Вслух

      у Моргендорфер почерк ровный, чёткий, округлый, невыразительный чуть сильнее, чем полагается, загнанный в рамку строки без желания выбраться - как и она сама.       у Джейн всё напротив: грязный, ломаный, истеричный в моменты просветления - чуть сильнее, чем ей хотелось бы показать.       они переписываются на уроках, в столовой на переменах, и иногда - передавая друг другу толстую, в коричневом кожаном переплёте, записную книжку Дарьи, сидя на газоне у школы.       у Джейн дома переписываться сложно, обычно они смотрят телек, и это заглушает гитарные завывания Трента через стенку. ну или храп.у       Дарьи переписываться удобнее - это спасает их экстремистские разговоры от ненужных ушей, от прослушки сестры, от глупых шуток отца и лишнего беспокойства матери, переживающей, что упустила какой-то важный момент воспитания в выдвижном ящичке своего офисного стола.       а иногда это просто спасает.       когда облили соком в столовой и теперь волосы мерзко липнут ко лбу, когда рвёшь третью страницу скетчбука и карандаш едва не ломается под пальцами. и в экзистенциальный приход спасает иногда, и в отход тоже, чего уж там.       когда нет ни слов, ни сил на них.       глупые бытовые и мелкие, большие глубокие и колкие, и семейные острые, и пустые, и общественные, липкие и с запахом дешёвого пива. не было ситуаций, в которых они не могли просто написать друг другу.       протягиваешь лист подрагивающей рукой, потом какое-то время ждёшь, следишь за бегом взгляда по строчкам ровным или неровным, смазанным или идеально чистым, на вырванном под корень тетрадном листе или огрызке странички скетчбука. и немного успокаиваешься.       ждёшь, пока она напишет ответ, следишь за рукой, но не читаешь. иногда - случайно мазнёшь взглядом по строчкам вверх тормашками.      ненамеренно.       вместо этого стараешься рассматривать её, и вскоре это становится привычкой.       подмечать родинки, рубцы, неровности и редкие царапины. и какой длины светлые ресницы, и как облез лак на коротких ногтях. и как поправляет волнистые от влажности пышные волосы, изредка отвлекаясь на туман за окном. и как, не замечая, жуёт нижнюю губу, когда чертит сосредоточенно совершенно глупую для вас обеих схему - что-то о поведении архетипов в замкнутом социуме в рамках вашего ироничного эксперимента.       это не то же самое, что диалог. в ожидании успокаиваешься. продумываешь каждую реплику. вписываешь мысли в слова, а слова - в ваше негласное правило "не зачёркивать". как и когда оно пришло в общую ноосферу, ты не помнишь. единственно знаешь, пришло единовременно.       вскоре вашими диалогами, глупыми и глубокими, забавными и в крайней степени мрачными, исписаны все тетрадки, альбомы и записные книжки.       безмолвные свидетели ваших безмолвных бесед, целлюлозные архивы, подлежащие забытью и переработке в пакеты для молока, они хранили мимолётные мысли и замалчиваемые годами чувства, хранящиеся в папках с печатью "совершенно секретно" и "не для терапевта" на своих затёртых обложках.       по ним даже можно было бы проследить историю взаимного душевного обнажения, возьмись какой-нибудь безумец разобрать весь этот кластер хаотично сбитых в кучу обрывочных данных, но кто согласится обменять неведение на мягкие стены - ведь всем известно, подобные диалоги рано или поздно сводят с ума.       истинная удача, если ты уже не в своём.       однажды, не то чтобы с удивлением, ты замечаешь, что вы почти перестали говорить.       Вслух.