В полушаге от тебя

      Они были вместе уже больше полугода и никак не могли решить, что между ними: первая любовь или просто юношеская жажда новых ощущений. Она — обычная старшеклассница, которая все школьные годы посвятила учёбе и едва ли знала многое об отношениях между мужчиной и женщиной. Он младше на три с лишним года, и ей каким-то образом удалось разглядеть его в тот переходный момент, когда природа уже принялась нещадно менять его тело, а душа оставалась по-детски наивной, мятежной. Он застыл в этой пленительной двойственности, на грани между безупречной чистотой и нахальной порочностью.       Она была подругой его семьи и приходила к нему в гости приблизительно раз в неделю. Порой не заставала его дома и тогда просто оставалась до вечера, чтобы помочь кому-то из его домашних. Между ними часто возникали недомолвки и обиды, они ссорились, и, чего скрывать, достаточно бурно. Она нередко закатывала ему скандалы чуть ли не на пустом месте, и трудно было сказать, сколько раз в ходе очередной перепалки в него летели предметы вроде её телефона и кошелька. Впрочем, дольше месяца они друг без друга всё равно не выдерживали, и каждое примирение кончалось тем, что они кидались друг другу в объятия прямо возле лифта или на любой более-менее горизонтальной поверхности в его квартире. А ведь, кажется, совсем недавно они подумать не могли о том, что все их смелые мечты друг о друге сбудутся. В первый раз, когда она позволила коснуться себя, он так испугался, что три недели не мог говорить с ней. Она тогда долго корила себя за неосторожность, но позже стало понятно, что искра упала на сухой, жаждущий огня хворост. И теперь в одном пожаре горели двое.       И это был такой стыд и такое счастье — то, что именно с ним она хотела попробовать всё. Хотела стать его, только его. Другом, защитой, поддержкой, женой, любовницей, самой преданной болельщицей на каждом выигранном его командой футбольном матче. А он хотел её, просто её, потому что лишь она способна была наполнить его тело, как пустой сосуд, звоном, заставляя внезапно и необратимо осознать свою пустоту.       А между тем, весна золотисто-зелёным яблоком катилась к завершению, во дворе стояли тёплые дни, и тот был таким же — обыкновенным ленивым днём. Но только не для них. Всё произошло совсем не так, как всегда: его бабушка отправилась к юристу, а младший брат поехал с классом на экскурсию. Они могли побыть дома только вдвоём — нечасто выдавалась такая возможность.       Она сидела за столом, перебирая его необёрнутые мятые тетради, в хаотично затесавшиеся между прошлогодними учебниками и блокнотами. Каждый раз, проводя подобную ревизию, она натыкалась на множество интересных вещей, которые почему-то не хотелось раскладывать в алфавитном порядке. Он был такой горячий, беспечный, небрежный, порывистый, так необычно реагировал на всё, что его окружало, — именно это так подкупало в нём. Однажды, например, ей попалась под руку записная книжка, которую она сама подарила ему в начале учебного года. На одной из страниц, среди фамилий его любимых спортсменов, обнаружился рисунок мужского полового органа внушительных размеров и двух женских ягодиц. Ох, милый. Она прикусила губу и отложила злосчастную находку в сторону, не преминув занести в мысленное досье пункт о предпочтениях художника.       Он вбежал в комнату и замер. Золотистые пылинки кружили в воздухе, оседая возле просвечивающей розовым раковины её уха. Она низко склонилась над столом, старательно передвигая неаккуратные стопки. Он в очередной раз поразился её неодолимым обаянием. Если бы можно было… — Иди ко мне, — мягко прошелестел его голос.       Она поднялась с места. Какая-то тетрадь бесполезным грузом упала к её ногам. Она уже всё поняла. Коротко ахнула, а потом покорно шагнула к нему. Он притянул её к себе так, что их лица оказались совсем близко друг к другу. Теперь она могла различить мелкие чёрточки на ярко-голубой радужке его глаз, ищущих её взгляд, два росчерка тёмно-красных царапин на щеке, россыпь бледно-бежевых веснушек возле чуть вздёрнутого носа, мучительно сведённые к переносице брови. Солнышко, мальчик мой, сладкий мой. Его губы приоткрылись, словно он хотел что-то сказать, но то ли передумал, то ли слова не шли. Хотелось как-то выразить ей своё чувство, вот только где найти хоть одну фразу?       Он неверной рукой провёл по её щеке, погладил большим пальцем по подбородку, чуть надавливая, — такая привычная процедура. Спустя некоторое время — позже ей казалось, что прошёл день или два, — он поцеловал её. Они по-прежнему были в его комнате, она облокачивалась о стол, а он всё приближался к ней, не оставляя никакого свободного пространства. Острые разряды пробежали по телу, сверху до низу. Так сложно сдерживаться и так страшно — напугать. В первый раз они не совсем поцеловали друг друга, скорее прижались сомкнутыми губами. Секунду оба стояли неподвижно. В эту секунду у неё возникла мысль, что сделанное уже не удастся отменить никакими словами. Потом он провёл закрытым ртом по её нижней губе, отчего стало немного щекотно. Его губы, пахнувшие клубничной жвачкой, скользили по её щеке и поднимались вверх по лицу. Хрупкий контроль затрещал по швам, когда её руки взлетели к его шее, гладя затылок. Она ворошила его волосы и жадно смотрела на него.       Тогда он поцеловал её в губы. Сначала она даже не почувствовала его эмоций. Ничего — ни удивления, ни радости, только ощущение шока. От этого стало немного не по себе. Но потом он коснулся её талии, крепко обхватил руками, и перед глазами всё поплыло. Он гладил её по спине, задирая кофту и блузку. С каждым движением его губ и рук буря ощущений становилась всё сильнее. Ноги готовы были в любой момент подкоситься. Не разрывая объятий, он мягко подтолкнул её к постели. Она сама прижалась губами к его рту и целовала долго, глубоко, влажно, как может только влюблённая женщина. Он торопливо отвечал ей: ещё, ещё, ещё, и всё равно, что они никогда не делали этого раньше. Под коленями уже был край кровати. Она откинула голову, подставляя себя под его губы, потянула к себе, на себя, чтобы упасть вместе. У неё — головокружение, слабость, у него — ураган, сладкая боль, кружащая выше колен, острое предвкушение. Она потянулась к нему — вся будто оголённый нерв.       Красный, задыхающийся, обезумевший, он вслепую потянул резинку с её душистых наэлектризованных волос, зарылся в них лицом, снял с неё кофту и стал целовать её открытую шею, постепенно спускаясь к плечу. Никто его этому не учил, но он почему-то знал, что так ей будет приятно. Он двинул в сторону воротник блузки, и блуждающие пальцы вдруг наткнулись на тонкую гладкую бретельку лифчика. Неужели сейчас сбудется его самое безумное желание, и он сможет увидеть её всю? Он засуетился, словно судорогой сведённые пальцы заскользили по ряду мелких серебристых пуговиц, упорно сражаясь с кусочками пластика, пытаясь протолкнуть каждый в петлю. Наконец, увидев, как неловко это всё получается, он прерывисто вздохнул и просто скользнул потной ладонью под её одежду. — Ты такой горячий. — Ты тоже…       Она перехватила его свободную руку и прижала к губам указательный палец. Рот приоткрылся, мягко, но глубоко вбирая палец в себя. Губы тут же сомкнулись вокруг него плотным кольцом, ресницы блаженно закрылись, послышалось сосредоточенное дыхание. Она обвивала гибкий палец языком, проводила кончиком по контуру ногтя, пробовала соль на подушечке. От ощущения скользкого подвижного тепла внутри всё напрягалось и тут же разжималось, как раскалённая пружина. Он вынул мокрый от слюны палец, опять попросился вовнутрь, выскользнул и провёл им по её губам. Уже в следующую секунду он целовал её в горячую мочку уха и уголок рта.       Его правая ладонь нашла её левую грудь и грубовато, нетерпеливо сжала. Всё это было замешано на сплошном безумии, с первой до последней секунды, но он хотел её, только её одну, эту странную, случайную, а может, предназначенную ему девушку. Хотел знать всё, и это «всё» сейчас клином сошлось на её худеньком теле, раскрытых в мучительном стоне губах, тёплой нежной коже. Он трогал её там, куда она направляла его руку, крепко держал её бёдра, ощупывал бесстыдно, слушал её возбуждённый ласковый шёпот и сам засыпал её каким-то пошлым сладким бредом, смесью абсолютно бессмысленных признаний.       Впрочем, она смогла разобрать только одно, отчаянное, сбивчивое: — Я так тебя хочу. Можно, я… пожалуйста, — он запнулся, простонал и, словно испугавшись своей реакции, крепко зажмурился. — Ты скоро уедешь учиться, и я не знаю, когда я тебя увижу в следующий раз. Никто не узнает… и ты не будешь об этом жалеть никогда.       В голове у неё была мёртвая тишина, на кончиках пальцев — трепет импульса. И ни одной мысли о возрасте, о правилах и законах, о будущем и о дистанции; обо всех этих условностях, придуманных теми, кого никогда не обнимали так крепко, словно пытались вплавить в себя, навсегда сделать частью своего тела. Когда доходишь до такого градуса желания, когда чувствуешь так сильно, что кажется: лучше умереть от этого счастья сейчас, слишком сложно придерживаться каких-то моральных рамок. Всегдашняя осторожность изменила ей. Она протянула к нему руки, и он с готовностью нырнул в них. Они стали целоваться жарко и жадно, исступлённо, неистово, как в последний раз — каждый раз мог стать последним, и оба знали это. Они ловили друг друга за руки, за волосы, за остатки одежды, за всё, что придётся, до дрожи, до ярости, вышибая из груди друг друга прочувствованные долгие стоны. — Подожди, — она отстранила его от себя. Они когда-то уже говорили об этом, вернее, упоминали вскользь. А сейчас впервые глаза в глаза нужно было признаться в собственной неопытности, беспомощности. Краснея, она сдавленно шепнула: — Только… Только не спеши. Пожалуйста. — Я знаю. Я буду осторожно.       Она кивнула, и они снова поцеловались, на этот раз некрепко, без намерения воспламенить — этого и так было достаточно. Он прижал её к себе, точнее, сам к ней прижался… да не всё ли равно? Как прекрасно, как страшно, правда, как томно во всём теле. Он ласкал её, прижимал всем своим весом к матрацу, он был так близко, что его запах струился по её телу и у неё во рту. Казалось, когда он поцелует её в следующий раз, то почувствует только самого себя: восхитительное сплетение полудетского сухого молочного аромата со сладкой примесью жвачки и кисловатой — пота и мужского желания. Он нажал костяшкой пальца ей на лобковую кость, так что между бедёр разлилась липкая влага.       От прикосновения её рук к телу, мазков языка по кромке мочки уха, от её тихих вздохов и стонов, вида густого румянца на пылающих щеках бившееся где-то в горле сердце готово было ухнуть и провалиться в желудок, в лёгких резало от нехватки воздуха, хотелось шипеть сквозь стиснутые зубы от почти физической боли. Так мало места. Ну же, раскинь чуть шире. Она закрыла глаза и, часто дыша, приподнялась на локтях, пытаясь тесно свести бёдра. Ещё никто не видел её в подобном положении. — Ты чего? — он сжал её пальцы, крепко обхватил ладонь. — Это же я. Всё в порядке. Помоги чуть…       Она послушно откинулась назад. Кончики её ресниц дрожали. Потом она опустилась, обхватила его бёдра ногами, готовясь впустить в себя. — Ты же мне доверяешь? — спросил он. — Да, — последовал короткий, но уверенный ответ.       Сначала — всего одно мгновение — они не двигались. Она вдруг крепче прижала его, но не порывом страсти — нет, призывом удержать на грани. Если сейчас ты посмотришь мне в глаза так, как ты это умеешь; если сейчас мы опять поцелуем друг друга; если твои руки, имеющие надо мной власть, сейчас настойчиво скользнут вниз… Мы уже не сможем остановиться, и тогда это станет проблемой, ненужной преждевременной опасностью. Он понял, в чём дело. Перегнулся через неё, нырнул ладонью под светло-коричневую обивку и вытащил оттуда тёмную вскрытую упаковку. Она с опасливым удивлением осмотрела пачку. Перехватив её взгляд, он сконфуженно объяснил: — У Миши стащил на всякий случай. Подумал… — Что подумал? — Вдруг пригодятся.       Она закрыла глаза и склонила голову к плечу, почему-то не решаясь в открытую наблюдать за его вознёй с защитой. Через полминуты всё было готово. Он наклонился, смазано поцеловал её в губы и, задержав дыхание, толкнулся в неё одним рывком.       Она вздрогнула всем телом. Боли, однако, почти не было. На миг оба остановились и с тревожным любопытством посмотрели друг на друга. Она подалась навстречу, давая понять, что с ней всё в порядке, и, значит, можно продолжать. Он начал очень медленно, очень терпеливо, словно боясь сорваться. Так мокро. Горячо. Невыносимо. Он покрывал поцелуями её лицо, шею, грудь, и каждое касание влажных губ было словно знак: «Моя. Моя. Моя.» «Мой, — думала и шептала она в ответ. — Мой мальчик, только мой!»       Потом он погрузился в неё полностью и увеличил темп. Кровать заскрипела, они двинулись навстречу друг другу, отдаваясь так упоённо, как только могли. Она льнула к нему, помогая наращивать скорость, резким взмахом откидывала назад копну спутанных волос, цеплялась за него, царапая спину и распаляя ещё сильнее. Он вбивал её тело в простынь, слепо ловил её движения, пил её дыхание, скользил ладонями по коже. Все её чувства, казалось, были прикованы к одной тонкой линии, в которую соединились их горячие тела, к искрящему электрокабелю, обжигающему жаром, от груди до самой промежности. Оба давились воздухом, сердце готово было выпрыгнуть, огонь нестерпимо пёк изнутри, уже почти прожёг насквозь. И нежность неистово мешалась со страстью, короткие минуты раскручивались в часы, двое искали один ритм.       Уже скоро. Огонь душил. Он почувствовал, что скоро не сможет сдерживать себя от одного только взгляда на её приоткрытый рот. Всё тело и голову охватила феерическая пустота. Потом он ощутил, как её мышцы сжались вокруг него, по её телу побежала крупная дрожь, казалось, она была настолько ошеломлена напором этого чувства, что хотела оттолкнуть его от себя, но не могла, пришпиленная его тяжестью. Вместо этого она обхватила его коленями и буквально вдавила в себя, душа своим телом. Её спина прогнулась, бёдра сжали его в тиски. Давай, ну же, ещё. Смотри на меня, смотри! Ты готова? Да? Да! До его слуха донёсся её слабый грудной стон, нараставший до тех пор, пока откуда-то из груди не вылился экстатический вскрик. И только тогда он закрыл глаза, задрожал всем телом, коротко взахлёб вскрикнул — и всё, что было в нём, разом излилось. Он нашёл губами её рот и долго, исступлённо целовал её, пока обоим не перестало хватать воздуха.       Воцарилась тишина, когда они пытались отдышаться и лишь хватали ртом воздух, как рыбы, которых очень мощным течением выбросило на берег. Он опустился на неё вконец обессиленный, опустошённый. Ткнулся взмокревшей головой в ложбинку между её плечом и шеей. Там было так уютно и тепло, и казалось, всё это было создано только для него. Она продолжала вжимать его в себя, словно намереваясь никуда больше не отпускать. Когда импульс утих, они взглянули друг на друга, словно впервые увидели. В каком-то смысле, это правда было так. Они переглядывались с диким испугом и восхищением. Кто мы такие? Что это было с нами?       Потом она мягко столкнула его на бок и сама устроилась рядом. Они глубоко дышали. Тело разомлело, как после напряжённой и приятной работы. Кислород постепенно возвращался в лёгкие. Они бездумно изучали глазами потолок, сцеплялись руками и лениво перебирали пальцы друг друга. Не было никакой неловкости и сожаления — возможно, они придут позже, но уж точно не теперь, пока замедляется дыхание и жизнь делает полный круг, смыкаясь на них. — Мне так хорошо, — рассеянно шепнул он, — никогда в жизни не было так хорошо.       Она повернула голову, погладила его по груди и тихо сказала: — Я знаю. Я… я знаю.       Прежде, чем она ушла в тот вечер домой, они восемь минут жарко целовались на лестничной клетке.