Не приписывайте художнику нездоровых тенденций:ему дозволено изображать все

      Он не знает, почему вырос таким — никто не влиял на него, не было ещё ни братьев, ни внимания родителей, которые бы считали его выдающимся. Вопреки отсутствию особенно неблагоприятных факторов, Иллуми вырос очень испорченным, очень жестоким, очень холодным. С самого детства Киллуа окружили любовью, но он также вырос с совершенно неожиданным характером, с собственными планами, без уважения или благодарности за всё, что было отдано ему просто по праву рождения.       Он ждал в пыточной комнате, ощущая как капля за каплей уходит сила сорвать с себя цепи. Было так тихо, час, и ещё час, ночь, затем день, но никто не приходил. Камера мигала красным, не спуская с него объектива. Комната находилась глубоко под землёй и случайных шагов здесь не было. Никаких звуков. Он не спал четверо суток, когда дверь открылась, и на Киллуа уставились огромные глаза на остром белом лице. - Я зашёл, пока мать отправилась принимать доктора. - Она не злится? - Киллуа улыбнулся. - Никто и не думает меня наказывать. Можно с этим закончить. - Нет. За этим я здесь. Киллуа похолодел. Ему никогда не приходилось испытывать на себе гнев старшего брата, потому что он заранее во всём ему уступал. - Я помогу тебе повысить устойчивость к современным ядам. Ты знаешь, наука не стоит на месте. Я получил новые образцы. Предупреждаю, на человеке побочный эффект от противоядия не известен. Но вряд ли что-то забавное. Ты уже такой взрослый и сильный, Килл. - Хорошо, Иллуми. Только потом отпусти меня. Иллуми склонился над чашей Петри, смешивая раствор, поджигая ложку. Волосы, тяжёлые и темные, спали по плечам и мешались ему. Киллуа захотелось освободить руку, чтобы убрать мешающую прядь с лица. Он представил, как Иллуми, семью годами раньше, наказывают в этой же комнате. - Меня не за что было наказывать, - ответил Иллуми, - я не огорчал родителей непослушанием. Но меня воспитывали по другим правилам. Когда в детстве ты выходил из под моего контроля, я действительно был закован здесь, как сейчас ты. - Несправедливо. Иллуми поднимает на брата страшный бездонный взгляд, набрав лекарство в шприц. У него прямые расправленные плечи, сильные руки, и теперь, когда они одного роста, он кажется тоньше, слабее. Его сила скрыта внутри. - Я был не против понести наказание за тебя. Я даже получал от этого удовольствие. Что твоё детство было лучше моего. Почему-то, не смотря на это - на признания и заботу, Иллуми внушает ему тревогу. Дрожь в ногах и жар в груди, он боится только отца, но старший брат заставляет Киллуа испытывать волнение. Иллуми обнажает его руку и прокалывает кожу, игла попадает в вену, смесь растворяется в крови. Киллуа чувствует волну, заливающую сердце с легкими, он не может дышать, расплавленное железо затапливает его с ног до горла, а затылок остаётся ледяным. Смерть стучит тяжелыми каблуками по коридору, её гулкие шаги по его макушке приближаются прямиком из бесконечности, но так быстро. Его сердце замирает и кожа покрывается холодным потом, в ту же минуту его лёгкие заставляют его глотать воздух, как утопающего, кислород обжигает ему глотку. Иллуми смотрит не отрываясь, у него нет зрачков, его глаза черные, пустые, это не страшно. - Сними с меня кеды! Они тают и липкие. Иллуми послушно наклоняется и разувает Киллуа. Он трогает цепь. - Не снимай наручники! Они холодные. Не растают. Иллуми смотрит, как справляется его брат, чей организм мог побороть сильнейшие из ядов, ещё не будучи до конца сформированным. Кажущийся подростком, он уже похож на отца, чьей копией станет через десять лет. Иллуми, как и все старшие дети, не взял от Сильвы ничего, они пошли в жестокую, утонченную, темноволосую и бледную мать, в слабую ветвь их родни. Это называют вырождением. Иллуми улыбается и Киллуа нехотя тонет в этой улыбке, затопляющей экран его сознания. - Я хочу уйти из семьи. Почему ты против? Всё останется тебе. Почему ты их слушаешься? Пока Киллуа тяжело дышит, пытаясь не отключиться и борясь с болью, поражающей его тело, Иллуми прижимает ухо к его грудной клетке. Он слушает как сердце его брата бьётся быстрее, чем он помнит этот ритм во время сна, во время драк, во время выслеживания, когда им приходилось замирать вместе на долгие часы. Руки Иллуми обвиваются вокруг его рёбер - агония Киллуа против его безмятежности. - Ну, я хочу однажды слушаться тебя. Для этого хорошо бы тебе стать главой семьи. А пока я могу тебя защищать. - Не нужно. Я справлюсь. - Нет смысла отказываться. Тебе не жить нормальной жизнью. Ты прирожденный убийца. Мы сделали тебя и мы принимаем тебя таким. Никто больше не разделит нашей единственной радости — смерти и мучения. Я твой. - Иллуми, я всегда хотел увидеть что-то на свете ещё кроме этих убийств. - Но больше ничего нет.       Картинка распадается, когда Киллуа слышит шаги в пыточной, но перед глазами потолок его спальни. Стены в ней в дырах от пуль, с фотографиями братьев, фото крепко держатся на искусно установленных иголках, он разглядывает каждую деталь, но слышит как его тело освобождают от цепей там, в подвале, иногда изображение загораживает мигающий черный квадрат, ему кажется затем, что только один его глаз видит, но слух стал острее и он слышит дыхание Иллуми, который несёт его. Слышит, как кровь бьется в вене на его шее. - Что с моим мальчиком, Иллуми?! - Не трогайте его. Он побеждает яд. Я провел химический анализ его крови несколько минут назад. Киллуа преобразует его за несколько дней, он всегда успевает быстрее моих прогнозов, так что ждите к завтрашнему вечеру. - Доктор сегодня здесь, пусть он посмотрит моего сына! - Нельзя. Киллуа кажется, что они вдвоем лежат на скользких камнях, его так бьёт дрожь, что по его ощущениям он ударяется об одеяла до скрежета костей. Легкое прикосновение воздуха кидает его в озноб. Дыхание в горле будто травит его. - Я набрал ванну. - Спасибо. Иллуми, можешь оставить меня? - Мама расстроится, если ты захлебнёшься. Я займусь своими делами, но буду в той же комнате, что и ты. Киллуа идёт на плеск, выставив руки. Когда горячая вода смыкается вокруг его измученного тела, дрожь и боль притупляются. Он нервничает, он смущен словами Иллуми, его верностью, он никогда не думал, что люди могут принадлежать друг другу. Родители не смогли урезать его свободу, а Иллуми отдаёт её сам. Он, конечно, будет много испытывать своего младшего брата чтобы убедиться, что заботится о нём не зря. Он захочет творить ужасные вещи, после того, как сделает Киллуа главой семьи. Он будет кровожадней деда и отца, почти как мать, он жесток настолько, как была бы она, если бы не могла иметь детей. Эти образы застревают в его голове и вызывают тошноту, в следующую секунду Киллуа ищет раковину, включает воду и готовится, что его сейчас вывернет наизнанку. Иллуми стоит за его спиной. Одна рука его брата скользит в рот и касается горла Киллуа - спазм заставляет того склониться над раковиной. Другая его рука освобождает Иллуми от части одежды. Киллуа не видит этого, он может догадаться, движения на уровне его спины ритмичны, его тошнит так сильно, что сердце заходится. Что хуже - картинка в его голове или реальность? Каким то образом их мысли связаны, возбуждение брата похоже на его собственную тошноту. Иллуми не прикасается к нему. Как он может быть настолько испорченным? Иллуми не притворяется, он так возбужден, он видел, о чем думал Киллуа и направлял его мысли, о нём вместо матери и о Киллуа вместо отца. Он хочет, чтобы всё сбылось. Что он сделает потом, соврёт или подменит его воспоминания? Прямо сейчас он трогает свой член, с медленного ритма на быстрый и жесткий, едва сдерживая наступающий оргазм. Киллуа тошнит ещё сильнее, он блюет зелёной отравой, которую брат в него влил. Когда его телу становится чуть легче, ему становится хуже, от того, как что-то просыпается в нём в ответ на распространяемое Иллуми вожделение. Он не чувствует гнева или отвращения. Как и избавления от токсина.