Немного о странных людях

      Это было так странно, чувствовать какую-то странную теплоту к своему, по сути, врагу.       Мизучи не понимает, откуда взялись эти чувства. Столетия жила бездушной тварью, зато без проблем и переживаний. И ей нравилось так жить, когда единственной радостью жизни была помощь Отцу. Но почему-то кто-то вдруг сверху решил, что этого недостаточно.       Мизучи — девушка хитрая, умная. Умело притворилась брошенной и втерлась в доверие. Юкине был таким простачком, что она вновь и вновь удивлялась, почему Ябоку выбрал именно его. Священный сосуд? Она фыркнет, скажет: «Ну и что? Ведь я все равно способна на большее...». Она действительно на многое способна, кроме как пожертвовать своей жизнью ради других. Девушка так и не поняла, в чем смысл умирать ради другого. Что это за истина такая, спрятанная только от нее?       Впрочем, для Мизучи это было не так уж и важно. Она совсем не нервничала, когда встречалась тайком с Юкине. Он ей поверил. Пусть и не сразу, но поверил. Долгое время сторонился, чувствуя подвох. Но в конце сдался, ему так было жаль эту девчонку.       «Действительно, красивые глазки», — отмечала она бывало, нечаянно залюбовавшись. Не могла не отметить, что Юки был мил и заботлив. Мизучи не могла понять, отчего иногда краснела, когда встречалась взглядами с ним, и почему ее вдруг начало заботить, что станется с ним в конце, когда Отец добьется своего.       — Что ты делаешь? — спросила Мизучи в один обыкновенный день. Она уже как пару дней ошивалась рядом с ним, играя роль брошенной девочки.       Юкине сидел на полу в окружении каких-то старых бумажек, однако выглядел он очень счастливым.       — Просто в старых газетах роюсь, — добродушно отвечает он, — вдруг и про меня что-нибудь найдется! — добавляет Юкине с улыбкой. И этого хватило, чтобы напугаться.       Мизучи не понимает, почему так страшно стало вдруг. Казалось бы, прочитает он эти газеты, найдет информацию о себе, может быть, вспомнит все, раскроет величайший секрет бога... умрет, исчезнет навсегда...       И что? Какое ей дело? Юкине ей не друг и ни капли они не близки, ведь даже эти дружеские отношения, что они сейчас имеют, построены на лжи.       А сердце все равно бешено стучит.       — Я же тебе говорила, нельзя интересоваться своим прошлым, — Мизучи пытается выглядеть серьезной и непоколебимой, и у нее вновь выходит его обмануть.       — Да что такого? Я просто хочу узнать, как я раньше жил! — опять в этой улыбке исказились его губы.       Юкине — способный ученик, но до ужаса упрямый. Ей хочется рвать волосы на голове от безысходности. Ну как?! Как объяснить ему, что если и дальше он будет совать нос в прошлое, то его ждет неминуемая гибель?       — Не нужно тебе этого знать, — произносит Мизучи как-то особенно печально.       Будто кто-то шепчет ей на ушко: лучше ему не знать. Мизучи не знает точно, как он раньше жил, но уверена, что, узнай он правду, вмиг захочет стереть себе память и ничего не помнить.       Это она такая единственная, кому наплевать на свое прошлое. Она и так уже сломана, куда ломаться дальше? А вот в Юкине еще кипит жизнь, и она клянется — опять же сама не зная, почему — что он будет жить дальше.       Она собирает все эти проклятые пожелтевшие газеты и выбрасывает прочь, от греха подальше. Может, даже стоит их сжечь, чтобы уж наверняка Юкине до них не добрался.       — А почему не нужно? Разве это так плохо — знать кем ты раньше был, о чем мечтал, кого любил? — Юкине вновь встревает со своими вопросами.       — Да, — не выдержав, произносит Мизучи. Она точно не знает, как бы аккуратнее ему растолковать, что он почти у самого края пропасти так охотно собирается сигануть вниз.       — Да почему? Вот разве тебе, Нора, неинтересно, какой ты раньше была? Кем были твои родители? М? — он подходит все ближе, оглядывая темную фигуру поникшей девушки любопытным взглядом.       Никогда прежде Мизучи так сильно не желала забыть всё.       В тот день она просто увильнула от разговора, причем не очень умело, и сбежала под идиотским предлогом. Как бы не взорваться от всех этих вопросов! Хранить тайну, особенно такую серьезную, ноша невообразимо тяжелая.       Но вот проходит ещё один день, и они снова видятся. Юкине надулся, обиженно оглядел свою подружку и демонстративно отвернулся. А ее взгляд зацепился за очередную стопку каких-то бумажек.       Мизучи не может передать словами, насколько противоречивы ее эмоции. С одной стороны, этот неопытный безответственный слишком любопытный, по ее мнению, мальчишка ей осточертел. Из-за Юкине она лишилась последней надежды вернуть в свою душевнобольную семью бога бедствий. Он долгое время вызывал у нее лишь отвращение.       Но была и другая сторона.       — Сегодня особенно холодно, — зачем-то произнес Юкине и параллельно что-то записал в тетрадь. — Ты не замёрзла? — обратился он к девушке.       — Нет, — просто ответила Мизучи и имела наглость присесть рядом.       Юкине был непозволительно заботлив. Он дал ей приют, одежду и еду. Иногда они даже играли, на секунду представив себя обыкновенными детьми. Иногда Мизучи учила его, чтобы он мог быть оружием сильнее, чем на данный момент.       Бывали времена, когда они просто болтали не о чем. В такие минуты она действительно ощущала себя на своем месте. «Все правильно, — шептало ей сознание, — вот она, твоя настоящая семья».       В любом случае, это лучше, чем то, что у нее было до. О существовании таких слов, как «забота», «уют», «семья», она только слышала.       — Чего ты так печешься обо мне? — спросила Мизучи.       Для нее это не было чем-то очевидным, поэтому она не сразу поняла, отчего Юкине так замялся. Едва пылающие щеки выдавали с головой.       Разговор становился неловким. Как было волнительно осознавать, что она по-настоящему кому-то была небезразлична, дорога, неравнодушна, нужна.       Юкине так и ответил: «Просто ты мне дорога». И как бы ни старалась, Мизучи не могла быть больше хладнокровной. Это было странно, ее особенно пробивало на эмоции, когда рядом был этот, по ее мнению, дурачок.       — Ты и правда дурак, — прошептала она, надеясь, что он ее все-таки услышит. Ему лучше сразу понять, что это безнадёжно — любить такую, как она.       — Что-то Кофуку с Дайкоку давно нет, — между делом сказал Юкине. Он очень скучал по ним, хоть в последнее время занят этой навязчивой идеей побольше узнать о своей прошлой жизни.       — Сомневаюсь, что ты скоро их увидишь, — заявила девушка.       Это было так подло, бросать его одного на произвол судьбы. Наверное, Кофуку думала, что ему уже не помочь, а собственное оружие все равно дороже.       Пошли все к черту, думает Мизучи. Им здесь и вдвоём хорошо. Только как долго так будет? Она не уверена, что Юкине остановится.       Он только удивляется словам своей подруги, кротко улыбается и, наверное, думает, что все это она лишь из вредности говорит.       Иногда она желает быть такой же наивной. Хотя... если она до сих пор надеется на светлое будущее с Отцом, то не много ли в ней наивности?       Когда-нибудь и ей надоест лишь прислуживать ему, пятнать свое имя и дальше ради его странных желаний, которых ей никогда не понять. И тогда, быть может, она пойдет рука об руку рядом с Юкине. Ведь, ей кажется, других близких у нее нет.       — Ну что, пойдем попинаем мяч? — вдруг спрашивает Юкине, откинув и тетради, и старые бумаги.       Пару секунд она моргает удивленно, а потом смеется, так заливисто и по-настоящему, без лжи и притворства. Энергично качает головой, отчего-то соглашаясь. И понемногу она привыкает быть искренней хоть иногда.       Юкине такой дурак, ей кажется. Но и она, конечно, тоже такая дура.       Ведь ослушаться Отца Мизучи пока не посмеет.