Ведьмин брат

Можно ли быть отверженным в своем собственном королевстве? Артур знает, что даже королевский венец не может от этого сберечь. Он — наоборот — золотым кольцом сдавливает голову, давит в землю, пытается сбить с ног и распугивает всех, вопя всем своим видом: «Мидас прокаженный!». Артур не гнется, гордо поднимает подбородок, но он проиграл коварному злату в тот момент, когда дал нацепить этот проклятый металл на себя. Он один — Гвиневра отослана вместе с Ланселотом в дом своего отца, а рыцари Круглого стола хмуро смотрят и шепчутся по углам. Да, король размяг. Захирел. Не смог удовлетворить жену, не смог убить на месте изменников — о каком царствовании речь, когда он не может справится с одной бабой? К Артуру больше не осталось уважения, но рядом верных соратников былых битв удерживает только страх. Когда не осталось больше выбора, Артур не побрезговал прибегнуть к нему. Кроме короны у него ничего не осталось — и он намерен ее сохранить. Это правда, что поднять руку на Гвиневру он не может, но это не означает, что то же верно для всех остальных. Власть над кем-то — это не всегда возможность убить, но для сомневающихся вассалов сойдёт и такое. «Ведьмин брат», — шепчет кто-то в голове, когда на стол перед рыцарями с намеком опускается отрезанная кабанья голова. Они в ступоре смотрят в остекленевшие звериные глаза, и Артур вдруг становится способен читать их мысли — он видит их в нахмуренных бровях, сжатых кулаках и дернувшемся нервно веке. Они думают, что на месте зверя могут оказаться и они. Это невероятно, невозможно, ведь они — самое ценное, что у него осталось. Артур скорее убьет себя, чем их, но… Пусть думают. «Ведьмин брат», — уже не в голове, а в коридорах замка, тихо, в нишах и безлюдных коридорах, в пустых залах и в закутке на кухне. Такова цена внимательного взгляда на пиру, что вовремя подметил чуть поменявшийся цвет вина в бокале. Артур скрипит зубами, делая вид, что не замечает творящегося в замке, и продолжает править по-своему. Бедноте даётся земля и защита, в городах развивается ремесло и появляются заморские шёлка. «Ведьмин брат». «А может он и сам колдун?» А Морганы нет — как испарилась. Артур не хочет помнить о ней, но ему не дают забыть. Ведьмин брат, не король и не герой легенд. Сначала на это он мрачно молчит, со временем — смиренно усмехается. А потом со словами приходят воспоминания, что раньше вытеснялись любовью к жене и праведными порывами. Сейчас он далек от праведника и, тем более, верного мужа. Он, как заворожённый, из раза в раз окунается в омут памяти с головой, смакует каждую деталь и силится вспомнить больше. Пир, ночь, новая встреча. Ночь, встреча, пир. Вражда, любовь, вражда — и снова краткий миг любви, память о котором раньше разъедала хуже желчи. Но, видимо, и желчь со временем принять можно за вкуснейший десерт. Морганы нет, но странным образом она повсюду. И некстати вспоминается, как шелковиста и тепла ее смуглая кожа, как приятно сжимать в руках ее сильные бедра и как дрожит все внутри и содрагается от одного утробного, кошачьего урчания, горячим влажным дыханием обдающего ухо. Воспоминания веют обидой, болью и ненавистью, а тело в реальности горит огнем и томится у камина, мучимое страстью к образу, призраку, миражу. В особо темный час Артуру порою кажется, что больше он в покоях не один, что руки, знакомые и нежные, обвивают его шею, а щеки щекочут тяжёлые кудри. Утром Артур просыпается разбитый, в остывшей комнате и с недопитой чаркой вина. То, что происходит днем, похоже на дурной сон. Янтарный взгляд ведьмы во сне — настоящий. Но ее рядом нет. Она обещала прийти спустя года, вместе с их сыном, чтобы уничтожить его и низвергнуть с трона в самый низ, втоптать в землю, из которой он вышел, даже ниже — в самое пекло. Артур уже согласен пойти куда угодно, даже в ад, лишь бы встретить ее вновь. Но она не нарушит слова, придет в назначенный срок. В этом она была с ним честна. Горький смех рвется из глотки, когда Артур это осознает. Из всех искренней и открытой с ним была чертова ведьма. Не полностью, давая правду лишь намеками, скрывая ее за образом сказки, но этого хватило, чтобы Артур успел разглядеть ее настоящее лицо за мороком и масками. Он знает, свое обещание она выполнит. Но ей надо поспешить, если она не хочет, чтобы Артур умер от тоски раньше. Артур пытается дожить, выжить, а пока снова бросается в авантюры. Он мотается по всему острову, завоевывая и подчиняя. Он не ищет целенаправленно, нет, но иногда это похоже на поиски. В очередной раз он покидает Камелот, подставляя лицо холодному ветру шотландских гор; тот режет лицо и сбивает с седла, но Артур смотрит на холмы в цвету, дыша ароматами трав, и приказывает разбить лагерь. Горцы не дадут ему ответ, но он и пришел сюда не спрашивать. С восходом завтрашнего солнца начнется кровопролитная битва, и Артур ходит по алому шатру, разбирается с картами, спорит с военачальниками о стратегии, и к вечеру остается один, наедине с пустыми кубками, мягкими шкурами на полу и своими мыслями. Завтра он может умереть, как и все, — всадник в сверкающих доспехах всегда является лёгкой мишенью для стрел. Артур останавливается рядом со столом, на котором небрежно лежат тихо мерцающие огнем свечей латы и задумчиво вглядывается в искаженное отражение. Он один, но кто-то его зовет. Артур вскидывается, не понимая, а зов повторяется, тянет его наружу, в поля и горы. Не кто-то, что-то. Родная кровь. «Ведьмин брат», — усмехается он криво, но в душе прорастает что-то светлое и робкое, слабое и болезненное. Он льет в кубок вино, небрежно расплескивая его, пьет жадно и быстро. Вино не глушит — лишь разжигает тлеющий уголь раньше. Артур выходит из шатра, не обращая внимания на кланяющихся чинов и рядовых, и отвязывает коня, запрыгивая в седло одним махом. Мир скрыт сумерками, когда он галопом скачет средь вереска в сторону красных облаков, слыша только свист ветра в ушах. Темный лес в предгорье встречает его далёким криком птиц и буреломом. Артур рубится сквозь ветки, но спустя время коня все равно приходится оставить. Тот испуганно ржёт хозяину в спину, но Артур не оборачивается — ему кажется, что впереди он видел огонек. Артур выбирается из кустов, не обращая внимания на царапины и прореху в плаще. Его встречает поляна, чья земля изрезана кривыми корнями древнего дуба; тот раскинул ветви как купол, и под тенью от кроны Артур не сразу замечает дом. Тепло горят глазами огни окон, и Артур медленно и неровно выдыхает. Вкладывает Экскалибур в ножны, поправляет плащ, приглаживает рукой волосы. И делает шаг, ощущая, как мягко мнется под ногою трава. Он замирает перед дверью и долго стоит, смотря, как движется в окне знакомый силуэт. Не слышно слов, но глубокий женский голос рассказывает что-то с улыбкой — а потом приглушённо же раздается голос другой, звонкий, детский. Артур поднимает руку, тянется к держащему кольцо в зубастой пасти льву, но замирает, медленно и бесшумно отпуская то обратно. Почему? Артур не знает. Он отступает на шаг и растерянно садится на порог, не в силах войти и не в силах уйти. В окне, образовавшемся среди причудливо переплетающихся ветвей, из темноты мерцают далекие солнца, а из чащи на него, подобно звёздам, смотрят звериные глаза. Артур дышит шумно через нос, утыкается лбом в колени, и кажется, словно он снова прячется в сарае от издевательств и поддразниваний старшего брата. Но чувство быстро исчезает — слишком давны и иллюзорны воспоминания, а решения так и не приходит. Он прячет лицо в ладонях. Землю туманом укутывают утренние сумерки, когда он вдруг просыпается, растерянно, ещё сонно моргая. Его лицо держат уже чужие теплые и сухие ладони, и он чувствует, как его щетина колет мозолистую кожу ведьминых рук. Моргана смотрит на него с прищуром и испытующе спрашивает, стоит им встретиться взглядами: — А тебе не пришло в голову, что я могу воспользоваться твоей беспечностью и проклять тебя по самые зубы? Почему-то эта фраза звучит так смешно, что Артур не выдерживает и смеется, накрывая ее ладони своими. И чего он боялся все это время? — Ты уже прокляла меня своим существованием, Моргана. Она недовольно морщится, словно его слова — горький и терпкий яд, и вырывает руки, отодвигаясь. — Боги, что за банальности… Когда ты стал таким скучным? Ты… — ее лицо меняется, словно она готовится сказать очередную гадость, и Артур не выдерживает. В голове пузырится эйфория, когда его губы впиваются в ее, мягкие и полные, а рука скользит на затылок, собирая длинные темные волосы. Он целуется и снова чувствует себя влюбленным сумасшедшим мальчишкой, который готов бросить мир к ногам одного человека. Родного, близкого. Единственного. Когда Моргана отодвигается, он видит мимолетную улыбку на ее лице. Он не хочет понимать ее смысл, хочет думать, что всё-таки это улыбка счастья — лишь надежда, что тут его примут, давала ему сил все это время. Ведьмин брат. Ее. — Ты познакомишь нас? — спрашивает он, чуть кивая головой в сторону дома, и она приподнимает брови: — Ты хочешь умереть ещё раньше рассвета? Или убить Мордреда, пока он не убил тебя? Артур обнимает Моргану за талию, прижимая к себе, и шепчет: — Нет, я не хочу умирать. И убивать. Я хочу, чтобы мы жили как семья, а мальчик знал своего отца. Я люблю его и тебя. Он не врёт ни единым словом. Он правда уже любит их обоих, любит Моргану. Ведь желание защитить их ото всех, сберечь, подарить весь мир — это любовь и есть? Моргана недоверчиво скалится: «Черт с тобой, не в лес же гнать», и Артур утыкается ей носом в макушку. Руки Морганы невесомо касаются его спины, когда она осторожно обнимает его в ответ.