Christmas gift

Тихий голос баюкающей метели отдалённо слышался у маленького окна, под которым, укрывшись большим тяжёлым одеялом и смотря на снежные узоры, лежал Чимин. Всё его тело было изнежено теплотой и уютом спокойной атмосферы, и сам он подпевал тягучим мотивам снежного музыканта. Он то и дело прикрывал глаза, трепещущие веки хранили под собой прекрасные картины чуткого воображения, впитавшего в себя все чувства в груди, охваченной праздничным возбуждением. Его руки чуть дрожали, сжимали тёплое одеяло сильно, крепко, в надежде удержаться в этом мире и не упасть до конца в иной, с прекрасными существами и колдовством, творящим чудо. Мягкие огни новогодней ёлки лишь ещё больше придавали волшебства его окружению, и Чимин сдался, расслабив пальцы и позволив нежным рукам спокойной дрёмы унести его с собой в сны. И он видел в них огромные моря, покрытые прозрачными льдами, гладкими, словно самый дорогой шёлк, и под ними — льдами — он видел огромных китов, белых, они кружили в танце той самой снежной мелодии, вокруг них то и дело собирались маленькие серебряные рыбки, которые рассеивались при любом возможном случае, создавая волшебное мерцание отражающейся на них луны. Руки, несшие его, заменили мягкие облака, укутавшие его словно самые тёплые ткани, не дававшие колкому морозу кусать его голые ноги и руки. Чимин держался за пушистую поверхность и наслаждался тем, как она мягко гладила его кожу. Сияние звёзд рядом с ним было настолько ярким, что теперь все обитающее внизу затмилось им. Чимин раздосадованно вздохнул. Свет погас, оставив лишь зияющую темноту и холод. Облака под ним пропали, и чья-то сила утянула его вниз, заставив с гулким грохотом упасть на что-то твёрдое, но боли он не чувствовал. Лишь разочарование, рассеявшее момент прекрасного путешествия, которому пришёл такой тусклый конец, не отличающийся от мира реального. — Ты все же пришёл. Раздался мягкий голос в темноте, заставивший её дрожать (или же это был сам Чимин). — Кто ты? Голос тихо засмеялся, он все ещё не имел физической формы, звуча то здесь, то там и заставляя Чимина рассеянно поворачиваться. Он выглядел словно потерянный в густом тумане большого леса оленёнок: его глаза широко были раскрыты, а ноги чуть тряслись от страха неизвестности. Ведь страшен враг тогда, когда невидем тобою. — Ты не узнал меня? Чимин нахмурил брови, пытаясь распознать, должный быть знакомым ему, голос. Но через страх в его ушах он искажался, стирая все воспоминания. И голос это понял. Теперь дыхание его касалось волос на затылке. Чимин испуганно вжал голову в плечи. — Чимин. И крепкие руки обхватили его, прижав к себе, покачивая в стороны, пытаясь заменить своим теплом холод липкого ужаса. Чимин узнал, но не по тону голоса, а по нежным объятиям, родному запаху и знакомому чувству в груди. — Почему ты здесь? В моих снах, там, где тебя быть не может, ведь ты настоящий. Был настоящим. Тихий смех раздался в ответ, и тёплый большой нос прошёлся по его шее в дразнящей манере, вызвав приятное чувство маленьких электрических зарядов вниз по спине до самого копчика. Чимин чуть вздрогнул. — Я должен спросить это у тебя. Почему я здесь? Потому что я нуждаюсь в твоем тепле, ты мое чудо и волшебство, моё безопасное место, предел моих мечтаний, мой покой и дом. И даже сбежав хоть на край земли, мои ноги всегда приведут к тебе. Я скучаю. Скучаю. Так скучаю. И Чимин засыпает, теперь уже уходя из тёплых рук и просыпаясь на твёрдом полу, разбуженный тихим стуком в большую дверь. Он слышит хруст снега под ногами ночного гостя и все ещё изнеженный сном идёт открывать дверь. Он ждёт кого угодно: странника, потерявшего путь и замершего в дуновении зимнего ветра, или друзей, решивших проведать, в порядке ли он, ведь от него не было вестей уже так долго. Но на пороге стоит кто-то другой, чьи большие глаза сияют ярче звёзд в его снах, чей большой нос покрыт горячим румянцем кусачего холода, чьи тонкие губы растянуты в широкой улыбке, обнажившей кроличьи зубы. Сердце Чимина гулко ухает вниз, он хватается за видение перед ним: трогает, тянет и щупает, чем вызывает смех, но все это смывается собственными слезами. Он не верит рукам, не верит ушам, не верит глазам. Но разве не об этом все волшебство? Разве оно не в вере? — С Рождеством. И в его губы ударяются холодные, треснувшие на морозе, губы его сбывшегося чуда, пока темноту дома мягко освещают огоньки.