство дежавю! И оно только возрастает, когда она говорит, что это ее дочь. Внутри все вопит — «Назад! Срочно жми тормоз!» Но я заглушаю этот врывающийся в голову внутренний голос. Это был сон, всего лишь сон со слабой режиссурой и абсолютно глупым сценарием. Если по моему сну был бы снят сериал, то это позор для отечественного сериалопроизводства.       Будь, что будет. К черту дежавю, к черту сомнения! Повторяю как мантру: это лишь сон. Реалистичный, но только сон. И протягиваю девушке руку.       — Меня, кстати, зовут Гедиз.       — Я Нарэ.       Мою ладонь от ее прикосновения и произнесенного имени будто обжигает и обдает холодом одновременно.       Нарэ? Нарэ из легенды? Нарэ из моего сна?       А внутренний голос, закатив глаза, видя, что мое сердце от одного взгляда уже ухнуло вниз, лишь с горечью хмыкнул.       Нарэ. Ее зовут Нарэ.       Еще один удар воображаемой битой: а может голос прав, и нахрен мне это?