В ночь перед

— Егор, — я ткнула в плечо сонного Меллера. Он шепнул что-то на смеси русского с немецким и перевернулся на другой бок. Я выждала ровно минуту и повторила тычок. — Егор. Считерила и перетянула на себя одеяло. Когда и это не помогло, я навалилась на меллеровское тело одним большим теплым комком, как буддистскую мантру повторяя: — Егор-Егор-Егор. Наконец внизу что-то зашевелилось, а затем из-под одеяла показался озлобленный и полный отвращения к ночным будилкам взгляд. — Да, Сладкова? — Мне кажется, я не сдам. — Ну не сдашь, так пересдашь, — и, считая, что этого достаточно, Меллер приготовился вновь уползти в пододеяльное пространство. Я ожидаемо повторила: — Егор. — Да? — Я не доведу до конца учебу. Меня отчислят. — Ну не доведешь, так переведешься, — немец зевнул с чистой совестью потому, что вроде как успокоил меня, и прилип щекой к подушке. — Егор. — М-м? — ему уже было лень говорить буквами. — Я не смогу спать. — Ну не поспишь, так перес… Так, Сладкова, ты че докопалась до меня? Я тоже работаю, между прочим. — Но у тебя нет экзаменов, — возразила я. — У меня есть экзамены. И, что еще страшнее, я их принимаю. — Да там делов-то, — я усмехнулась. Судя по тому, сколько процентов меллеровского тела теперь вылезло из-под одеяла, я и вправду задела самолюбие немца. — А не офигела ли ты часом? — поинтересовался он, садясь в кровати и поправляя подушку так, чтобы она была на уровне спины. — Но ты же просто сидишь и слушаешь, как тебе что-то рассказывают. Ну, иногда вопросы задаешь, но не волнуешься же… Тебе оценку не поставят. — Я оценку поставлю, Мила. Тридцати, пятидесяти людям. И надо слушать каждого. — Ладно, — я кивнула и уже собиралась обратно уползти в сон, но едва слышно шепнула: — Все равно проще. Меня поймали за локоть и сверкнули глазами — «серьезно?» — Ну а что… — я перевернулась на спину, забывая, что полупрозрачная вставка на груди ночнушки с потрохами выдает мою безлифчиковость. — Послушал, подумал. Правильно — молодец, пятерка. Неправильно — рисуешь тройбан в ведомости. — Я тебе в ведомости тройбан нарисую, — сказал, а сам начал подтягиваться ко мне, придавливая за схваченную коленку к матрасу. — За неуважение к старшим. — Егорка Арнольдович, вам всего двадцать семь, вы не старший. Вы средненький, — я заулыбалась, чувствуя, что его рука уже переместилась с колена на живот. Не дожидаясь, пока психолог додумается до очередной угрозы, я надавила ладонью на его затылок, приближая к губам. Он тут же активизировался, переходя с интеллигентно-преподского режима на домашне-развращающий. В этом мире был, по крайней мере, один зачет, который легко сдать с первого раза. И даже бегающие по спине мурашки, когда любимая сорочка беспощадно мнется в руках психолога — это что-то очень хорошее. *** Поправив спустившуюся лямку ночнушки, я обняла Меллера за плечи и прислонилась щека к щеке. — Я тебя больше ни на один экзамен не отправлю, — процедила я через поцелуи. — Даже там, где будут одни парни? — он посмеялся, заглаживая назад волосы. Зря старался. Я все равно нарочно их переворошила, потому что этот след нашего «экзамена» казался мне самым горячим. — Даже там, где будешь один ты. Без меня ни-ни. — О как. Но у тебя же завтра, — Меллер прихлопнул ладонью учебник, оставленный мною на тумбочке. — Философия. Получается, ты пойдешь сдавать к другому. — Сдавать или сдаваться? — я вымученно улыбнулась. — Так, Мила, — Егор посмотрел серьезно, хотя я знала, что без очков он видит меня, скорее всего, как размытое пятно с периодически мелькающей обнаженкой. Хотя, может, он просто обнаглел в край и пялился в сиськи просто так. — Сдаешься ты тут только мне. Ночью. Остальным — сдавай. — …или давай, — я хмыкнула. — Так, это уже явно пересдача. — А я и не против. Уже проваливаясь на груди немца в долгожданный двухчасовой сон — вопросов было много, и мы решили заострить внимание на особо сложных, — я тихо спросила: — Егор, а этот экзамен я хоть сдала? Меллер, не раскрывая глаз, погладил меня по макушке. — Поспи. Вечером задам тебе допы, и решим.